Фердинанд Оссендовский - Ленин
Он не закончил, потому что начал тяжело хрипеть. В горле клокотала и шипела набегающая кровь, на бледных, вздутых щеках расцвели лепестки красной пены…
ГЛАВА ХХIХ
Весть о покушении на Ленина молниеносно разнеслась по всей стране. Она вызывала разные мысли, пробуждала новые инициативы.
Контрреволюционеры, объединенные вокруг ведущих гражданскую войну «белых» генералов, и уничтожаемые диктатором социалисты подняли головы. Со всех концов России летели в Москву донесения о вспыхивающих восстаниях, возникновении местных правительств — откровенно правых; либеральных; социалистических; состоящих из народников, входивших в состав Национального Собрания; наконец — смешанных, напоминающих несогласованное, противоречивое правительство Керенского. Между этими новообразованиями вскоре разгорелась классовая и идейная борьба, что ослабило значение и силы возникающих правительств. Об этом было точно известно в Кремле, где Совнаркомом, вместо Ленина, руководили Троцкий, Каменев, Сталин, Бухарин, Рыков, Чичерин. Троцкий, энергичный организатор, захватывающий оратор, совершал чудеса. Под его давлением втянутые в «красную» армию офицеры большой войны в ускоренном темпе обучали пролетарских офицеров и брали в клещи своевольные, распущенные войска, вводя по поручению народных комиссаров строгую дисциплину. Бесповоротно отменены были митинги и солдатские советы, установлен был такой порядок и безусловное повиновение, о которых в казармах довоенной армии никто никогда не слышал. Приставленные к командирам специальные политические комиссары были заняты воспитанием солдат в духе коммунистического патриотизма и надзором за настроениями среди солдат и офицеров.
Россию, остававшуюся под властью Кремля, охватил «военный коммунизм». Принципом права стала формулировка: «все, что отчетливо не разрешено, строго запрещено и безжалостно наказуемо».
«Чека» работала, как огромный молот, разрушавший человеческие жизни. Все население состояло из шпионивших и тех, за кем шпионили. Стены имели глаза и уши. Каждое опрометчивое слово искупалось смертью. По всей стране отлавливались остатки бывшего дворянства, аристократии и капиталистов, применялись провокации, людей обвиняли в участии в несуществующих заговорах, покушениях и преступлениях, а затем бросали под изрыгающие пули автоматические винтовки, работающие в подземельях зданий, занятых отрядами «чека».
Троцкий неистовствовал, дергал черную бороду и, впадая в истерику, пронзительно кричал:
— Мы должны уничтожить буржуазию и дворянство, чтобы их семени не осталось! Мы не имеем права щадить врагов, которые могут расколоть нас изнутри!
Китайские, латышские, финские и мадьярские карательные отряды работали днем и ночью.
Офицеры, принужденные голодом и издевательствами к службе во имя диктатуры пролетариата, под надзором мнительных правительственных агентов работали изо всех сил, помогая тем, кто убил их отцов и братьев, изнасиловал их сестер и дочерей, убил царя и запятнал позором отчизну, предав союзников и подписывал тяжелый для национальной совести мир в Брест-Литовске. Их напряженный труд приносил ожидаемые Троцким результаты. Красная армия начала оказывать жесткое сопротивление контрреволюции и даже кое-где переходить в победное наступление.
Разного рода специалисты вынуждены были под угрозой обвинения в саботаже начать работу на фабриках. Это было трудное и почти невыполнимое задание. Уничтоженные, ограбленные и сожженные рабочими и солдатами промышленные предприятия из-за отсутствия материалов не могли быть немедленно восстановлены и отданы в эксплуатацию. Инженерам с трудом удалось запустить некоторые фабрики только частично, но и они то и дело останавливались, исчерпав запасы сырья.
— Война питает войну! — повторял в своих выступлениях и статьях Троцкий, припомнив слова Наполеона. — Победите стоящего перед вами врага и найдете у него все, что вам необходимо, и что «белые» получают от иностранцев!
Карательные отряды и целые орды комиссаров бушевали по деревням.
— Сносите хлеб для армии! — призывали они. — Помните, что победа армии — это ваша победа. Ее поражение повлечет за собой потерю вами земли и вынесение вам судами ваших бывших владельцев и «белых» генералов смертных приговоров!
