Наталья Иртенина - Царь-гора
— Ничего плохого я вам не сделаю. Напротив.
Он ушел и вернулся через минуту, бросил на стол перед обмякшим Федором три тугих пачки зеленых денег.
— Ваш задаток. С собой ничего лишнего не берите, только самое необходимое. Поедем на машине, продукты и воду я загружу.
— А оружие? — спросил Федор.
— Имеете?
Федор вновь с грустью вспомнил об отцовском «Макарове» и покачал головой.
— Но, кажется, в горах водятся медведи и эти… снежные тигры, — сказал он.
— У медведей сейчас полно еды, мы им будем неинтересны, а в снега нам и залезать незачем.
— Ну что ж, — заключил Федор, вставая и рассовывая деньги по карманам, — остается констатировать, что выбора у меня нет.
Евгений Петрович звучно щелкнул пальцами:
— Кстати, этот откопанный белогвардеец, которого хоронили вчера, ваш родственник?
— Почему вы так решили? — Федор по наитию решил отпираться.
— Кровная связь — загадочная вещь. Я, видите ли, изучал дело Бернгарта. По всей вероятности, этот неплохо сохранившийся покойник носил фамилию Шергин. Ирония судьбы. Так что выбора, милый мой, у вас действительно нет.
3
Второй полк стрелковой дивизии генерал-майора Меркурьева с налета вошел в Каменск-Байкальский. Они наступали бегущим большевикам на пятки, а те оказывали ничтожное сопротивление. Это был не первый город, который части Средне-Сибирского корпуса генерала Пепеляева освобождали от Совдепа таким манером, едва ли не с песней. Поэтому объяснение этой легкости, с которой выбивали красных, знали все: у товарищей были другие заботы, когда приближались белые войска, — они «подавляли контрреволюцию» внутри города.
Где-то на окраинах еще звучали выстрелы, но в центре уже успокоилось. Сновали туда-сюда солдаты, подыскивая временное пристанище себе и офицерам. Невдалеке мирно грохотало — что-то ломали с веселой бранью. Кое-где в окнах шевелились занавески, выдавая присутствие городских обитателей и их робкие попытки узнать, чем кончилась перестрелка.
— Глядите-ка, Петр Николаевич, — радостно возгласил поручик Шальнев, появившийся из-за угла дома, — кто-то тут еще влачит существование. Не всех в расход пустили.
— Плохая шутка, поручик, — ответил Шергин, заряжая обойму своего кольта. — Где ваша рота?
— А вот, слышите, — ухмыльнулся Шальнев, — продовольственный склад открывают. Поглядим, что там красные для нас припасли.
— Идите туда и, если обнаружится спирт, поставьте охрану.
— Слушаюсь, господин капитан. Только… — Он замялся.
— Что?
— Вы же знаете, Петр Николаевич… — Поручик нервно дернул щекой. — Возле гимназии уже нашли гору трупов. Я еще не видел, мне доложили. У всех изуродованные лица… там есть совсем дети.
— Знаю, — отрезал Шергин. — Но если каждый раз, натыкаясь на зверства красных, солдаты будут напиваться, то очень скоро армия превратится в сборище ни на что не годных пьяниц. Идите, поручик, — добавил он мягче, — выполняйте приказ.
Козырнув, Шальнев убежал бодрой рысцой. Шергин направился к видневшейся впереди площади. Городишко был дрянной, грязный, дома сплошь деревянные, настил мостовой давно прогнил и разъезжался под ногами. На самой площади красовалось двухэтажное каменное здание с облупившейся краской и частично осыпавшейся лепниной — бывшее уездное собрание либо дом городского головы. Из окна на улицу выбрасывали бумажный хлам, оставшийся после совдепа, а в парадную дверь заносили несгораемый сейф подполковника Борзовского. Здесь же должен был разместиться штаб полка. На церковной колокольне робко затрезвонило.
— А, ну наконец-то хоть кто-то нам рад!
Шергина чуть не сбил с ног Ракитников, командир одного из батальонов полка. Выругавшись по матушке, он мрачно посмотрел на капитана и зло сказал:
— Что-то я не вижу радостных морд здешних обывателей. Так-то они встречают освободителей. Может, им больше по нраву красные собаки?
— Вы тюрьму уже видели? — поинтересовался Шергин. — Сходите, полюбуйтесь. Найдете там ответ на мучающий вас вопрос. Только предупреждаю — там скользко, не измажьтесь в крови.
