Фердинанд Оссендовский - Ленин
— Тех похороните после! — воскликнул комиссар. — А теперь запомните, что декреты издаются для того, чтобы их выполнять!
Мужики стояли перепуганные и подавленные.
Комиссар продолжал:
— Теперь вам надо избрать в деревне новый Совет. Правительство предлагает своих кандидатов.
Он развернул сверток бумаги и зачитал фамилии исключительно безземельных мужиков, — ненавистных, презираемых «бедняков», бывших арестантов, бродяг и попрошаек.
— Кто против? — спросил комиссар, поднимая револьвер.
Никто не ответил.
— Избраны единогласно! — завершил церемонию «свободных и недобровольных» выборов комиссар и приказал подать коня.
Все время пребывания Георгия Болдырева в деревне Апраксино правили «бедняки». Они разделили жителей на богатых, то есть «кулаков» и на «середняков». Начали с раскулачивания богатых мужиков, а когда с ними было покончено, приступили к изъятию излишков скота и имущества «середняков». Длилось это достаточно долго. Новые властители, ничего не стесняясь, с верой в помощь недалекого города отправляли отобранных у соседей коров и утварь в город, где добычу обменивали на водку, новую одежду, лакированные сапоги или проигрывали в карты. Деревня быстро обеднела. Мужики со страхом ожидали прихода весны и начала полевых работ. У них не было ни зерна для сева, ни хороших плугов и коней. Суровая северная зима укрывала поля, улицы и деревенские хаты толстым слоем снега. Мужики не выходили из дому, опасаясь показаться на глаза распоясавшимся «беднякам», вечно пьяным, вызывающим, наглым. Они с отчаянием смотрели на пустые полки, размещенные в правом углу комнат под потолком, и вздыхали. Когда-то там стояли иконы Спасителя, Богородицы, святого Николая Чудотворца, яркие образа, оправленные блестящим металлом, на которых вспыхивали и гасли искорки от горевших перед ними масляных лампад и восковых свечей. Преследуемые властями за веру в Бога крестьяне спрятали их в погребах, где хранилась картошка и квашеная капуста. Под бременем тревоги и несчастий по ночам они вынимали святые образа и ставили на прежнем, принадлежавшем им месте, зажигали свечи и, отбивая поклоны, молили о прощении и милосердии. Молитвы были короткими, ничего не значащие, упрямые, рабские мольбы: «- Господи, помилуй! Господи, помилуй!» И так без конца — десятки, сотни страстных, монотонных стонов, прерываемых глухими ударами коленями и головами о пол, тяжелыми вздохами и шелестом рук, которыми очерчивалось крестное знамение, сильно, отчаянно прижимавших пальцы ко лбу, плечам и груди. Образа со святым Николаем оживляли в памяти царя, который погиб от рук правительства рабочих и крестьян. Для народа он был помазанником Божьим, земным Богом, ненавистным, но полным извечного очарования.
— Это кара Божья за него, за царя-батюшку! — шептали со страхом мужики и вытягивали спрятанный в щелях между стенными балками закопченный, пожелтевший портрет Николая II, ставили его между иконами и опять отбивали поклоны, вздыхали и жалобно стонали: — Господи, помилуй нас рабов твоих! Господи, помилуй! Господи, помилуй!
Едва с улицы доносился лай собаки или отзвуки далеких шагов, с полок в панике убирали святые образа и портрет царя и засовывали в картошку, в свертки льняной пряжи, под балки домов или под пустые кадушки и камни, задували свечи и с тревогой ожидали пришельца.
Иногда, скрываясь в сорняках овощных грядок и в зарослях над яром, в деревню пробирался скитающийся нищий, избегал встречи с комиссарами, входил в первую попавшуюся хату, заводил беседу, изучал, прощупывал недоверчивым взглядом каждое лицо, каждую пару глаз, задавал вопросы, вздыхал, вызывал тревогу, мучил ужасными рассказами, сталкивал в бездну отчаяния, намекал на что-то невыразительное, таинственное и, познав людей, прокрадывался дальше от дома к дому и, опасливо озираясь, быстро шептал, словно опасался, что не успеет.
Это были угрюмые, страшные рассказы. Обрывки, крохи правды тонули в тумане домыслов и таинственной, мистической фальши:
— Страшные знаки показались на небе… Крест, поверженный змеем… Огненный меч… Бледный наездник на рыжем коне… Ангел с дымящимся подсвечником… Антихрист пришел и устанавливает царствие свое на земле… Видел его во сне отшельник благословенный Аркадий из Атоса… Два тот Антихрист имеет обличья: одно — Ленина, второе — Троцкого…
— Господи, помилуй нас! — вздыхали крестьяне.
