Леонтий Раковский - Кутузов
— Что и говорить: фараон вещь приятная! — оживился Пассек.
…В конце апреля турки предложили перенести пункт размена послов из Дубоссар, как было раньше условлено, в Бендеры.
Это предложение исходило не столько от них, сколько от князя молдавского, который хотел, чтобы размен состоялся не на его территории. Князь боялся излишних расходов по содержанию большой, прожорливой свиты Рашик-Мустафы.
Разница в расстоянии была невелика — около двадцати верст, но Кутузов не мог согласиться на это: казалось бы, что Россия уступает турецким настояниям, боится их.
Михаил Илларионович не забывал инструкции, данной ему Екатериной II. В ней говорилось:
"…не должно Вам соглашаться ни на какое снисхождение, от которого могло бы уменьшено быть достоинство и уважение, подобающее величию нашей империи и званию, на Вас возложенному, наблюдая напротиву того, чтоб весь церемониал точно и без малейшего упущения исполнен был".
Кутузов от предложения князя отказался.
И турки волей-неволей стали готовиться к переправе у Дубоссар, а Кутузов по частям отправлял туда воинские команды и свиту и в ночь на 19 мая выехал сам: условились окончательно, что размен послов произойдет 4 июня на середине Днестра.
В последний момент турки предложили, чтобы церемония размена обязательно происходила на их плоту.
— Пусть сделают и украсят плот они, — согласился Михаил Илларионович, — но к плоту подъезжать и входить на него одновременно — мне и Рашик-Мустафе.
Турки не возражали против этого.
IIУ дубоссарских ребятишек никогда еще не было стольких развлечений, как в эту весну.
Сперва на противоположном, правом берегу Днестра появились турки — запестрели палатки, замелькали резвые всадники.
Турок теперь не боялись: уже прошло около двух лет с тех пор, как с ними был заключен вечный мир.
Турки купали в Днестре коней, конопатили и смолили лодки, пригнанные откуда-то, строили паром, — видимо, собирались переправляться на русский берег.
В Дубоссарах давно прошел слух, что отсюда турецкий посол поедет к царице.
Потом по шляху из Елисаветграда стали прибывать русские войска. Вот с песнями пришли мушкатеры, стали размещаться по хатам и рассказали хозяевам, что в воскресенье 4 июня на плоту на середине Днестра (чтоб ни нашим, ни вашим!) встретятся послы: русский, который живет в Елисаветграде, и турецкий. Русский поедет в Турцию к султану в гости, а турецкий — в Россию к царице.
Мужики обсуждали это предстоящее событие:
— Побачимо, чий краще: турецкий або наш.
— Турецкий, кажуть, паша…
— А наш — царицын сват.
— Какой сват? — вмешался мушкатер. — Не сват, а генерал-майор Кутузов.
— Вот я ж и кажу: генерал, да еще и майор…
— Генерал Кутузов. Одним словом, "туз"!
— А правда, что у него одного ока нема?
— Чтоб еще у твоих внуков были такие светлые очи, як у Кутузова!
Затем в одно утро в город въехали легкие, пестрые, как петухи, гусары. А на следующий день появились на больших белых конях, в белых мундирах грузные, словно откормленные гуси, кирасиры.
Глядя на них, крепких и ладных, старики говорили:
— Ишь гладки! Мабудь, их гарно кормят!
— Та ж яка у них работа? Коня почистить да щеки себе выголить.
За кавалерией, подымая по дороге пыль, протарахтели десять пушек. Их медь горела, как золото.
Дубоссарцы всполошились: а пушки зачем? Уж не война ли снова?
Но их успокоили солдаты:
— Салют отдавать турецкому послу.
— Ему бы и одной хватило: зачем же десять?
— Такая, братику, форма!
Последним притащился обоз. На подводах лежало обычное: палатки, мешки с провиантом, котлы, солдатская "худоба".
Но четыре фуры были наглухо закрыты, и в них день и ночь сидело по два солдата с ружьями — один спереди, другой сзади.
Объяснилось и это: в фурах везут подарки султану.
— Что ж, мы побили турка да мы же и подарки ему везем?
— Э, не понимаешь! Наш посол в гости к ним едет — царица гостинец султану шлет.
— Не была б жинка: хитрая…
— И салтан нашей царице что-сь пришлет.
— Побачимо!
А через день в Дубоссары приехал какой-то важный, громадного роста, генерал со свитой.
Он остановился у обер-провиантмейстера Зимина, дом которого, весь в вишеннике, стоял на дороге из Дубоссар к Днестру.
