Наталья Харламова - 300 спартанцев
Здесь в это самое время жил лидиец Пифий, друг царя Дария, отца Ксеркса. Поговаривали, что лидиец самый богатый человек в Азии посте персидского царя. Дарию он подарил однажды платан и виноградную лозу из золота. Царь, правда, тоже не остался в долгу, щедро наградив Пифия, в результате чего состояние лидийца ещё более возросло.
Задолго до прихода Ксеркса в Келены начал Пифий готовиться к приёму высокого гостя, распорядившись из всех своих имений свозить хлеб, быков, овец, масло и вина. Когда войско вошло в город, Пифий приготовил щедрое угощение для всех. Вечером он устроил грандиозный пир для царя и его сатрапов. В чертогах, сияющих серебром и золотом, среди шёлковых завес и подушек они почувствовали себя снова дома — будто бы вновь пировали в Сузах. Во время пира Пифий торжественно заявил:
— Владыка и повелитель, я не хочу скрывать от тебя размеры своего имущества. Но так как я его точно знаю, то поведаю тебе. Как только узнал я, что ты собираешься в поход на Элладу, так решил сосчитать своё состояние — денежные средства, чтобы дать тебе денег на ведение войны. После подсчёта я обнаружил, что у меня две тысячи талантов серебра и четыре миллиона. Дариевых статеров золотом без семи тысяч. Все эти деньги я приношу тебе в дар. Самому же мне достаточно средств на жизнь от моих рабов и поместий.
Воцарилось молчание. Придворные с завистью смотрели на лидийца, ожидая реакции Ксеркса. Царь остался весьма доволен словами Пифия. В ответ он сказал:
— Мой дорогой Пифий! С тех пор как я покинул Сузы, я не встретил ни одного человека, который бы захотел добровольно оказать гостеприимство мне и моему войску. И уж тем более никто не объявил мне о готовности пожертвовать деньги на ведение войны, кроме тебя. За это я желаю наградить тебя по-царски. Я нарекаю тебя моим гостеприимцем и восполню из моего собственного достояния те семь тысяч статеров, которых не хватает у тебя до четырёх миллионов, чтобы сумма была полной и число стало круглым. Владей же сам своим богатством, которое ты приобрёл, и будь всегда таким, как сейчас, и тебе никогда не придётся раскаиваться.
Все как будто на едином дыхании выдохнули воздух, возгласами и одобрительными репликами выражая восхищение, как щедростью Пифия, так и царя. Демарат с интересом рассматривал этого маленького юркого человечка, который так умел угождать царям. Он пытался, но так и не мог понять, что им двигало — холодный расчёт или искренняя преданность? «Во всяком случае, — подумал спартанец, — он достоин уважения, как человек с размахом, и не жадный. Деньги часто приходят к тому, кто ими не дорожит». Демарат и сам был предметом зависти многих придворных. Количество городов и областей, которые пожертвовал ему Дарий, Ксеркс удвоил, как только стал царём, что делало его одним из самых богатых людей в государстве. Он мог бы иметь при желании и втрое больше. Но Демарат не видел никакого смысла во всех этих богатствах. Сыновья его были далеко, и он не знал, смогут ли они когда-нибудь наследовать ему. Самому ему требовалось совсем немного. Он ненавидел роскошь и всяческие излишества. Он с удовольствием бы избавился от части своего имущества, подарив кому-нибудь, но не решался, потому что это могло не понравиться царю. Чем дольше он жил при персидском дворе, тем больше чувствовал свою чужеродность в этом варварском мире.
С изумлением глядел он в последнее время на Ксеркса. Тот сильно переменился за последние несколько месяцев, беспредельная власть совсем околдовала его. Он мнил себя неким божеством и утратил чувство реальности. Сколько раз Демарат порывался сказать ему: «Помни, что ты человек! Боги разметут твоё могущество в прах, развеют по ветру, так что и следа не останется от твоих деяний. Только доблесть бессмертна. Всё остальное пыль и пепел. Разве не твоими руками была уничтожена слава Вавилона, самого блестящего города в мире? Разве не разметал по ветру Кир могущество царя Креза, счастливейшего из людей? Разве не умер позорной смертью самый удачливый человек на всей земле — тиран Самоса Поликрат? Как легко люди забывают эти уроки истории! Как легко они впадают в безумие и ослепление!».
Но он молчал. Демарат был достаточно разумен, чтобы понимать, насколько бесполезны были бы его попытки образумить гордыню самодержца. Ничего, кроме раздражения, это бы не вызвало. Его замечание потонуло бы в общем хоре восхвалений и восторгов. Нет, сейчас не время для критики. И он занял позицию стороннего наблюдателя.
