Наталья Харламова - 300 спартанцев
Эта ребячливость Ксеркса, к которой все отнеслись совершенно серьёзно, озадачила Демарата. «Поистине эти варвары как малые дети, — подумал он. — Им ли воевать с нами?»
По дороге произошло ещё одно примечательное событие, рассмешившее Демарата, но к которому все другие отнеслись также со всей серьёзностью. Царь и в самом деле считал своими подданными не только людей, но и всю природу — животных, птиц, растения, реки и камни. И подобно тому, как он награждал и наказывал людей, он применял те же методы поощрения или устрашения к этим своим безмолвным подданным.
При подходе к Сардам рос необычайно большой раскидистый платан, который возвышался над пологой равниной, как грозный страж. Царь залюбовался красивым растением. Он остановил движение колонны, сошёл с колесницы и созерцал величавое дерево около получаса. Затем он распорядился наградить платан увесистым золотым ожерельем, а одному из «бессмертных» было поручено остаться и охранять дерево вместе с царским подарком.
Глава 6
Ночь в Сардах
Они подходили к Сардам. Древняя, сказочно богатая столица Лидии была уже на горизонте. Можно уже было различить её мощные стены и башни акрополя, считавшегося неприступным. Город огибала река Пактола, берущая начало на горе Тмол, на северном склоне которой живописно расположился город. Тмол славится своими виноградниками, из плодов которых местные жители делают превосходное вино, а скромная по своим размерам речка Пактола изобилует золотым песком, который был источником богатства Креза. Прежде Сарды были резиденцией лидийских царей, теперь в роскошном царском дворце обосновались персидские сатрапы. Вокруг мощной каменной твердыни примостились убогие тростниковые хижины, крытые тростниковыми же кровлями, что бывало не раз причиной страшных пожаров, истреблявших весь нижний город. Недавно он особенно сильно пострадал во время похода ионийцев, когда была сожжена даже часть дворца. Лидийский сатрап к приезду Ксеркса не только устранил все следы разрушений, но сумел придать дворцу ещё большее великолепие.
По прибытии в Сарды царь распорядился послать в Грецию послов с требованием воды и земли. Только в Афины и в Спарту он не велел приезжать своим послам.
— Они должны быть уничтожены до основания. Никакой союз с ними не возможен. Только война до полного уничтожения.
Против Спарты у Ксеркса не было такого ожесточения, как против Афин, но царь знал свободолюбие лакедемонян и считал бесполезным вести с ними переговоры.
Вечером, как всегда, устроили пир, на котором, вопреки персидским и эллинским обычаям присутствовала женщина — царица Галикарнасса Артемисия. Она прибыла со своим отрядом из соседней Карии накануне приезда Ксеркса. Эта мужественная женщина удивила весь мир. По матери она была родом с Крита, отец её, почтенный Лигдамид, был уроженцем Галикарнасса. После ранней смерти мужа энергичная Артемисия, поскольку сын её был малолетним, взяла бразды правления в свои руки. Она возглавила войско не только от Галикарнасса, но и от соседних дорийских городов Коса, Нисира и Калидны.
Вечером вместе со всеми придворными Артемисия приветствовала царя в пиршественной зале. Одетая в серебряную чешуйчатую египетскую кольчугу такой тонкой изящной работы, что казалось, будто она соткана из паутинки, и в пурпурный короткий плащ, подчёркивающий её царское достоинство, в золотом венце, усыпанным красными камнями, Артемисия вызвала всеобщий гул неподдельного восхищения. Она почтительно преклонила колени перед Ксерксом, выполняя положенный проскинез. Затем Артемисия обратилась к царю:
— Великий царь, господин и владыка наш, я рада приветствовать тебя в Сардах и счастлива сообщить, что желание услужить тебе и выразить мою любовь и дружбу побудило меня лично возглавить небольшой отряд из Галикарнасса. Я привела с собой также пять боевых кораблей, и пусть мой вклад не гак велик (он соразмерен моим возможностям), но у царя будет возможность убедиться в мужестве и отваге моих воинов. Я уверена, наш малый отряд ещё покажет себя и сможет оказать царю важную услугу. Мои корабли лишь немногим уступают прославленным сидонским. Ручаюсь, они будут лучшими во всём твоём флоте. По маневренности и устойчивости им нет равным. Что касается искусства наших кормчих, нет нужды расхваливать их, ты сам вскоре убедишься в этом.
