Михаил Садовяну - Братья Ждер
Казначей величественно вышел из колымаги и очутился среди праздных горожан, с любопытством следивших за каждым его движением. Служитель в кафтане с галунами и татарин спешились и принялись стучать в ворога. На крыльцо с приятной улыбкой вышла навстречу казначею и боярыне Кандакии хозяйка постоялого двора. Она была гораздо моложе своего мужа. Рукава кофты были у нее засучены до локтей. А улыбалась она шуткам посетителей, которых в харчевне было немало. Из-за ее спины тут же выплыло лицо Иохана с седой бородой и румяным носом. Узнав боярина-казначея, он поспешил к нему с поклоном. Между тем пани Мина, подхватив двумя пальчиками юбки, с той же приятной улыбкой присела перед боярыней. Кандакия очень любила эти приветствия по французской моде. Она протянула хозяйке харчевни руку, и та помогла ей выйти из колымаги.
— А ваших милостей уже тут дожидаются, — сообщила корчмарша.
— Дожидаются? Нас? Кто же это? — удивленно спросил казначей, отдуваясь и гордо поглядывая вокруг.
— Наш приятель. Он частенько бывает здесь, — пояснила пани Мина, сложив губы сердечком, и нежно склонила головку к плечу, искоса поглядывая на Маленького Ждера. От этого взгляда сердце Ионуца сладко заныло.
— Кто бы это мог быть? Кто? — размышлял вслух казначей.
Он никак не мог додуматься и потому испытывал смутную тревогу. Нагнувшись на пороге, он вошел в низкую комнату и увидел человека, дожидавшегося его. Судя по одежде, это был слуга господарев. Однако лицо служителя, вставшего навстречу казначею, было приветливо, и Кристя вздохнул с облегчением.
— Честной казначей, — весело заговорил тот, — возможно, моя весть не придется тебе по вкусу, но делать нечего; я должен ее передать. Таково повеление господаря, и наш долг — покориться.
— Кто ты, добрый человек? — спросил, нахмурив брови, Кристя Черный.
— Слуга твоей милости, Думитру Кривэц, смиренный медельничер [37] и ратник нашего господаря.
— Будь здоров! Каково повеление господаря?
— Повеление господаря таково, честной казначей. Его светлость спешил в Хотинский край принять на свободное житье православных русинов, сбежавших из владений польского короля. И повелел тебе князь представить ко двору нового отрока-служителя, который, как я вижу, прибыл с тобой. Княжич Алексэндрел ждет не дождется своего товарища и хочет видеть Ионуца при дворе завтра утром.
Боярыня Кандакия выслушала эти слова с напряженным вниманием.
— Это вся весть? — жалобно спросила она.
— Как видишь, — ответил казначей Кристя.
— Что же, опять не удостоились лицезреть государя?.. В Тимише он проехал мимо. А тут только прибыл и снова умчался. А мы лишь вздыхаем, не видя его светлого лица.
— Государя ты не увидишь, — подтвердил казначей. — Но ты же приехала сюда и ради других удовольствий, боярыня Кандакия. Покуда привезут тебе изо Львова новый наряд, вернется и господарь.
Кривэц дружелюбно кивнул.
— Господарь в самом деле прибудет в Сучаву к Иванову дню.
— Ага! Значит, ждать до Иванова дня, — заметил казначей и примялся считать по пальцам. — Осталось две недели.
— Что же делать!.. — вздохнула казначейша. — Придется покориться и ждать!
— Как?
— Раз господарь повелел, придется ждать.
Казначей уставился на жену, пытаясь понять, куда она клонит, затем вспыхнул и яростно замотал головой.
— Как так? — крикнул он. — А мои дела? Нет, я оставляю братца здесь и уезжаю. Господарь требует от меня дел, а тут, на улице оружейников, мне делать нечего. Где пан Иохан? Пан Иохан!
— Я, ясновельможный боярин…
— Накорми, пан Иохан, коней и людей. Досыта накорми.
— Накормлю и тебя, ясновельможный боярин. И думается мне, не след сердиться такому вельможе, которого господарь держит в почете. Завтра день отдыха. Послезавтра можно оглядеться, посмотреть, как мы живем. В среду прибудет львовский купец. А в пятницу, глядишь, придет и весть о возвращении господаря.
Кристя Черный, шумно отдуваясь, принялся ходить под низкими сводами харчевни. Боярыня Кандакия прошла в свою комнату в сопровождении пани Мины, которая, обняв ее, шептала на ухо приятные слова и улыбалась, кося глазом в сторону мужчин.
Ионуц посмотрел на медельничера и рассмеялся.
— Так что завтра казначей Кристя представит тебя ко двору и передаст в руки княжича Алексэндрела-водэ, — продолжал служитель князя, дружески хлопая его по плечу. — И указано вам прежде всего поклониться княгине Кяжне. А уж потом зачнут и тебя мучить наставники княжича Алексэндрела.
