Виктор Ахинько - Нестор Махно
Помещик поклонился и ушел с разведчиками.
— Что ж ты наделал, Нестор? — возмутился Петр Лютый. Он стоял с Семеном Каретником и все слышал. — Это шпион! Никакой свадьбы нет!
Петухи уже перекликались вовсю, и доносились голоса команд.
— Ты, Петя, умнее детей моего отца? — съязвил Махно. — Срочно найди Марченко и передай: выезд отменяется. Но чтобы никто не раздевался, и раненых пусть не снимают с подвод. Мало ли что. Не зря он шлялся тут.
Лютый убежал.
— Опасаешься нападения? — поинтересовался Каретник.
— Надеюсь, пронесет. Цапко сообщит о нашем уходе.
— Слушай, Нестор, помнишь, барыня… как же ее, старую куклу? Каркала, что гетман Скоропадский утёк. Зачем она это брехала?
— Лукавую бабу и в ступе не истолчешь. Пошли в хату.
Хозяева тоже не спали, возились у печи. Там потрескивали дрова, и отблески огня хоть немного веселили душу.
— Доброе утро, — сказал Махно, направляясь в комнату, где спала Тина.
— Дай-то Бог, — вздохнула хозяйка, — чтоб скорее закончилась вся оця смута. В чем мы провынылысь пэрэд ным?
Нестор остановился, хотел возразить, но тут влетел Петр Лютый.
— Пулемет бьет! Навел-таки помещик!
Они поспешили на улицу, прислушались. Трещало уже как будто с трех сторон, и пули свистели над крышей, где вяло, нехотя занималась заря. Со всех ног во двор бежали командиры.
— Чубенко, обоз у нас на вес золота. Хватай его и за горку. Там закрепитесь, — приказывал Махно. — А вы, Рябко, Щусь, Петренко, Вакула — каждый на своем участке выдвигайтесь и бейте! Быстро!
На улице скрипели подводы, мелькали всадники.
— К горе! К горе! — указывал им Батько, а сам торопился в обратную сторону, на зарево рассвета. Показались последние хаты. Дальше угрюмо чернело поле. Над ним клубился туман. Из него вынырнула тачанка, и несколько верховых летели. Семен Каретник бросился к ним.
— Стой! Что такое?
Нельзя было понять, где противник, каков он. Тачанка притормозила.
— Пулеметчик ранен. Они… сзади! — растерянно прохрипел кучер, указывая кнутом на поле. Теперь и Махно увидел, как из тумана выплывают ряды вражеских солдат. Он хотел вскочить на тачанку и припасть к пулемету, но ее уже и след простыл.
— Я ж вам, б…! — ругнулся Нестор, сжав кулаки. Пуля с посвистом чмокнула в глиняную стену хаты. Он невольно пригнулся.
— Держи, Батько!
Лютый подал ручной пулемет. Махно кинул его на спину Петру. Тот опустился на колени, спросил:
— Годится? Пали! — и они ударили по наступающим. Те не ожидали отпора, замешкались, падали. Лютый отстегнул, подал новую ленту. Из села перебежками выдвигались повстанцы.
— Вперед, хлопцы! — призывал их Алексей Марченко. Казалось, еще немного и противник дрогнет, отступит, как бывало не раз. Австрийцы и румыны, варта, гайдамаки уже не рисковали. Похоже, это мадьярские стрелки. Дрогнув по центру, теряя убитых, они тут же зашли с флангов, густо кидали гранаты и прицельно стреляли. Вот уж рядом!
Забыв, что это их родная земля, что собирались мстить, необученные повстанцы побежали. Вместе с ними спешно отступили Махно, Каретник, Лютый. Пулемет системы «Люйс» бросили. По пятам рвались гранаты. Нестор гневался. Их гнали, словно гусей. Откуда у оккупантов такая дерзость? Или просто умеют драться, мерзавцы? А ведь и правда умеют.
— Учитесь, сынки! — крикнул Батько с непонятным бойцам азартом. — Вот так нужно воевать!
Он схватил карабин у какого-то повстанца, прицелился. Бац, бац, попал же, попал! Плечом к плечу метко стреляли Щусь и Петренко. Но противник наступал неудержимо. Вот и окраина Старой Темировки. Всё. Устоять невозможно и прятаться негде. Дальше чистое поле до самого гребня горки. Нужно уходить и как можно скорее.
— Батько, Батько!
Нестор оглянулся. Сзади стояла Ивка — невеста тяжело раненного еще в Дибривках повстанца, худенькая, остроносая.
— Ты почему здесь? — поразился Нестор. — Где твой жених?
— Там.
— А ты зачем…
— Ось пидождить. Ваша Тина тоже тут!
«Ну, е… твою!» — чуть не вырвалось у Махно. Что ж теперь делать? Связался с бабой. Петя Лютый не раз предупреждал: «Лучше бросьте ее, Батько». Советовать легко. Сам попробуй отлипнуть! У Хмельницкого была? У Разина была? У Пугачева…
— Поздно, Ивушка, спасать ее, — как можно сдержаннее, чтобы не обидеть девушку, ответил он. — Постой, а ты зачем вернулась?