— О, прекрасная, отважная царица, я не верю своим глазам — вижу ли я перед собой смертную женщину или богиню, спустившуюся к нам с высоты небес, — дивную воительницу Палладу. Воистину, это чудо — видеть тебя среди нас! Верю, что ты станешь нашим символом победы, нашей Никой, залогом успеха во всех делах. Имя твоё прославится в веках. Ты будешь вдохновлять своим мужеством на ратные подвиги наших воинов, ведь умереть у тебя на глазах — достойная награда для воина. Ты, которая оставила малолетнего сына и пренебрегла женской немощью ради нас, достойна наивысшей похвалы и награды. Займи же самое почётное место в этом зале — за царским столом, по правую руку от меня.
«Любят же эти персы витийствовать! — Демарата мутило от напыщенных длинных речей царя и его придворных. — Пригласить женщину на пир! Вот это новость!»
По залу прошёл тихий ропот, непонятно чего в нём было больше — зависти, восхищения или осуждения.
— И чего ей дома не сидится? — проворчал посланник фессалийских Алдевадов Диметрий. — Женщина — в армии? По-моему, это скорее дурной знак. Разве мало здесь мужчин, что нужна помощь взбалмошной бабёнки? Лично меня это оскорбляет. Да ещё пригласить её с нами на пир!
— Что ты так кипятишься? — ответил Демарат. — У нас в Спарте относятся к женщинам с уважением, в отличие от остальных греческих и варварских государств, вот почему не найдёшь во всём мире женщин более преданных и достойных, чем спартанки. Конечно, они не отправляются с нами в поход, но если бы это потребовалось, то оказались бы под стать своим мужьям. Артемисия — одного с нами, дорийского рода, и потому мужеством своим не уступит многим мужчинам-варварам.
Намёк покоробил Диметрия. Он знал, что эллины не признают их, фессалийцев, цивилизованными людьми, причисляя к остальным варварам, в то время как сами фессалийцы претендуют на то, чтобы считаться частью греческого мира. Он поднял на Демарата глаза, полные ненависти, сжал кулаки, но не нашёлся, что ответить, и затаил вражду.
Во время пира Ксеркс не спускал глаз с прекрасной царицы, и вечером, когда совсем стемнело, он пригласил Артемисию прогуляться с ним по террасе. Царица-воительница поразила его воображение. Она резко отличалась от томных, расслабленных восточных красавиц, к которым он привык. Стройная, стремительная и лёгкая, как серна, с льняными волосами и огромными серыми внимательными глазами, сдержанная и полная достоинства — она невольно дразнила и увлекала его в область непознанных ощущений. Чувственный и сладострастный перс почувствовал себя охваченным необоримым любовным томлением.
Они вдыхали ночной прохладный воздух. В неверном призрачном свете огромной луны весь город, простирающийся под ними со склона Тмола до реки, казался нереальным и сказочным. Крупные звёзды на ясном небе были совсем близко. Юная царица была тоже совсем близко, до неё, как до звёзд, можно было дотянуться рукой, и в то же время — Ксеркс это чувствовал — она была так же далека и недосягаема, как её сёстры-небожительницы, так ярко сияющие сейчас в темноте. Что-то подсказывало царю, что при всём его могуществе у него нет надежды дотянуться до этой женщины.
— Артемисия, — прошептал он, — твоё имя как аромат весеннего цветка, оно пьянит и кружит голову. Оно стремительно и вместе целомудренно, как и ваша девственная богиня Артемида, которой оно принадлежит.
Царица молчала. Ничто не изменилось в её лице. Оно было прекрасно и бесстрастно, как у статуи греческой богини. Никакая эмоция не нарушала его дивной гармонии. Артемисия устремила задумчивый, несколько мечтательный и в то же время печальный взгляд вдаль, поверх города, за горизонт. О чём она думала? О безвременно ушедшем супруге? О своём ребёнке, оставленном на попечение кормилицы? О своём государстве? Или повелитель Востока пленил её, и она размышляла о возможности их союза? Или скорее — о его невозможности.
Невозможности? Но почему?
Потому что она не могла оставить любимое отечество, бросить на произвол судьбы сына, город, людей. Прежде всего, она царица, а затем женщина.
Она посмотрела на влюблённого царя и печально улыбнулась ему.
— Царь, эту ночь в Сардах мы запомним навсегда. Я чувствую дивную музыку в моей груди, чувствую, как та же мелодия рождается в твоём сердце. Пусть она поёт, то тише, то громче, пусть никогда не замирает. Каждый раз в одиночестве, когда мы будем смотреть на звёзды, мы будем слышать её, хотя она и будет причинять нам нестерпимую боль.