— Как? — спросил, очнувшись от своих дум, казначей и повернулся к нему. — Что еще за наставники?
— Да неужто ты их не знаешь, честной казначей? Один из них — архимандрит Амфилохие Шендря. А ты, пан Иохан, не стой развесив уши, а достань-ка все потребное для честного боярина. А потом и нам поднеси, чтобы ему не скучать. Мне — поболее, юнцу — поменее. И больше всего — казначею. Так вот, первый наставник — отец архимандрит, дядя молодого боярина Шендри, второго гетмана, женатого на младшей сестре государя. Ты, казначей Кристя, знаешь все на свете, значит, и про это наслышан.
Кристя Черный, смягчившись, что-то пробормотал в ответ.
— Архимандрит Амфилохие прошел в Византии такое множество наук, что в нашей земле не найти человека ученее его. И эллинский превзошел, и латынь. А спроси его я, смиреннейший медельничер, как надо коптить мясо дикой козы, так он и это знает. Истинно говорю, добрые люди, — кладезь премудрости! Конечно, он не без придури, только она редко находит на него. Преподобный Амфилохие — главный наставник княжича. Второй наставник учит его сербскому языку [38], на котором у нас исстари читают молитвы и правят государевы дела. Сербский монах отец Тимофтей — человек весьма достойный. Только тучен сверх меры, в дверь не пролезет. Целый день ищет, где бы ему поесть да выпить, а потом казнит себя за невоздержанность. А сам, государи мои, косноязычен, бормочет быстро и невнятно. Бывает, выпалит свои непонятные слова с такой силой, аж борода раздувается. А в субботу вечером на исповеди кается под епитрахилью отца Амфилохие, прося прощения за свою прожорливость; преподобный улыбается и прощает; сам же, чтобы иметь право прощать, живет постником — по понедельникам, средам и пятницам пробавляется одной водичкой.
— Стало быть, архимандрит человек кроткого нрава? — уже спокойней спросил казначей и опустился на стул.
Иохан принес кувшин с вином и три кружки. По ляшской моде служанка поставила на стол большую миску с куриным бульоном и клецками из гречневой муки. Когда Кристя и его младший брат насытились, медельничер наполнил кружки и продолжал начатый разговор.
— Нрав-то у него кроткий, а вот есть у отца Амфилохие недостаток, как я уже говорил. В нынешнем году, ни далее как во второй день светлой седьмицы, он гневно выговаривал с амвона в обители святого Иоанна боярыням, ревностно внимавшим ему. «О женщины, — воскликнул он, — как же вы дерзаете покрывать щеки румянами, укоряя тем самым господа за то, что сотворил он вас не такими красивыми, как вам хотелось бы! На заутреню вы опаздываете, — времени у вас мало! Истинно говорю вам: скорее успевают слуги очистить конюшни сорока государевых коней, нежели вы — надеть свои юбки, серьги да булавки…»
Ионуц смеялся, слушая эту строгую отповедь; а между тем Кристя, равнодушно буркнув что-то, доедал деревянной ложкой бульон с клецками.
— А однажды в боярской раде рассказал он такую притчу, — продолжил медельничер, призвав Ионуца осушить кружку. — Стоит-де господарю чихнуть, как у всех бояр в совете начинает свербеть в носу. Такой идет чох, что вся крепость сотрясается. От этих слов чуть было не разгневался митрополит Феоктист.
— Как тут не разгневаться, — пробормотал Кристя.
— Оно конечно! Меня он тоже как-то почтил советом. «Гляди, медельничер Думитру Кривэц, — сказал он мне, — не очень-то веселись со своими дружками, ибо нынешние дружки что тени: видны только, покуда светит солнце».
— Это мне больше по душе, — заметил Ионуц. — Однако тут святой отец дал маху.
— А вот доживешь, как я, до седых волос, тогда узнаешь, дал он маху или нет. Я ему тоже ответил, Ионуц, что в Молдове нет ничего лучше и приятнее дружбы. А старец подумал-подумал, да и согласился со мной. «Что верно, то верно, медельничер Думитру Кривэц, — сказал он. — Когда лукавый, искушая спасителя нашего Христа, проносил его по свету и привел на крышу храма, не было весны, да и над Молдовой они не проносились; а то божий сын согласился бы остаться в нашем краю».
Между тем казначей, осушив еще одну кружку, приступил ко второму блюду — пшенной каше с мясом. Он был погружен в свои мысли и все считал на пальцах дни. Насытившись, Кристя встал из-за стола и отправился к супруге за советом. Корчмарь повел его. Тут же в комнату вошла пани Мина. В каждой руке она держала по медному подсвечнику с сальной свечой. Поставив светильники по обеим сторонам кувшина, корчмарша уселась рядом с Ионуцем.
