22 июня, ровно в четыре утра (СИ) - Тарханов Влад

— Я ей разрешила!

На этом визит делегации соседей был завершен. Вздохнув, местные аксакалы развернулись и разошлись по домам, не солоно хлебавши. Против разрешения Мириам никто ничего сказать более не посмел. Потом в Ташкент приехали Арам и Армен. Арам продал мастерскую, его здоровье сильно пошатнулось, и теперь работать он не мог уже физически — сказывались старые раны, полученные в боях с басмачами. Анник пришлось теперь снова спасать мужа от верной смерти. Если раньше они жили тесно, еле помещаясь в не такой уж большой комнате, то теперь теснота стала нетерпимой. Она вздыхала, но ничего сделать не могла — денег на то, чтобы купить свой дом, даже часть дома не хватало, а то, на что хватало, мало отличалось от того, что они уже сейчас имели.

И вновь на выручку пришла Мириам.

— Эй, дорогая, дело есть! — так начался тот примечательный разговор.

— Тут неподалеку дом продается. Небольшой. Пошли посмотрим.

— Но у меня денег не хватит, — устало ответила Анник.

— Э! А если так спать будешь, сил не хватит денег заработать. Идем посмотрим. За просмотр денег не берут. Но деньги возьми с собой. Так, на всякий случай. — и Мириам ласково улыбнулась.

Дом оказался неплох — две комнаты, кухня, комната побольше и поменьше, большой двор, сад, все было не так уж и плохо, даже забор недавно подлатали, было видно, что перед продажей хозяева навели немного лоску. Ей дом понравился, но услышав цену, она сразу же расстроилась, понимала, что денег просто не хватит. Да и взять пока не у кого: хозяйка ее не так уж и богата, а ее подруги тоже большого состояния не имеют, еле-еле сводят концы с концами. Но тут за дело принялась Мириам. Авторитетная узбечка сбила цену дома на треть, когда стало ясно, что хозяева больше не уступят, она спросила Анник:

— Что, дом тебе подходит? Вижу, что подходит… Деньги давай.

— Но тут…

— Деньги давай, кому сказала, вай!

Анник отдала деньги, завернутые в ситцевую тряпочку — все, что ей удалось накопить, да еще и деньги, вырученные мужем за мастерскую.

— Ну что, по рукам! — спросила Мириам хозяев дома.

— По рукам, Мириам-ханум! –согласились те, заворожено разглядывая тряпицу с вожделенными деньгами.

— Э, да тут чуть больше половины, — попытался возмутится хозяин дома, благообразный худющий аксакал с длинной седой бородой.

— Остальное отдаст постепенно, частями. — припечатала Мириам…

— Вэй! — попытался возмутиться аксакал, но наткнувшись на твердый взгляд Мириам стушевался, начал мяться, потом выдавил из себя:

— Пусть будет так…

— Хорошо, — удовлетворенно подвела итог авторитетная узбечка, — когда смогут переселиться, давай прямо завтра, а?

И это опять прозвучало не столько просьбой, сколько приказом. Так они оказались в новом доме. Жить было трудно, Анник работала не покладая рук, чтобы отдать долг, стало легче, когда Аркадий начал работать, а когда он пошл в армию, то постоянно присылал матери большую часть денежного содержания, она даже беспокоилась, на что он живет там, в далекой Украине. А теперь она провожала в армию всех своих сыновей. И ладно бы в армию, так ведь на войну провожала, на войну!

Воспоминания воспоминаниями, а работа шла сама собой. Плов уже доходил, дети накрывали на стол, Анник нарезала овощи и мыла зелень, куриное жаркое растушилось так, как она любила, даже молодой виноград-скороспелка, не такой крупный, не такой сладкий, но самый первый из узбекских сортов был на столе, как и ранние яблоки и груши. Не обошлось без сладкой самсы, на выпечку Анник была мастерица, да и дети ее всегда так любили! Конечно, самым главным украшением стола и угощением был плов. Арам принес молодое вино, красное, как рубин, прозрачное, как слеза, он сам делал его, выбирая только ему привычные сорта винограда. Все было просто, но гости не были прихотливы, стол как стол, главное, что они собрались и провожали ребят, провожали на войну. Подняли первый тост за Победу, второй за товарища Сталина, потом выпили за Аркадия, который сейчас сражался с врагом. Затем за Серго, потом за Армена. К пирожкам был приготовлен традиционный зеленый чай, в это время вечерняя прохлада стала спускаться на город, гости чинно пили приятный золотистый напиток из пиал, неторопливо подливая по чуть-чуть, хозяева оказывали гостям настоящее уважение, наливая чай чуть до половины неглубокой чашечки.

