22 июня, ровно в четыре утра (СИ) - Тарханов Влад

— Доброго ранку, Ульяша, с днем народження тебе, а шо хлопці твої роблять?

— Дякую, ми вас вчора чекали, на жаль, не було… А хлопці ось вони, вже йдуть, що їм зробиться, повечеряли вчора, а зранку вже та по роботах, хто куди.

— Та ви шо, нічо не знаєте?[2] — Гнат вытаращил на подходящих парней глаза. По их физиономиям понял, что и вправду, ничего не знают. Радива у Майстренков не было, вчера никто никуда не ходил, вот так и добираются новости в украинскую глубинку. Братья вежливо и с достоинством поприветствовали боевого друга отца. Тот окинул их всех тяжелым взглядом и произнес:

— Оце ми в таку халепу вскочили… Війна. З германцями війна. Вчора по радіво Молотов промовив, що в чотири години ранку на нас напали. Бої йдуть по усіх границях. Отакої нам хлопці та дівчата. Уля, я тобі подарунок привіз, ось, забирайте.[3] — Гнат видел, как ошалели от вестей Майстренки, потому постарался перевести разговор совершенно в другую плоскость. Под тревожные взгляды братьев он с кряхтением стал стаскивать с возка тяжелый мешок, но тут опомнился Остап и бросился на помощь старику. Они стащили мешок и поставили его на землю.

— Що там?[4] — еле-еле нашла в себе силы спросить Ульяна.

— Та це сіль, беріть, як раз стане в нагоді.[5] — Гнат усмехнулся. Он понимал, что молодежь, которая не видела и не помнила войны, еще не понимает, что тут и к чему.

— Та навіщо, дядьку Гнате, в нас ще майже мішок є,[6] — попыталась возразить Ульяна, но Гнат сразу же заговорил властным тоном, не терпящим возражений.

— Під час війни сіль — це найбільший скарб, я це знаю, ви мене слухайте! А ти, Богдане, поїдь в місто, візьми ще декілька мішечків, та ще й мило, скільки здужаєш купити, купуй, теж згодиться, сіль та мило заховайте, це я вам кажу, бо знаю, що треба робити, був би Архип живий, казав би те саме, а тепер я замість нього.

— Та чи треба, дядьку Гнат? Наші зараз як вдарять німця тій й покотяться назад, будуть драпати аж до Берліну, Червона армія їм відразу так відшмаляє, через пів року війна скінчиться![7] — это подал голос Остап.

— Ти, Остапе, послухай мене, я з германцем воював, і у нас, і під Верденом, ми з твоїм батьком багато що бачили. Германець воїн справний, його побити складно.

— Та все одно лупцювали його, еге ж?[8] — снова Остап постарался вклиниться в монолог Гната, тот в ответ только поморщился, как будто ему вместо водки налили стакан плохонького уксуса.

— Лупцювати то лупцювали, еге ж… Тільки й він нам ляпасів надавав, поки ми його бити навчилися. Германець він по науці воює, все в нього продумане, все є. Складно було, важко! Я впевнений, зараз теж буде непереливки. Так, всипемо германцю перцю під хвіст, але й нам буде ой як важко. Так що війна не на пів року, мабуть, що й не на рік. В будь-якому випадку сіль їсти не просить, стане у нагоді. Богдане, а про місто не забудь, скупися там, якщо треба, грошей дам.

— Ні, дякую, дядько Гнат, справимось, поки що грошей вистачить.[9] — Богдан, в отличии от брата, был задумчив, было видно, что его мысли совершают тяжелый оборот, пока же он не разобрался в мыслях, то ничего говорить не будет, он был человеком обстоятельным, старался все продумать, ему бы еще твердости характера, был бы точь-в-точь как Архип.

— Ну, той добре. Вибачте, я поїду, якось потім зайду, чарку за тебе перехильну, Уля, бувайте![10]

Гнат Горилко легонько тронул поводья, и его Ганька неторопливо поплелась от подворья Майстренков по направлению к Бандышовке. Видно, у старого друга семьи действительно было много дел, раз приехал он почти трезвый, да и видок был настолько озабоченный, что было ясно, к войне он отнесся со всей возможной серьезностью. И сама черная весть, и вид дядьки Гната принес в семью Майстренков сумятицу. Застыла, не зная, что делать, Ульяна, внезапно потеряв силы, присела на краешек лавочки, сложила руки, вот-вот, гляди, запричитает, расплачется. Застыл с вилами Остап, Богдан уставился взглядом на облако, одинокой кучей застывшее прямо над горизонтом. Чем-то это облако мешало ему, какая-то важная мысль ускользала от его сознания, но что за мысль, Богдан никак не мог уразуметь. Удивительно, но именно он первым пришел в себя.

