К. У. Гортнер - Клятва королевы
У меня больше не оставалось сомнений — ничто не спасет Энрике от его судьбы.
Глава 10
Нас отправили в алькасар Мадрида — тесную каменную крепость с крутыми лестницами и осыпающимися заплесневелыми стенами. Несмотря на соответствующую обстановку, там не было той неумеренной роскоши, что так свойственна любимой Энрике Сеговии, которой он посвящал все свое внимание и деньги. Король известил в разосланном по всей Кастилии циркуляре — вне всякого сомнения, проверяя искренность мятежников в отношении предлагаемого мира, — что меня перевозят в Мадрид для моей же безопасности, поскольку свободные нравы двора не подобают впечатлительной девице, собирающейся выйти замуж.
Королева, вынужденная переехать вместе со мной, теперь относилась ко мне с презрением и запрещала видеться с Иоанной. Даже Менсия перестала делать вид, будто ей полагается мне прислуживать, и нас с Беатрис отдали на милость горничной по имени Инес де ла Торре, которую наняла Менсия, чтобы шпионить за нами. Но то ли из жалости, то ли из-за нужды, а может, из-за того и другого вместе, Инес позволила себя подкупить, за несколько лишних монет удовлетворившись тем, что приносила нам еду, застилала кровати и убирала наши комнаты, сообщая затем Менсии лишь самое банальное о нашем поведении.
Я оказалась отрезана от всех и всего, что знала и любила, — кроме Беатрис. Она пребывала в унынии из-за моего надвигающегося замужества и ее собственной разлуки с Андресом де Кабрерой и однажды вечером схватила старый нож для хлеба и крикнула:
— Если это чудовище осмелится коснуться хотя бы волоска на твоей голове, я воткну этот клинок в его черное сердце!
Я принужденно рассмеялась, вспомнив времена, когда она заявляла о желании возглавить Крестовый поход.
— Да брось, ты же сама знаешь — этим ножиком едва сыр можно порезать. Мы не можем сражаться подобно рыцарям, не имея мечей.
— Тогда что нам делать? Ждать, пока нас не продадут, словно в рабство маврам? Вряд ли ты сомневаешься, что быть женой Хирона равносильно рабству.
— Я вовсе не говорила, что мы не должны сражаться. Просто нужно другое оружие, — сказала я, повторяя слова Торквемады. — Нам следует полагаться на наши сердца, подобно львам.
— У львов есть еще и зубы, — проворчала она, но все же подошла вместе со мной к импровизированному алтарю — его соорудили мы сами — с маленьким мраморным изображением Святой Девы из Саграрио, покровительницы Ламанчи, которая слышит все наши печали.
Однако я не находила утешения, доверив свою судьбу Богоматери. Меня втайне пугала сама мысль, что придется оказаться в одной постели с братом Вильены. Я продолжала думать о Фернандо, о том, как он поступил бы и что бы сказал, узнав, что меня силой выдали замуж за другого. Казалось, он был уверен, что мы созданы друг для друга, и теперь, в этот страшный час, я всей душой желала, чтобы так оно и случилось. Мысль, что звероподобный Хирон может занять место Фернандо, казалась столь невыносимой, что я готова была умереть.
В конце концов я написала Фернандо обо всем, надеясь, что он еще не решил, будто я его забыла. По иронии судьбы в Мадриде оказалось намного проще посылать тайные письма; паж, которому Беатрис вскружила голову, переслал мое письмо в Сеговию, а Кабрера передал с курьером в Арагон, так что никто ничего не узнал.
Но Фернандо не отвечал. Я ждала дни и недели, писала снова, два, три, пять писем, пока мое перо не затупилось, и в конце концов на меня нахлынула черная тоска. Я знала, что война с Францией продолжается, но неужели он не мог послать хотя бы одну короткую весточку?
«Будьте смелой, Изабелла, — сказал он тогда. — Ждите меня».
Похоже, он сам перестал меня ждать.
Я с удвоенным усердием вернулась к молитвам и даже не дрогнула, когда Менсия объявила, что Хирон покинул свой замок и сейчас едет в Мадрид, везя с собой три тысячи солдат и новую кровать для нас двоих. Я даже не взглянула на нее, когда она злорадно рассмеялась и посоветовала мне подготовиться получше, поскольку, как она слышала, Хирон — весьма грубый любовник. Я не позволяла себе усомниться, что каким-то образом удастся от него избавиться. Беатрис постоянно за меня беспокоилась — я слишком мало ела, исхудала и побледнела. Она говорила, что я могу заболеть, и удивлялась, как я могу думать о смерти.
— Давай я его убью, — упрашивала она. — Один удар — и все.