Перепуганные крестьяне, впечатленные этими речами или под давлением штыков и наказаний, свозили запасы продуктов на сборочные пункты, вздыхали, проклинали в душе и вздрагивали от ожидания предстоящей зимы, понимая, что она принесет голод и болезни. В этой крестьянской, угрюмой, перепуганной среде уже давно пребывала семья инженера Валерьяна Болдырева. Они жили в принадлежащей Костомарову деревенской хате.
Это был 60-летний мужчина, выходец из старой дворянской семьи, образованный, в молодости долго пребывавший за границей. Уже в зрелом возрасте он увлекся идеей Льва Толстого о «близости с природой», которая является самым чистым, глубоко христианским источником нравственности. 30 лет назад Костомаров осел на небольшом клочке земли, вел образ жизни обычного крестьянина, работая самостоятельно, без помощи наемных полевых и домашних работников. Его окружали за это всеобщее уважение и любовь. Во время бушующего революционного урагана доказательством уважения стало то, что окрестные мужики избрали его председателем сельского Совета. Отказавшись от такой чести, он все-таки сумел удержать своих соседей от нападений на дворянские поместья, от убийств и «иллюминаций». Ему удалось убедить хозяев огромных хозяйств, чтобы те добровольно отдали крестьянам землю, а себе оставили столько, сколько могли обработать сами с семьей.
Область, в которой жил Костомаров, была одной из тех немногих, где крестьянская революция не закончилась взрывом стихийных, диких и кровавых убийств. Старый чудак принял семью Болдыревых любезно, но с подозрительностью. Первое, о чем он спросил, было:
— Скажите мне честно, Валерьян Петрович, вы намерены только скрываться от революции или будете работать?
— Мы хотим работать, а мой брат говорил, что мы могли бы вам помогать, — ответил Болдырев.
— Помощь мне не нужна, я справляюсь один уже 30 лет, — сказал Костомаров. — Но если вы инженеры и хотите работать, у меня в голове крутится одна идея…
Они сели и долго советовались.
Несколько недель спустя в большом сарае, стоявшем на окраине деревни Толкачево, возникло неизвестное до сих пор в России коммунальное предприятие. Это была мастерская по ремонту и усовершенствованию сельскохозяйственной техники. Однако вскоре ассортимент работ был значительно расширен. По просьбе сельского Совета из города был доставлен неисправный локомобиль, токарный станок и еще несколько механизмов, вывезенных из разрушенной революционными толпами фабрички. Инженеры привлекли к работе на предприятии бежавших в деревню от голода и принудительного призыва в армию слесарей и кузнецов и приступили к работе в большом масштабе. Коммунальное общество под руководством старого Болдырева и Петра, начало производить американские плуги, косилки, сеялки, сноповязалки и мелкие сельскохозяйственные инструменты.
Георгий Болдырев уговорил мужиков, чтобы они привезли с ближайшего сожженного рабочими металлургического завода и заброшенной шахты шлак и глину. Из этого материала он производил минеральные удобрения и кирпич. Зная, что возникнут проблемы с горючим, инженеры вместе с окрестными крестьянами начали добывать из давно оставленных шахт уголь, привозить его в Толкачево и обменивать значительную часть на необходимые товары и материалы в городе.
У госпожи Болдыревой было много работы по обеспечению питанием производственной коммуны, которая разрасталась с каждым днем. Скромная мастерская по ремонту старых плугов и набивания подков превратилась в завод, имеющий свои филиалы в угольных и глиняных шахтах. Госпожу Болдыреву назначили главным бухгалтером предприятия, потому что она содержала книги и журналы в таком порядке, что толпы прибывающих не только из Новгорода, но даже из Москвы комиссаров не скрывали удивления. Книги ярко свидетельствовали о коммунистическом принципе контроля трудящихся над предприятием, об отказе от методов, применяемых в капитализме.
Пролетарское правительство, всерьез обеспокоенное упадком промышленности, окружал возникающую в Толкачево производственную коммуну опекой. Для Болдыревых доказательством этому стал призыв в армию всех мужчин в возрасте до 40 лет. Они немедленно явились на призывной пункт.
Услышавший их фамилию председатель хитро улыбнулся и сказал:
— Э-э, нет! Зачем нам отправлять вас на фронт? Там вы наверняка перейдете на сторону «белых»! Вы нужны нам здесь и здесь останетесь в своей коммуне. Работайте как раньше!..