«В конце концов, — размышлял он, — что мне за дело до персидской державы? Пусть испытают на себе превратности человеческой судьбы! Только это и может их образумить!»
Он продолжал хранить упорное молчание. Упоенный собой и своими грандиозными приготовлениями, Ксеркс не замечал этого. Иногда он обращался к Демарату за советом, но ни разу не последовал ему, как, например, в вопросе о сооружении канала на Халкидике. Сколь не доказывал спартанец абсурдность этой затеи, он не смог остановить царя.
Демарата гораздо больше волновала судьба отечества, оказавшегося к нему столь жестоким и несправедливым. Но сердце его, несмотря ни на что, оставалось в Спарте. Лапид, которого он отправил вслед спартанским юношам, благополучно вернулся, выполнив поручение. Одно было ему не ведомо, догадаются ли эфоры прочитать его послание. Он всё же рассчитывал на сметливость своих соотечественников. Наблюдая за масштабными приготовлениями варвара, он иногда испытывал гнетущий страх за Элладу. Порой она представлялась ему маленькой скорлупкой в океане, которую вот-вот накроет мощная волна и погребёт под собой. В такие минуты ему не хотелось жить. Затем он приходил в себя, стряхивал ужасное наваждение и говорил себе: «Только доблесть имеет истинную цену в этом мире. Что может толпа варваров, пусть даже большая, против истинных мужей?» Он также верил в божественное провидение, которое редко дарит безграничное могущество одному человеку.
Между тем Ксеркс с войском двинулся дальше в путь, по направлению к Сардам. Они миновали самый большой город Фригии Колоссы, где Демарат наблюдал удивительное природное явление. Здесь река Лик низвергается в расселину: с шумом низвергались глубоко во чрево земли обильные воды реки, но через пять стадий[15] вода снова выходила на поверхность и затем впадала в Меандр.
Войско огромной змеёй, одетой в железный панцирь, ползло к лидийской границе. Наконец царь вступил в Лидию. Здесь дорога разветвлялась — налево путь вёл в Карию, направо — в Сарды. Свернув в направлении последних, они вскоре достигли города Каллатеба. Ксеркс решил здесь передохнуть пару дней, прежде чем идти дальше. Вечером он пригласил Демарата в свой царский шатёр. Ксеркс возлежал на ложе, застеленном драгоценными коврами, среди шёлковых подушек. Он пригласил спартанца разделить с ним ужин. Тут же были Мардоний, Артабан, царские сыновья и братья — словом, круг самых близких царю людей.
Демарат отметил, что в походе царь окружён не меньшим комфортом, чем в своём дворце, и это было удивительно для него. Ведь быт спартанских царей, когда они отправляются на войну, ничем не отличается от простых солдат. Ложем служат охапка сена и простая рогожа. Демарату слушалось спать и на голой земле, завернувшись в плащ.
— Демарат, — обратился к вошедшему Ксеркс, — сейчас я угощу тебя необыкновенным лакомством, которое приготовляют здешние жители, — ты никогда ничего подобного не пробовал.
Демарат вежливо поклонился, внутренне изумляясь: неужели Ксеркс пригласил его за этим.
Его усадили за стол вместе с другими сотрапезниками и поднесли золотую тарелку с круглыми лепёшками, от которых исходил резкий пряный запах. Он попробовал кусочек. Лепёшка оказалась сладкой и таяла во рту, вкус был непривычный, но необыкновенно приятный.
Ксеркс рассмеялся, увидев несколько озадаченный взгляд Демарата, который не знал, как он должен реагировать на столь большое внимание Ксеркса к его персоне и странной лепёшке, в которой он ничего особо примечательного не находил. Спартанец вообще не понимал столь большой заботы персов о своём пропитании. Для него еда была просто едой — необходимым средством для поддержания сил. Когда он был голоден, самая грубая пища — простая ячменная лепёшка, например, — казалась ему замечательной и вкусной. А когда он был сыт, то не мог заставить себя проглотить и маленького кусочка любого, самого изысканного блюда.
— Это экзотическое лакомство известно только в этом городе, — продолжал с воодушевлением Ксеркс. — Местные жители готовят его из редкого сорта тамариска, который встречается только близ Египта на горе Хорив. После укуса кошенилью на дереве появляется густой сладкий смолистый сок, жители собирают его и, смешав с мукой, делают лакомство, которым мы нынче угощаемся.
Царь остался весьма доволен жителями, щедро наградив их, и велел сделать небольшой запас лакомства в дорогу.