— Так, сьогодні нічого не вирішити. Я поки що закінчу крільчатника, Уля, в тебе справ багато, рухайся. Остапе, як на роботу підеш, в конторі взнай, що сталось, ще й точніше, не забудь до діда Пройдисвіта зайти, гроші дам, на зворотному шляху захопиш кроля та крільчих. Ось що, візьми підводу, тобі зручніше буде, а я завтра вирушу у Могильов, зайду до Івана, він у нас влада, він повинен щось знати. А там вже й міркувати будемо, що робити.

— А на базар заїдеш?

— Скуплюся обов’язково.[11] — ответил Богдан сестре, та утвердительно кивнула головой. Война войной, а работа стоять не будет, в крестьянском хозяйстве упустишь минуту — весь год потом голодать будешь.

Остап засобирался на работу, Богдан пошел доставать инструмент, чтобы к приезду брата крольчатник был готов. Ульяна знала, что крольчатник будет что надо. Остап мог сделать что-то на скорую руку, как-нибудь, чтобы отстали от него, особенно если был чем-то увлечен. Брату и сестре надо было периодически поглядывать за младшеньким, чтобы не халтурил, тогда он делал все справно. А вот Богдану ничего такого не требовалось, он всю работу делал аккуратно, может быть, даже слишком аккуратно, но такова была его крестьянская натура, раз взялся — делай на совесть, чтобы стыдно не было, чтобы не переделывать по пять-шесть раз. Этого (переделок) Майстренко терпеть не мог, поэтому и сейчас работа спорилась. Так что к приезду брата новенький крольчатник стоял на выбранном Ульяной месте, готовый принять переселенцев. Под вечер приехал и Остап, переселенцы торжественно (за уши) были внесены в новое местообитания. А вот по поводу войны младший никакой ясности не внес. Из района привезли газету с выступлением Молотова по радиво, срочно напечатанную, Остап ее сумел вырвать, на всех газет не хватало, но что-то понять из напечатанного сообщения было сложно. И это тревожило больше всего. Богдан хорошо помнил. Как отец однажды сказал, почему-то по-русски: «О победах трубят, о поражениях молчат»! И эта фраза отца постоянно сегодня всплывала в его памяти.

[1] Доброе утро, дядь Гнат! Нет на вас твердой женской руки.

[2] — Доброе утро, Ульяша, с днем рождения тебя, а парни твои что делают?

— Спасибо, мы вас вчера ждали, жалко, что не было… а парни, да вот они, уже идут, да что им сделается, вчера отужинали, сегодня поутру уже по работам, кто куда.

— Да вы что, ничо не знаете?

[3] Вот… мы в такой переплет попали… война! С германцами война. Вчера по радио Молотов сказал, что в четыре утра на нас напали. Бои идут на всех границах. Вот так нам, парни и девчата. Уля, я тебе подарок привез, вот, забирайте.

[4] Что там?

[5] Это соль, берите, как раз пригодиться.

[6] Да зачем, дядя Гнат, у нас же еще почти мешок есть.

[7] Во время войны соль — наибольшее сокровище, я это знаю, вы меня слушайте! А ты, Богдан, поедь в город, возьми еще пару мешочков, да еще мыло, сколько сможешь купить, тоже пригодиться, соль и мыло спрячьте, это я вам говорю, потому что знаю, что делать надо, был бы живым Архип, говорил бы тоже самое, а теперь я вместо него.

— Да нужно ли, дядя Гнат? Наши как ударят сейчас по немцу, те и покатятся назад, будут драпать аж до Берлина, Красная армия им сразу так накостыляет, через пол года война кончится.

[8] Ты, Остап, послушай меня, я с германцем воевал, и тут, и под Верденом, мы с твоим отцом много что видели. Германец воин справный, его побить сложно.

— Так все равно били его, так ведь?

[9] Бить то били, ага… Только и он нам по щекам надавал, пока мы бить его научились. Германец он по науке воюет, все у него продумано, все есть. Сложно было, тяжело. Я уверен, и сейчас будет непросто. Да, насыплем германцу соли под хвост, но и нам будет ой как тяжело. Так что война будет не на полгода, да и не на год. В любом случае, соль есть не просит, пригодиться, а ты, Богдан, про город не забудь, скупись, если надо, денег дам.