— Сперва Антихрист поднял руку на помазанников Божьих… Уже умер смертью мученической наш несчастный царь, покинутый неверными слугами, скоро в прах обратятся цесарь австрийский, цесарь немецкий, а за ними — другие… Царя-мученика убили… а голову его отправили в Москву… в Кремль… Ленин плевал на нее и Троцкий плевал, а потом спалили в печи… Когда они делали это, разыгралась страшная буря и всех охватил ужас… Девять дней после этого в Кремле появлялись призраки… Красные солдаты видели блуждавшие по ночам бледные, гневные, враждебные привидения… Патриарх Филарет… Первый царь Михаил Федорович… Иван — грозный царь… Убитый татарином Годуновым — младенец-Дмитрий… строгая царевна София… могущественный Петр Великий с тяжелой дубиной в руках… Потом кара Божья настигла Ленина… Умирает — подстреленный… У него кровавые видения… он мечется… срывается с постели и воет по ночам: «Спасите, захлебнусь кровью… она уже заливает весь Кремль!» Преданные солдаты спасли в Екатеринбурге молодого царевича и царевну Татьяну, ту, которая милосердна была к солдатам… Монах Флориан с Валаама вывез из Алапаевска останки убитой, милой Богу великой княгини, набожной монахини — Елизаветы Федоровны и похоронил ее недалеко от Иерусалима, в Святой Земле. Возле ее могилы чудеса происходят: больные выздоравливают, являются пророческие видения, отчаявшиеся обретают покой… Наследник трона царевич Алексей скрывается в Сибири и находится под защитой славного полководца Колчака, который скоро вытеснит большевиков за Урал и пойдет на Москву… Французы и Англичане уже в Мурманске, Архангельске, Одессе и помогают нашим…Он говорил и говорил, разнося тревожные запутанные вести по живущим в страхе и отчаянии угнетенным деревням.
По России передвигались какие-то страшные, прокаженные, полубезумные старухи без носов и губ.
Шелестя хриплыми, съеденными болезнями глотками и тряся руками над седыми растрепанными головами, они шипели как совы:
— В Киевской Лавре большевики выбросили из гробниц мощи святых господних, черепа и кости умерших отшельников, осквернили и сожгли веками источающие пахучий елей, чудесные образа. Латыши, финны, мадьяры и китайцы мучают, убивают епископов и попов, монахов вешают на придорожных деревьях, вбивают на кол, чинят безобразия над монахинями… На Пасху они стреляли в патриарха Тихона, а он, хотя и раненый, не прервал богослужения и, воскликнув голосом великим: «Христос Воскрес, Аллилуйя!» кровь свою жертвовал со слезами Богу-Отцу и Сыну его!.. Антихрист царствует, господин всякого бесправия и злобы сатанинской… Видимые знаки и таинственные голоса призывают: «Восстань народ Божий, сбрось с себя племя антихристово и служи преданно Богу своему, ибо только в нем сила, надежда и искупление!»
Таинственные старухи исчезали, как серые, бледные мыши, бежали дальше, разнося тревожные, вызывающие угрюмый страх и подрывающие дух рассказы прокрадывались как ночные видения, сеяли ужас от солнечных садов Крыма, до пустынных, покрытых тундрой берегов Белого моря… Они сеяли мистическую дрожь.
— Антихрист пришел… — шептали невежественные мужики. — Погибель, смерть идет, конец рода человеческого. Кто же из нас воспротивится? Кто победит врага Христова? Горе нам! Горе!
Со стоном и вздохами они впадали в апатию, в отчаяние, отбирающее остатки сил и разума. Высматривали Архангела с огненным карающим мечом и золотой трубой, возвещающей о страшном суде перед концом света.
В деревне, где находился Георгий, ситуация ухудшалась. Комиссары из «бедняков», видя страх и покорное безразличие, принялись издеваться над населением: тягать за бороды старцев, грубить старушкам. Они похищали молодых женщин и девушек, поили водкой, устраивали с ними дикие, развратные оргии, одаривая отрезами цветной ткани, пестрыми платками, лентами. Подавленные монотонной, убогой и нищенской жизнью, женщины быстро поняли свое положение. Они пользовались спросом и могли этим воспользоваться. Лишенные твердых нравственных принципов, вскоре они телом и душой перешли на сторону победителей. На деревню свалилось новое бедствие. Рассеивались, как туман над лугом, семейные традиции, старые, добрые обычаи.
Рядом с хатой, в которой жил Георгий Болдырев, стоял дом некогда богатого крестьянина Филиппа Куклина. Совершенно ограбленный комиссарами он впал в отчаяние. Единственной его опорой стала жена, молодая, решительная Дарья. Никого не боясь, она ругала власти, осыпая их обидными словами, словно из рога изобилия.