Все думали, что приехал наш посол, но солдаты объяснили: этот великан — генерал-аншеф Пассек, белорусский генерал-губернатор. Он назначен комиссаром от царицы при размене послов.
— А-а, вiн вроде дружка чи свата! — догадались крестьяне.
Генерал Пассек поехал с офицерами к самому берегу реки, где стояли десять пушек, что-то говорил, указывал.
После его отъезда к берегу пришел обоз и солдаты начали расчищать место и ставить палатки: здесь комиссар Пассек будет принимать своего и турецкого послов.
А на реке сделали пристань и приготовили паром и лодки для перевоза.
Но самое интересное настало в воскресенье 4 июня.
С утра ребятам — хоть разорвись: у реки было на что поглазеть, а у дома обер-провиантмейстера Зимина — и подавно.
В ставке генерала Пассека лакеи накрывали парадные столы для завтрака, убирали ветками палатки.
Турецкий и русский паромы для перевозки экипажей, повозок и воинских команд были наготове.
Посреди Днестра виднелся турецкий плот, на котором условились встретиться послы.
Турки покрыли его дорогими коврами, и он чуть покачивался на реке, словно какой-то необычайно яркий цветок.
На ковре стояли друг против друга два кресла, а за ними несколько скамеек, закрытых парчой.
Турецкие челноки сновали взад и вперед по реке, приставали к левому берегу, турки говорили с русскими солдатами-лодочниками.
Переводчик-татарин спрашивал у русских солдат:
— Правда ли, что у вас даже бабы пьют вино?
— А почему бы им не пить? — улыбался мушкатер.
— Только поднеси, осман, увидишь, как хлещут!
— Говорят, пьют оттого, что ваша сторона сильно холодная. У вас самый край земли. Туда и солнце мало достает. Если б народ не пил, так вымерз бы с корнем!
Мушкатер подмигнул товарищам и сказал:
— У нас холодно, это верно: вот борода у человека как обмерзнет зимой, так и до лета не оттает. Оттого у нас и бороды светлее ваших…
Турки смотрели исподлобья, молча курили, а русские солдаты весело пересмеивались.
Ребятишкам интересно потолкаться на берегу.
Всю дорогу на добрые полверсты заняли конные и пешие солдаты и разные посольские служащие в парадных кафтанах и париках.
Какой-то подполковник, сидя на лошади, устанавливал порядок шествия к берегу посольской свиты:
— Фурьеры, становись сюда, перед кирасирами! Господа переводчики, вы за пехотой. Антон, подавай карету! Так. За каретой господин шталмейстер. Лакеи, официанты, метрдотель, вот ваше место!
Ребята смотрели и не понимали, кого так мудрено называет подполковник. За красивой — вся в стеклах — каретой становились не то бабы, не то мужики: в красных, расшитых шелковых кафтанах, на голове шляпа, а из-под шляпы торчит косичка.
Их тотчас же заслонили всадники.
Захотелось побежать и посмотреть, а что делается теперь на турецком берегу.
И вдруг ударила пушка.
Ей тотчас же ответили с турецкой стороны.
Все конные и пешие, растянувшиеся по дороге от дома Зимина, зашевелились.
Мальчишки побежали по обочине дороги, крича:
— Пойихалы! Едуть!
Вдоль дороги стояли толпы народа. Мужики, бабы, разряженные, перешептывающиеся между собою девчата.
Впереди всех ехал, важно упершись одной рукой в бок, молодой офицер. За ним — два солдата со значками, а потом, как белая каменная стена, кирасиры.
— Бач, бач, гарный!
— Который?
— О, той, что поглядае…
— Вiн до нас заходил напиться.
— Та шо ты!
Загремели трубы, ударили барабаны. За кирасирами шла музыка и пехота: ать-два, ать-два! Как одна нога!
Ребята бежали рядом с оркестром. А за пехотой медленно ползла карета, окруженная гусарами. В карете сидели какие-то важные господа. Один — видать, не русский — смотрел по сторонам с такой миной, будто у него живот схватило и он только выбирает место, где бы выскочить…
Деды и бабы кланялись карете в пояс:
— Мабудь, сам посол! Туз!
А за каретой ни с того ни с сего, как за телегой цыгана, табун коней. Сытые, вычищенные — так и лоснятся.
— Кони. Як на ярмарке!
— А воны куды ж?
— Туркам.
— У турка кони краще.
— Вот нам бы таких по одному!
За лошадьми — пешие и конные. Кто из них военный, кто — так, не разберешь.
И опять карета, но уже запряженная шестериком. На запятках пажи, а гайдуки по бокам. И кругом нее — гусары.
Деды и бабы опять кланялись до земли.