Я пропускала ее слова мимо ушей, пока однажды апрельским утром не объявили о его приезде. Когда я поднялась с подушек перед алтарем, перед глазами у меня все поплыло. Шатаясь, я подошла к окну, приоткрыла его, задыхаясь от недостатка воздуха, и увидела кружащую в небе над неприступной цитаделью стаю аистов.
У меня перехватило дыхание. Беатрис кинулась ко мне, уверенная, что я намерена протиснуться через узкую щель, чтобы броситься на каменные плиты далеко внизу. Я не могла рассказать ей о своих чувствах, поскольку не верила в предзнаменования или предрассудки, ни разу не обращалась к прорицателям, которые кишели во дворце подобно паразитам.
Но в это мгновение я ощутила, что мои молитвы были услышаны.
В конце концов я заставила себя поесть и позволила Беатрис искупать меня. Затем явилась Менсия, чтобы поиздеваться надо мной.
— Он скоро будет здесь, — сказала она. — Остановился переночевать в Хаэне и поздно выехал, но он приедет, можешь не сомневаться. Да он за такой королевской наградой на брюхе приползет, если потребуется.
— Убирайся с глаз моих, демон. — Беатрис подняла скрещенные пальцы, отгоняя дурной сглаз.
В иных обстоятельствах я бы отругала ее за подобную глупость, но сейчас лишь сидела и ждала. Скоро должно прийти мое спасение, уже летевшее ко мне на быстрых крыльях, словно аист.
Ближе к ночи в моих комнатах появилась сама Жуана.
— Хирон заболел, — сообщила она, пока я спокойно продолжала сидеть в кресле, дошивая алтарный занавес. — Он задерживается в Хаэне, но как только выздоровеет, состоится венчание.
Я невозмутимо подняла взгляд.
— Оно состоится, — бросила она, — даже если придется повенчать вас у его постели!
В ту ночь я спала крепко и без сновидений. Проснувшись позднее обычного, обнаружила, что Беатрис уже одета и смотрит в окно.
— Беатрис? — спросила я.
Она медленно повернулась, прижав ладонь к горлу.
— Ты знала, — проговорила она. — Ни слова не сказала, но увидела тех аистов и все поняла. Почему ты молчала? Я же так волновалась!
Я приподнялась на локте:
— Знала — что? О чем ты, ради всего святого?
— Хирон. Он умер. У него заболело горло и началась лихорадка; он слег в постель и больше не поднялся. Говорят, за день до смерти он видел летевших у него над головой аистов. Он испугался, что это некое предзнаменование, и спросил мнения у своей свиты. Ему ответили, что предзнаменование доброе, поскольку аисты летели в сторону Мадрида. Но оно оказалось дурным. Аисты стали предвестниками его смерти.
Я перекрестилась и пробормотала:
— Да упокоит Господь его душу.
Поднявшись с постели, я накинула халат и подошла к Беатрис, на глазах у которой выступили слезы. Она, взяв меня за руку, поднесла ее к губам и, прежде чем я успела помешать, жарко расцеловала.
— Кабрера прав, — прошептала она. — Торквемада сказал ему, что сам Господь хранит тебя. У Него свои замыслы на Изабеллу Кастильскую.
Я отдернула руку, почувствовав, как меня окатило внезапным холодом.
— Только не говори, будто я… Не желаю слышать подобного. Хирон умер от болезни. Нет никакого Божественного замысла, лишь обычная, рядовая смерть.
И все же я ощутила ни с чем не сравнимые облегчение и благодарность. Я победила. Расстроила планы как Жуаны, так и Вильены.
— Хочешь сказать, Господь тут совсем ни при чем? — спросила Беатрис.
Я нахмурилась:
— Конечно при чем. Он всегда при чем, но я ничем не отличаюсь от прочих Его детей. Я всего лишь пыль, как и все смертные. Не стоит считать, что этот ужасный случай — часть некоего великого замысла, ибо это не так. Этого просто не может быть. Никакой мужчина, пусть даже столь низменный, как Хирон, не мог бы умереть из-за меня. — Я отвернулась, избегая ее испытующего взгляда. — Принеси завтрак. Есть хочу.
Она отошла, а я осталась стоять у окна. Посмотрела на небо, но аисты исчезли. Благородные птицы часто гнездились на башнях по всей Кастилии. Я видела пустое гнездо в Санта-Ане в тот день, когда встретилась с Каррильо и жизнь моя изменилась навсегда. Я видела стаю накануне, когда Хирон лежал на смертном одре. Но то были всего лишь птицы, летающие создания, прекрасные, но лишенные души. Они не могли быть посланниками Божественной воли. Считать так означало верить в язычество. И тем не менее одна мысль не оставляла меня. Что, если у Господа все-таки имелся насчет меня свой замысел?
