Елизавета I - Маргарет Джордж
Я ответила на его поцелуи, и вскоре мы перебрались наверх, в спальню, где и предались наслаждениям в неспешную полуденную пору. Кристофер был пылким любовником; некоторую нехватку искушенности он сполна компенсировал рвением. Ах, что может быть лучше молодости! Не то чтобы меня можно было назвать старухой: мне было сорок шесть, самый расцвет. Никогда я не чувствовала себя более соблазнительной, более желанной, более уверенной в своих чарах. Как я могла сравнивать моих любовников? Первый мой муж Уолтер Деверё, граф Эссекс, был робок и неизобретателен. Мне же не было даже двадцати, и я ничего не знала и не умела. Я была настолько невежественна, что мне совершенно не нравилось заниматься любовью. Лишь позднее я обнаружила, что заниматься любовью мне не нравилось с Уолтером. Впрочем, несмотря на то, что в постели он был полным ничтожеством, мы с ним обзавелись пятерыми детьми. А потом в моей жизни появился Роберт Дадли, граф Лестер, который и научил меня – или я знала теорию, просто мне не с кем было практиковаться? – страсти. Я даже пребывала в убеждении, что люблю его. Когда мы впоследствии поженились, он был уже старше и устал от жизни. Блестящего придворного с пышными каштановыми волосами, роскошным гардеробом и горделивой манерой держаться сменил лысеющий мужчина средних лет с брюшком и лицом, которое оставалось красным вне зависимости от того, пил он или нет. Внушительный список его амурных побед означал, что его умения по этой части были доведены практически до совершенства, и они никуда не делись. Однако при взгляде на него у меня уже не перехватывало дух, и, когда он входил в зал, все головы больше не поворачивались в его сторону. Быть может, для королевы ничего не изменилось, быть может, в ее глазах он по-прежнему сохранял притягательность молодости. Быть может, это относилось к ним обоим: поскольку их влечение друг к другу так никогда и не получило логического завершения, оно навеки сохранилось в неизменном состоянии. Он не видел ее ввалившихся щек, ее заострившегося носа, ее неестественно рыжих париков; она не видела его одутловатого лица, его лысеющей макушки, его скованной походки. Ах, любовь!
Кристофер с протяжным вздохом удовлетворения откинулся навзничь и устремил взгляд на скошенный потолок нашей спальни. Снаружи не доносилось ни звука: в работах наступило полуденное затишье. Вскоре крестьяне вернутся на поля, а кузнец – к наковальне. Но мы, не подгоняемые необходимостью ни наскоро подкрепиться, ни утолить жажду кружкой эля, неспешно предавались неге в обществе друг друга.
Кристофер, скромный сэр Блаунт, дарил мне счастье. С ним я забывала о своем бурном прошлом, и даже тоскливое существование в ссылке становилось чуть менее непереносимым. Гнить вместе с ним в деревне было весьма неплохо. Если уж непременно нужно гнить.
В конце концов он отправился заниматься своими делами, а я осталась в спальне. День был погожий, весеннее солнце ярко светило и пригревало. Я открыла сундук; выбор мой пал на блестящее зеленое платье с квадратным вырезом. На дворе стоял март, распускались свежие листочки, молодая трава радовала глаз яркой изумрудной зеленью. С этим платьем изумительно смотрелось мое любимое колье из изумрудов в золотой оправе.
На мгновение сильно защемило сердце (наверное, такую боль испытываешь от удара ножом, хотя меня никто никогда ножом не бил) от воспоминания, что Кристофер в прошлом году его продал. Год за годом он распродавал мои драгоценности, чтобы покрыть наши расходы. Поначалу предоставлял выбор мне, но это была пытка. Теперь он просто втихомолку брал едва ли не первое же, что попадалось под руку; так было менее болезненно. К тому же пропажу я замечала лишь некоторое время спустя, так что владела утраченной вещью немного дольше – по крайней мере, в своих мыслях. Теперь положение наше представлялось еще более бедственным, чем я сказала сыну в попытке уберечь его от отчаяния, но дела были плохи. Его милостивая королева оказалась вовсе не настолько милостива, чтобы простить ему долги, и безжалостно их собирала. Графский титул требовал значительных расходов, а дохода практически не приносил. Мои драгоценности пока что удерживали нас на плаву, но Роберту следовало добиться милостей королевы и спасти всех нас.
Я не намерена была закончить свои дни, подобно моей бабке Марии Болейн, в глуши и бедности. Она тоже вышла замуж за мужчину без средств и моложе ее, после чего была сослана в деревню, где совсем еще не старой умерла. Некоторые утверждали, что я унаследовала ее склонность к любовным похождениям, женские чары и внешность; что из всей семьи я больше остальных на нее похожа. Она не дожила до моего рождения всего несколько месяцев. Быть может, ее грустный призрак вселился в меня и сказал: «Сделай то, чего я сделать не смогла, моя дорогая внучка. Твои главные сокровища – твои глаза и твой смех, распорядись ими с умом». Что ж, мне не удалось. Но возможно, удастся моему сыну.
13. Елизавета
Апрель 1590 года
Сегодня мне предстояло дать несколько аудиенций, которые требовали соответствующего наряда. Я решила, что хочу надеть рыже-коричневое платье. Да, рыже-коричневое, с расшитыми золотом рукавами. А не то, что было по вырезу оторочено позументом. Что же до украшений, я владела одной из богатейших коллекций драгоценностей в Европе, но это только усложняло выбор. Может, надеть что-нибудь зеленое? Я принялась перебирать украшения с яшмой и изумрудами. Зная мою любовь к изумрудам, Фрэнсис Дрейк и Роберт Дадли задаривали меня ими, однако для утренней аудиенции их камни были слишком крупными. Имелось еще низкопробное колье, некогда принадлежавшее Летиции. Я не отказала себе в мстительном удовольствии его купить (разумеется, через подставных лиц), когда она с ее новым сопляком-мужем начали закладывать свое имущество. Никогда в жизни я не надела бы его, поскольку оно не удовлетворяло моему взыскательному вкусу. Однако в этом-то и заключался смысл: владеть и не носить.
Рядом с ним лежала крохотная золотая с изумрудами брошь в виде лягушонка на листке лилии. Я с нежностью взяла ее в руки. Ее подарил мне Франциск Валуа, герцог Алансонский, в пору своего сватовства. Данное мной прозвище – Лягушонок – он воспринял с юмором, увековечив его в этом украшении. Я приколола брошь к лифу платья, пытаясь вспомнить, когда же надевала ее в последний раз.
Алансон… Когда я шла по галерее в зал для аудиенций, на меня внезапно спикировали призраки прошлого,
