Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
Мы стояли на каменистой вершине холма, склоны которого скудно поросли травой. Ни деревца, ни кустов — никакой тени. Темучин запретил ставить юрту для себя одного.
— Разве у моих воинов есть крыша над головой? — сказал он и, улегшись на войлочный мат, долго не сводил глаз с неба, по которому бежали грозовые тучи. Четыре телохранителя из знатных семей сидели рядом с ним и берегли его сон.
Вдруг пошел дождь. Но хан не просыпался. Вернее, не открывал глаз и только натянул на лицо свой кожаный шлем. А когда дождь усилился, я приказал телохранителям держать над ним прочное льняное покрывало.
До самого вечера один за другим прибывали гонцы от военачальников и докладывали, что их тысячи заняли предписанные позиции. Хан Тогрул тоже прислал гонца. Наконец из разбитого у Онона мнимого лагеря мы узнали, что оставленные там воины «разожгли больше костров, чем есть звезд на небе».
Но Джамуха все не появлялся.
— Он хочет переждать дождь, — сказал Темучин.
— А Таргутай? Разве он не вырос под дождями?
— Я знаю, он всегда грабил в непогоду, как шакалы и волки. Однако сейчас, Кара-Чоно, он под началом у Джамухи и будет во всем ему подчиняться.
Когда совсем рассвело и хан с его окружением радовались первым теплым лучам солнца, почти одновременно на вершину холма вылетели три стрелогонца.
Первый сказал:
— Острие копья войска Джамухи замечено в Долине Антилоп!
Второй доложил:
— С ним весь его народ, с повозками, стадами и табунами, женщинами и детьми.
Темучин рассмеялся.
— А ты почему молчишь? — обратился он потом к третьему гонцу.
— Таргутай со своими воинами идет справа от войска Джамухи. Если смотреть отсюда, это будет вдоль ручья, мимо вон той горной гряды. Он тоже ведет с собой весь свой народ.
— В Долине Антилоп, значит, — раздумчиво повторил Чингисхан.
Эта новость вот что значила: Джамуха все еще думал, что мы стояли лагерем у Керулена. И раз он шел с женщинами, детьми, стадами и табунами, значит, решил оставить их на берегу Онона, чтобы в бою быть с развязанными руками, как у нас говорят. И так как Долина Антилоп была южнее нашей «безлюдной орды», возникала опасность, что он в нашу западню не попадется. И тогда, предположим, он разграбил бы наш лагерь, а мы его, но битвы бы мы не выиграли, а слава Джамухи как Гур-хана только возросла бы.
И вот уже помчались на юг стрелогонцы Чингисхана, чтобы передать той тысяче, что была оставлена на ложной стоянке, его приказ: немедленно выдвинуться в сторону Долины Антилоп, напасть на передовые отряды Джамухи и Таргутая и, отступая в сторону пустой орды, завлечь все-таки врага в западню.
Своим основным силам Чингисхан приказал выступить в открытую степь, причем вождь кераитов, Тогрул, должен был стоять по правую руку от самого хана.
Я все время оставался рядом с Темучином. Мы неторопливо скакали впереди той тысячи, что двигалась слева от Онона строго на юг. Над нашими головами в сторону светло-синей реки и зарослей камыша пролетали чайки. Криков этих птиц мы не слышали, потому что в наших ушах стоял гул топота тысяч и тысяч копыт. Я видел, как над водой то и дело взмывают серебристые спины рыб. Может быть, в это самое время у Керулена сидела моя Золотой Цветок и видела в воде мое отражение, как я видел в волнах Онона ее и мечтал о том, о чем мы всегда мечтали вместе.
К вечеру вода в реке посерела. Пыль лениво тащилась за нами, с лошадиных морд срывались на ветру клочья пены.
Когда разведчики доложили, что до ложного становища совсем недалеко, хан приказал остановиться и разбить лагерь. Пока что огней мы не видели и шума битвы не слышали, но гонцы доносили, что тысяча, как и приказано, отступает, увлекая противника в сторону пустого лагеря, и несет при этом тяжелые потери.
Мы выжидали, лежа в траве и прижимаясь к теплым телам лошадей. Лунный серп утонул в реке. Веявший с реки холодный ветерок шелестел в камыше. В болоте у Онона квакали лягушки.
Вдруг ночь словно онемела.
И поэтому одинокий крик птицы показался особенно пронзительным.
В щетиннице закрякала утка.
Снова полная тишина.
Я перевернулся на спину. Из ноздрей моего жеребца меня обдавали струйки теплого воздуха. Я смотрел на небо, столь же бесконечное, как и наша степь. Там, наверху, цвели звезды, а здесь, внизу, цветы.
Звезды! Сколько их сегодня насчитает на небе Моя Золотой Цветок?
