Империя - Конн Иггульден
– Это слишком, – сказал Перикл и задумался, устремив взгляд в пространство перед собой. – Кимон поможет нам начать, но я удивлюсь, если мы соберем сорок талантов.
– Нам будет нужно по меньшей мере еще триста, – заявил Фидий, отрывая глаза от писчей доски; назвав эту сумму, он побледнел.
– Значит, решено. Ничего не выйдет, – откликнулся Эсхил. – Именно поэтому стены имеют только богатые города, их строительство затягивается на долгие годы и ведется вперемежку с обычными городскими работами. Даже у Афин не хватит средств на такое.
Сумрак в маленькой комнате сгустился, как будто свеча оплыла и начала гаснуть. Перикл услышал приветственные голоса в главном помещении таверны и встал крикнуть слугам, чтобы принесли лампы.
Увидев человека, который отворил дверь и заглянул к ним, все замолчали.
Первым на ноги поднялся Эсхил, его рот перекосился от злости.
– Тише, друзья, – сказал Перикл, хотя оснований для недовольства у него было больше, чем у других, ведь на них глядел Аттикос, прислужник стратега Эфиальта.
Когда-то Перикл приятельствовал с ним, но потом этот жилистый мужичок напал на его жену. А кроме того, хотя Перикл не был в этом уверен, он оставил его погибать, когда на них обрушились персы.
Окинув взглядом комнату, Аттикос скрылся – доложить начальнику. Эфиальт появился тут же, благодарно кивая своему человеку.
– Я пригласил сюда стратега Эфиальта, – сказал Перикл, не спуская глаз с Аттикоса, который бочком отошел к стене. – Или вы думали, мы получим одобрение собрания без него?
Войдя в комнату, Эфиальт остановился и с интересом оглядел всех, кто там был. Стул Кимона пустовал, и Перикл указал на него:
– Добро пожаловать, стратег Эфиальт.
– Солнце село, – произнес тот. – Это не архонта ли Кимона я видел скачущим по дороге? Мой помощник Аттикос уверен, что это был он. Полагаю, ему придется очень поспешить, чтобы достигнуть границ Аттики до темноты.
Перикл тяжело вздохнул, давая волю гневу:
– Стратег, я должен просить, чтобы твой человек ушел отсюда. Я не доверяю ему.
– Я тоже, – добавил Эсхил. – У тебя странная компания. Он не друг никому из нас.
Эфиальт моргнул, все остальные согласно кивнули. Решение стратег принял быстро и едва успел небрежно махнуть рукой, как Аттикос уже направился к двери, каждым своим нервным движением выражая недовольство.
– Вот доказательство моих честных намерений и доброй воли, – сказал Эфиальт.
Когда дверь закрылась, он сел и в упор уставился на чашу с вином. Это был крупный, пышущий здоровьем человек, и Перикл подозревал, что у него твердый характер, так как стратег на все в мире смотрел с той точки зрения, какую выгоду это может принести ему. Перикл призвал на помощь свою праотес. Воинское спокойствие не требуется на марше или в дружеской компании. Оно необходимо только в кризисные моменты.
– Спасибо, что ты пришел, стратег, – произнес Перикл. – Кимон согласился выделить часть необходимых нам средств, но без одобрения собрания мы не сможем приступить к работам.
– Поэтому вам понадобился я… – Эфиальт откинулся на спинку стула и указал на чашу Кимона.
Эсхил наполнил ее. Будучи драматургом, он лучше других понимал, как важно задобрить патрона.
– Именно, куриос, – подтвердил Перикл, используя уважительное обращение; эта мелочь не укрылась от Эфиальта, улыбка его стала шире, а Перикл продолжил: – Мы считаем, у нас есть возможность создать нечто новое, шанс изменить баланс сил.
Эфиальт выпил налитое ему вино и кивнул, махнув рукой, чтобы Перикл говорил дальше.
* * *
Плистарх в ярости смотрел на десятки стоявших на коленях людей, которых освещало пламя пылавшего у них за спинами лагеря. Эти илоты сперва сражались хорошо, оружием им служили инструменты. Но когда их баррикада пала, они побежали по узкому проулку и попали прямо в руки резервного отряда царя. Сотни погибли, остальные побросали свои ножи и сдались. Люди Плистарха снесли остатки кое-как сложенного укрепления и прорвались сквозь него за их спинами.
К тому моменту царь уже понимал, что он и эфоры слишком долго позволяли илотам процветать. Как сорный вьюнок, они душили добрые всходы, и не важно, скольких он перебил, это стоило ему гибели людей, которых некем заменить.
Эту шайку окружили и обратили в паническое бегство атакой с двух флангов. Плистарх гордился успехом и отправил спартиатов рыскать по козьим тропам, пока не зашло солнце. Бывали дни, когда он вспоминал, какую испытывал досаду, наблюдая за тем, как целая армия маршем уходит к Платеям. Тот день остался в прошлом, царь избегнул смерти, но не снискал и славы. А не получивший ни царапины юнец теперь, в этих горах, когда он утирал с рук кровь и сажу, казался ему далеким и чужим.
Плистарх моргнул, глаза щипало от пыли и дыма, а также от усталости, которая навалилась на него и словно обратила в камень. Он преследовал илотов по горным перевалам, рискуя попасть в засаду или под обвал. Рабы вызывали у него ворчливое уважение своей выносливостью. Вероятно, они вели себя так оттого, что он не обещал им пощады. Кто знает. Многие продолжали отбиваться, когда уже не оставалось никакой надежды, никто не мог прийти им на подмогу, свежих сил не было, и они предпочитали скорее умереть, чем сдаться. Да и какая разница. Плистарх размял онемевшие пальцы, мышцы предплечья одеревенели, он слишком долго держал в руке меч. Весь в грязи, усталый, голодный… Но где-то неподалеку опять послышался шорох шагов. Крысы возвращались, чтобы забрать с собой еще нескольких его людей.
Снесенная баррикада была частью укреплений на вершине горы Итома. Илоты работали упорно, как муравьи, таскали камни и корзины с землей, чтобы преградить ему путь, помешать вести на них охоту. Плистарх выбрал для себя это занятие, пока Архидам и эфоры приводили город в некое подобие порядка. Такова его роль, в конце концов. Он по-прежнему кипел негодованием от лица своих людей. Злился на илотов, которые осмелились восстать, как настоящие мужчины, отказывались повиноваться, и это было сродни тому, чтобы плевать в лицо богам. Плистарх – наместник Аполлона в этих краях, его правая рука. Он вершил правосудие за нарушение клятвы верности и послушания. Вот почему он взялся за это дело.
Один из его людей высек искру на трут, чтобы зажечь факел, и дул в сложенные лодочкой ладони. У Плистарха невольно округлились глаза, когда он понял значение доносившихся сверху звуков: илоты там и следят за ними.
– Потуши огонь! – резко бросил