Он обошел Ракитникова и направился в штаб. Этот несчастный городок красные мучили в последние дни с особенной страстью. Во дворе тюрьмы работали не палачи, а мясники — многие трупы были с отрубленными руками и ногами. Там же лежали голые изнасилованные женщины, девицы. По трупам ходили сытые собаки, лизали кровь и нехотя терзали человечье мясо. За два с половиной месяца в корпусе Пепеляева, двигавшемся на восток по Сибири, Шергин насмотрелся всякого. Ограбленные дочиста деревни, убитые крестьяне, плывущие по реке будто бревна. Мертвецы в исподнем, выставленные напоказ у расстрельной стены. Заживо брошенные в железоплавильные топки завода — около сотни сгоревших трупов нашли в шлаковых отбросах. Зарубленные шашками, заколотые штыками городские обыватели — у домов, на улицах, в придорожных канавах. Трупов было слишком много, чтобы не наводить на далеко идущие размышления.
На лестнице Шергин увидел спускающегося Борзовского.
— А, капитан, вы кстати, — утомленно проговорил тот с папиросой во рту. — Мне донесли, что пойман какой-то красный, не успевший удрать со своими. Он сейчас в подвале. Допросите его и после доложите мне.
Шергин занял одну из комнат на первом этаже здания и велел привести пленника. Через несколько минут перед ним стоял избитый человек с шалыми глазами, в окровавленной рубахе и со связанными за спиной руками.
— Чья на нем кровь? — спросил Шергин у солдата-охранника.
— Возле гимназии взяли, — процедил тот, — последних добивал.
— Увлекся, выходит, — чуть сдерживаясь, произнес Шергин.
— Выходит, так, — шевельнул разбитыми губами палач и сплюнул на пол.
— Кто таков? — резко спросил Шергин.
— Это вам ни к чему. Взяли — убивайте. Нечего тут разводить. Только уж знайте, господин офицер, — проговорил он с непередаваемой брезгливостью, — не долго вам куражиться над народом. Всех вас как ту контру. — Он мотнул головой.
— Господа, выходит, куражатся над народом, а товарищи всего-навсего утопили его в крови, — с видимым спокойствием сказал Шергин. — Весьма интересная пропорция. Откуда получали указания о резне населения?
— От советской власти.
— Конкретнее.
— Если это вас, правда, интересует, — ухмыльнулся пленный, — то от товарища Троцкого. Нам контру жалеть — себе дороже.
— Уведи его, — махнул Шергин солдату. — Допрос окончен.
…В кабинете подполковника было настежь распахнуто окно, чтобы выгнать осевший на стенах и мебели кислый дух прежних обитателей. Борзовский сидел в кресле, окруженный облаком ядреного папиросного дыма и пальцами одной руки перебирал воображаемые клавиши на краю стола — подыгрывал звучащему с улицы патефонному Шопену.
— Садитесь, Петр Николаич, не стойте над душой. Я, признаться, не вполне уловил нить ваших рассуждений. О какой провокации может быть речь? В стране полыхает политическая война, гражданская, если желаете. Красные развязали массовый террор. Для чего вы ищете в этом двойное дно, какие-то заговоры?
— Хороша гражданская, — скептически молвил Шергин. — Что, в таком случае, делают в ней военные силы германцев, австрийцев, американцев, англичан, французов, японцев? Я не говорю уже о локальных формированиях чехов, венгров, китайцев, латышей и прочих.
— Хотите сказать, им всем выгодна эта война русских с русскими?
— В любой войне есть выгода для кого-то. Большевикам она тоже для чего-то нужна. Вы, господин подполковник, не знакомы с лозунгами Бронштейна-Троцкого? Этот еврей с извращенным умом — весьма вероятный британский агент — на все лады поет здравицы гражданской войне. Здесь, в Сибири, они даже не пытаются удержаться, вместо этого с бешеным глумлением уничтожают мирное население. Это ли не намеренное разжигание войны? Они вынуждают браться за оружие тех, кто еще не сделал этого.
— Ради бога, Петр Николаич, — Борзовский перестал перебирать «клавиши» и, вскочив с кресла, встал лицом к окну, — для чего им это?!
— Кто может понять мотивы убийц? — пожал плечами Шергин. — Возможно, они просто боятся за свою власть. Не будь войны, через год-два ни у кого в России не осталось бы иллюзий на их счет. Война же все спишет. Вы представляете, господин подполковник, каковы окажутся людские потери в этой бойне? Уверен, намного больше, чем за всю германскую. И уничтожают они в первую очередь лучших. И мужчин, и женщин.
— Да-да, это все так. Но, любезный Петр Николаевич, сей разговор бессмыслен. Война идет, и мы уже принадлежим ей с потрохами, что называется. Вы отдали приказ расстрелять этого красного выродка?
— Я оставил решение за вами, господин подполковник.