— Пора, — прошептал Темучин, прижавшись ухом к земле.
Лошадиный топот приближался к нам с трех сторон. Почти одновременно к нам примчались семеро гонцов, семеро юношей на разгоряченных скакунах.
Чингисхан поднялся на ноги.
— Джамуха ворвался на стоянку и грабит ее.
— Пусть грабит, — ответил хан. — Я нарочно оставил для него дорогие вещи — пусть опьянится ими! Его воины задохнутся от жадности. Я отдал приказ моему войску во время битвы грабежами и мародерством не заниматься. И сегодня я покажу вам, какой в этом приказе смысл. — Вскочив на своего жеребца, он воскликнул: — По коням, воины! Сабли и мечи наголо! Остальные — за топоры!
— Мой хан! — один из стрелогонцев приблизился к нему. — Мы еще не обо всем тебе доложили.
— Говори!
— Той тысячи, мой хан, которая напала на главные силы Джамухи и с боем отходила в сторону лагеря-приманки, как ты и приказал, больше нет. Тысяча черных голов разбросана по степи.
— Я этого ожидал, брат, когда послал их в бой. Есть другие вести?
— Нет, мой хан.
— Тогда взгляни на небо, юноша. Вот куда ушла тысяча смельчаков! Они поднялись в вечные выси и взирают сейчас оттуда на нас вместе со звездами. Разве стали бы мы иначе говорить о всемогуществе Вечного Синего Неба? Вперед, мои воины!
Степь задрожала.
Трава ломалась под копытами лошадей.
Испуганно разлетались по сторонам ночные птицы.
С боевыми кличами на устах войско растекалось по степи, как этому его научил во время боевых игр хан. Черными волнами покатился этот могучий поток, вздымая огромное облако пыли. Всадники то исчезали в низинах, то перекатывались через холмы, сближаясь с врагом, который, утомившись после грабежа, пировал в пустой орде. Или спал.
Мы напали на них на исходе ночи, как раз начало светать. Еще до того, как битва стала битвой, ее исход был предрешен. Трупы убитых сносило вниз по Онону, утопающие испускали предсмертные вопли, а пленные молили о пощаде.
В то время как хан Тогрул преследовал бегущего Джамуху, Чингисхан гнал перед собой рассеянных им тайчиутов, преследуя их вплоть до Долины Антилоп. Она лежала перед нами, как распластанная шестиугольная шкура яка, простираясь до высоких холмов, с которых мы и спустились на конях и с гиканьем понеслись на врага. Как вдруг Темучин упал с коня.
Я бросился к нему и прикрыл хана своим телом, защищая от тайчиутских стрел, с шипением летевших над нами и попадавших либо в кусты, либо в валуны.
— Темучин! — вскричал один из тайчиутов.
И тут же пятеро других воинов откликнулись:
— Да, это был Темучин!
— Добейте его! — приказал один из тайчиутских начальников.
— Смерть Темучину!
Я поднял голову. Телохранители хана сражались спиной к каменистому склону холма, у которого лежали мы, они отбивались мечами и топорами с длинными древками. Лошади то и дело падали в пропасть, увлекая за собой и побежденных, и победителей. Хриплые гортанные крики летели к синему небу — это были возгласы храбрецов, презирающих смерть. Телохранители словно сами обратились в камень, став одним целым с камнем у них за спинами. У их ног лежал хан, которого я защищал, и только теперь заметил, что ему в шею попала стрела.
— Мой хан, мой друг! — испуганно выдавил я из себя и принялся высасывать кровь из его раны. Я высасывал смерть из его жил и сплевывал ее в траву.
У этой каменной стены мы провели еще несколько часов, в то время как в долине сражение продолжалось. Когда рана хана перестала кровоточить, он сказал:
— Внутри моих глаз опять зажегся свет. Дай мне попить, Кара-Чоно!
После этого он приподнялся и прислонился спиной к теплому валуну.
— Где Джамуха?
— Не знаю, Темучин. Вестей от хана Тогрула пока нет!
— А Таргутай где?
— И это мне неизвестно, Темучин. Но я думаю, Бохурчи преследует его по степи, как собаку, бегущую с высунутым языком. И если потребуется, будет гнать его до того места, где заходит солнце и кончается земля.
Хан улыбнулся. А я снял с его раны успевшую засохнуть траву и приложил только что сорванную.
— Тебе лучше прилечь, Темучин. Может случиться, что на твое тело нападет жар и начнет трясти тебя.
— Хочешь, чтобы враг сказал обо мне: «Вот он, валяется»?
И хан поднялся на ноги, цепляясь пальцами за трещины валуна. Потом он перевел взгляд на солнце и спросил, посветлели ли его глаза и снаружи.