Из всех разговоров почему-то Анник врезались слова Ахмета, ее соседа справа. Ахмет Амиранов воевал в Первую мировую, был лихим кавалеристом, его лицо рассекал грубый багровый шрам — след удара шашкой. Да и зубов у него не хватало. Где воевал в Гражданскую, сосед никогда не говорил, Анник подозревала, что был в басмачах, может быть, пересекались они с Арамом, может быть и стреляли друг в друга. Сейчас они сидели за одним столом и ели плов, как положено по обычаю у соседей. Ахмет вдруг ляпнул:

— Вот, молодец ты, Арам, дал детям образование, выучил, умные они у тебя, да! В военкомате это увидели — образование имеют, головой соображают, а не тыква там у них бестолковая. На фронт пойдут командирами, как никак, а не пушечным мясом!

И как заныло сердце от этой глупой и беспардонной фразы!

А наутро Анник проводила сыновей к военкомату. Провожали всей семьей, впрочем, туда пришли и друзья сыновей, людей собралось множество, площадь перед военкоматом бурлила. Пока дети не скрылись за воротами, Анник еще держалась, стараясь казаться твердой, прошептала детям какие-то банальные слова, ничего не значащие, чтобы берегли себя, чтобы вернулись, но нужных слов так и не нашла. И только когда они исчезли из виду — снова разревелась на плече у мужа.

Глава шестнадцатая. На отшибе

Глава шестнадцатая

На отшибе

22 июня 1941 года

В семью Майстренков война пришла на день позже. В воскресенье был день рождения Ульяны, отмечали его в узком семейном кругу. С парнями у девушки как-то не складывалось. И не сказать, чтобы она была некрасива — невысокого роста, крепкая, плотная, она имела очень приятное лицо с правильными чертами и чуть дерзко вздернутым носиком и большими карими глазами, в этом вся в маму пошла. Она была полненькой, но не толстушкой, привычная к работе, стеснительная, в ней чувствовалась надежность, крепкая крестьянская сила, уверенность в себе, да и характер ее, как сказал как-то отец, золотой… нет, он не так, он сказал: «Золотые руки, золотой характер, вся в Катерину пошла, мир ее праху»…

На день рождения должен был приехать Иван, но он сейчас глава города, мало что там, человек занятой, вообще в последнее время у них не появляется. В последнее время, особенно после смерти отца, старший из Майстренков вообще отдалился от семьи, даже не то, чтобы возгордился, а как-то отодвинул их в сторону, приезжал, конечно же, приветствовал, но разговоры с ним не клеились, разве что с Ульяной был как-то более душевным, а вот с младшими братьями… холодный, чужой, постоянно делал вид, что чем-то жутко занят и озабочен. И этот его вид больше всего обижал. Надо же, с братьями… и так… Эх…

Вообще, после смерти Архипа все пошло у Майстренков не так, видно исчез какой-то стержень, который держал всю их семью, позволял быть вместе, чего-то добиваться. Жили они на хуторе, недалеко от Бандышовки, считались жителями села. Ульяна не работала, хлопотала по хозяйству. Сейчас весь их дом на ней и держался. Если не она, давно бы все пропало. Могла пошутить, выслушать братьев, наставить на путь истинный, советом помочь, выволочку сделать. А все равно отца не хватало. Было в нем что-то такое, что они, младшие Майстренки утеряли, а найти никак не могли.

Самый младший из братьев, Остап, работал в местном колхозе, был парнем работящим, крепким, упрямым, только характер у него был не в отца — не задиристый, покладистый, мог спокойно выслушать начальство, даже если его попрекали несправедливо, а вот папаня такого никогда не терпел — сразу в драку лез. Правда, стоило начальству прекратить вычитывать подчиненного, как тот снова и снова доказывал свою правоту, пока его не посылало начальство, и не на три буквы, да махнув рукой, убиралось по своим делам. А Остап делал все по-своему. И все начиналось сначала. Но парень был непьющим, а работу делал, что называется, за троих. Поэтому никуда его начальство и не выгоняло. На работящего три воза свалят, а на ледащего — сноп!