— Та за ранеными.
— Что ж ты молчала? — взорвался Нестор. Она прибежала в самое пекло, чтобы спасти чужих, а он, Батько, бросает жену на произвол судьбы! Едри ж твою… Он выскочил на улицу к Щусю, который тащил раненого. «Счас мы с Федором… пробьемся», — сгоряча решил Махно. Щусь вдруг упал, схватившись за ноги и вопя от боли. Его подхватил Петренко.
— Тащи через горку! — крикнул Нестор. — Отступаем!
Во дворе его ждали Каретник, Ивка и Лютый. Взяв раненых, они побежали к полю. Теперь по ним строчили уже откуда-то сбоку. Пришлось залечь.
— Эй, эй, — звал Семен, теребя раненого. — Очнись… Он готов, Батько.
Пули срезали бурьян, пели над ухом. Нужно было превозмочь себя и бросками уходить, иначе гибель.
— Ива, есть силы? — спросил Нестор. Девушка не отвечала. Раскинув руки, смотрела в небо, где сквозь лохматые тучи еле-еле проглядывало солнце.
— Ивушка! — он заметил на виске ее струйки крови. Значит, их осталось трое. Нет, еще кто-то полз, сопел сзади. А до вершины горки, казалось, уже не добраться. Повыше лежали повстанцы. Не выдержав обстрела, побежали. Их тут же срезали.
— Нажрались воли, — хрипел тот, что приполз. Нестор через плечо увидал васильковые, меркнущие в ужасе глаза Лазаренко из-за Днепра. Мелкими перебежками они одолели еще метров пятьдесят. Дальше была пахота. Вдавливаясь в сырую борозду и задыхаясь от усталости, Махно ящерицей полз и полз наверх.
— Н-не… могу, — услышал он сдавленный голос, заметил бегущих, оглянулся. Лазаренко приставил наган к виску и выстрелил. Нестор мацнул свою кобуру, ощупал пояс — никакого оружия! Где оно делось? Пот застил глаза, а люди бежали, топали. Свои? Откуда? Мадьяры? Махно бросился к Лазаренко, упал рядом, схватил наган, примерил к виску. Бот и вся свобода, будь она неладна. Не дамся!
— Это я, Лютый! — услышал он и увидел своих, что невесть где взялись. Подняться не было сил. Его посадили на две винтовки и потащили.
— Наши… вон… ударили, — говорил, запыхавшись, Петр.
Они наконец проскочили за горку, и только там Нестор пришел в себя. Вокруг хлопотали Марченко, Чубенко… и Тина. Сняли шапку, шинель. Они были пробиты в нескольких местах. Болела рука, вся в липкой крови. Тина ее перевязывала. Поодаль топтались повстанцы, и не было в их косых, быстрых взглядах почтения к Батьке.
— Как вырвалась? — сидя на подводе, спросил он довольно холодно.
— Со всеми. По твоему приказу, милый.
— А где Каретник?
Стали искать. Нет Семена. «Неужто на поле остался? — отчужденно подумал Махно. Нечто теплое, жалостливое отмирало в нем с каждой потерей. — Эх, Сеня. Самый верный. Все меня бросили, когда припекло. А я оставил тебя. Вот что значит страх. Вот где одиночество».
— Семен же, подстреленный, схватил «максимку» и побежал вас спасать, — сказал Иван Вакула, и нотки осуждения послышались в его голосе. — Чуете, як бьет? Чуете!
За гребнем не стихала перестрелка.
— Сюда его! — приказал Нестор. — Будем уходить.
Отряд начал строиться. Ругались, стонали раненые, и каждый боец оглядывался угрюмо: где же брат, сосед, где кум и остальные? Лежат не остывшие, а может, и живые еще вон за горкой. Хотя бы взглянуть, похоронить по-христиански. А если в плен их захватят мадьяры? Берут ли? Дома спросят: где наш? Язык же не повернется отвечать по совести. Ишь, воронье каркает на тополях. Считай, пол-отряда выкосили. Пропади оно всё пропадом — эта война, свобода и Батько с его любовницей!
Прибежал Семен Каретник с пятью бойцами и двумя «максимами». Разгоряченный боем, голова перевязана.
— Куда драпаете? Мы их тормознули! Там же раненые! — шумел возмущенно. Отряд, однако, уже выстроился для отхода.
Легкий ветерок, что гулял по горке, донес к ним странные звуки. Гармонь играет, что ли? От страха показалось? Повстанцы оглядывались. Та то ж баян наяривает с переливами, твою ж мать. И поют! Долетало:
Ты ж мэнэ пидманула,Ты ж мэнэ пидвэла.Ты ж мэнэ, молодого,3 ума-розуму звэла…
Что творится на белом свете! По дороге, навстречу им, из-за развесистых ив, осокорей выкатывала свадьба. В карете… точно… невеста в фате! Нестор смотрел на нее с усмешкой: «Непредсказуемо, и только. Ну, народ! Куда ж они прут?»
— Поле гуляет, — многозначительно заметил Петр Лютый и стал подпевать:
Ты ж мэнэ, молодого,3 ума-розуму звэла…
На него зашикали. Он оправдывался:
