Наталья Павлищева - Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного
Часть армии на севере в Эдирне, чтобы никто не смог во время похода напасть оттуда, защитить Повелителя будет просто некому! Удара исподтишка от своих он не ждет.
Как поступить Рустему? Он сочувствовал Джихангиру, понимая, как тому трудно предать обожаемого Мустафу (ни для кого не секрет, что в последние месяцы младший шехзаде буквально жил у старшего, недаром отец вынужден отправить Джихангира в Алеппо, подальше от влияния Мустафы).
Младший царевич просил Рустема-пашу только об одном: чтобы султан не узнал о письмах, просил просто повлиять на Мустафу, чтобы подождал еще, чтобы не наделал глупостей. Наивный мальчик, он считал, что Рустем-паша, как великий визирь, может влиять на наследника престола, тем более, того, который его на дух не переносит.
На рассвете из Аксарая в сторону Анкары, а затем Стамбула галопом пронеслись трое гонцов. Это никого не удивило, визирь часто сносился с султаном, докладывая ему о том, как идут дела. Глядя вслед всадникам, кто-то из воинов вздохнул:
– Видно, скоро с места двинемся.
Другой откликнулся:
– Пора бы, надоело на месте сидеть. Что это за поход?
Гонцы получили наказ преодолеть расстояние до Стамбула как можно скорей. 650 км они мчались стрелой, спали по очереди, ведя лошадей друг друга на поводу, если позволяла дорога.
Султан уже немолод, его тело изношено множеством походов, постоянно болит раненная еще в молодости на охоте нога, разум устал, Повелитель много лет не знает покоя, отдыха, живет в постоянном ожидании беды, нападения, покушения…
Слава и победы достались нелегко. Он часто бывал сильней, опережал, просто нагонял страх. Расширил границы империи, которую получил от отца, сумел сделать ее сильней и на суше, и особенно на море. Турки хозяева Средиземного моря почти везде, держат в руках и побережье Красного… По-прежнему караваны идут с востока на запад через Стамбул, вернее, в Стамбуле смыкаются торговые пути между западом и востоком, что приносит империи огромную прибыль.
Только вот за прибылью Сулейман гонялся не всегда. Старался получать ее от успешных захватов территорий, от торговли, но никогда обирая собственных подданных. Возможно, поэтому не было в его империи бунтов и потрясений. Вернее, были, но только в начале правления.
Установил несколько жестких правил: тот, кто работает на земле, не должен быть обобран, налоги постоянны, они не должны расти, а еще какой бы веры ни был человек, живущий на его земле, он не должен быть обижен. Конечно, правоверным легче, но и иностранцы и иноверцы не чувствовали себя плохо, иначе не селились бы в таком количестве в Османской империи. И пусть ворчат, что в Стамбуле иностранцев скоро станет больше, чем турок, эти чужаки становятся своими и честно работают на пользу империи.
Армии скучно без завоевательных походов? Пусть воюют на востоке, Тахмасп всегда готов заставить турок гоняться за ним по просторам восточных земель. Бессмысленная гибель воинов, бессмысленная трата средств, но иногда на это приходится идти, чтобы не вызывать недовольство тех, у кого в руках оружие.
Плохо, что на сей раз он сам не смог идти в поход, слишком болела нога. По-хорошему отправить бы Мустафу, но что-то подсказывало Сулейману, что делать этого не стоит. Тем более, старший сын снова провинился. Столько лет терпеливо сидел в Амасье и вдруг решил подружиться с Джихангиром. Хуррем радовалась этой дружбе.
Но все закончилось плохо. Верные люди, приставленные к младшему царевичу, донесли султану, что старший брат попросту спаивает того дурманящими средствами. В Трабзоне забыли как и выглядит их правитель, Джихангир все время проводит в Амасье. Но и там не учится править у старшего брата, а пребывает в наркотической полудреме.
Конечно, никто не рассчитывал, что Джихангир станет сильным, мудрым правителем, слишком трудно ему жить вообще, но дурман совсем ни к чему.
Рассердившись, Сулейман отправил младшего сына подальше от старшего – в Алеппо. Пусть лучше сидит там. А его наставникам под страхом смерти наказал не давать ничего дурманящего принцу вообще!
Поход на Тахмаспа не задался с самого начала, но вины в этом сераскера похода Рустема-паши не было. Тахмасп не бегал как заяц, как поступал все предыдущие разы, просто войско никак не могло собраться воедино, чтобы наконец двинуться с места. Сам Рустем с основными силами стоял в Аксарае, Мустафе приказано встать в Кайсери, в Карамане собирал войско Баязид, а Селим должен подойти из Манисы вскоре. На Джихангира в Алеппо они не рассчитывали, но его войско присоединится, как только станет ясно, где Тахмасп.
Существовала опасность, что проклятый перс снова удерет на север, потому Мустафа и должен стоять в Кайсери, чтобы суметь быстро развернуть своих всадников и перекрыть персидскому шаху путь на тот же Трабзон.
Уже прошли самые жаркие месяцы лета, наступила осень, похоже, все могло завязнуть до следующего года, потому что скоро начнутся холодные дожди. Султан хорошо помнил, как тяжело было зимой в горах, сколько погублено воинов, как едва не полегла вся армия. Тогда Ибрагим-паша вопреки приказу решил поймать Тахмаспа на севере и двинулся на Тебриз без приказа. Исправлять ошибку любимца пришлось Сулейману, но Ибрагим все же поплатился жизнью за неудачу. Все считали так, на деле же бывший раб, волей хозяина вознесенный на вершину власти огромной империи, вернулся в небытие из-за самомнения, из-за того, что возомнил себя равным тому, кто его вознес. Равным и даже чуть выше.
Мысли об Ибрагиме всегда вызывали у Сулеймана боль в сердце, столько лет прошло, а забыть умного грека он не мог, как ни разумна Хуррем, как ни опытны паши вокруг, как ни способен он сам решать любые задачи, Ибрагима не хватало…
Сулейман сидел в саду, пользуясь теплыми осенними деньками. В ноябре все чаще будет дуть прохладный ветер, в декабре и вовсе начнутся дожди, а октябре прекрасно – уже не жарко, но еще не мокро. Почему бы не воспользоваться? Только мысли о том, что творится в Карамане, где собралась армия, не давали покоя.
Если Рустем-паша справится и заставит наконец шаха Тахмаспа угомониться, то больше никто не посмеет подать против него голос. Сулейман понимал, что у Рустема кость в горле Мустафа, а потому наказывал относиться к шехзаде спокойно, не замечать его выпадов и не заставлять подчиняться, как других.
Рустем-паша решил верно: шехзаде Мустафа из Амасьи выйти должен, чтобы показать свое участие в походе, но встать в Кайсери. Пусть там и стоит, прикрывая север.
По дорожке сада спешил евнух, значит, что-то случилось. Султан поморщился, двигаться не хотелось, больную ногу удалось пристроить так, чтобы не сильно мучила. Но дела есть дела, когда евнух приблизился, сделал знак, чтобы говорил.
– Повелитель, прибыл гонец от Рустема-паши. Срочный…
По виду евнуха понятно, что гонец не простой, кивнул:
– Зови.
И гонец тоже необычен, он едва стряхнул дорожную пыль, конечно, гонца переодели, не являться же на глаза Повелителю в грязной одежде, и даже чалму намотали вместо шапки, но от султана не укрылась пыль в бороде, видно вымыться все же не успел.
Протянул руку:
– Давай.
Знал, что Рустем ничего не станет передавать на словах, отправит письмо, причем не по-турецки написанное. Это был их уговор: если что-то важное и срочное, писать по-боснийски. Эти языки Сулейман знал с юности, они почти соревновались с Ибрагимом, кто больше выучит.
Гонец подполз, пачкая новый халат в пыли, не поднимая головы, протянул послание. Султан проверил печать – цела, нащупал в кошельке на поясе монету (всегда держал их для раздачи), бросил гонцу, сделал знак, чтобы удалился. Отвернулся, не сомневаясь, что все будет сделано: гонец ловко поймает золотую монету и исчезнет, словно его и не было на дорожке сада.
Сломал печать Рустема-паши, развернул послание.
В глазах потемнело. Эти были два письма, одно от зятя с объяснением от кого второе, и то самое второе с печатью шехзаде Мустафы.
Некоторое время Сулейман сидел, стараясь дышать ровней, в висках стучала кровь, сердце колотилось так, что казалось, вырвется из груди.
Мустафа… султан понимал, что сын ждет не дождется своей очереди, заждался и готов на многое. Понимал, но не был готов к этому последнему шагу. Уступить престол можно, он попал бы в сильные, надежные руки, Мустафа достоин править, как никто другой из оставшихся сыновей, готов править. Но Мустафа на троне означал гибель не только самого Сулеймана, но и Хуррем с сыновьями и внуками. Старший шехзаде выполнит закон Фатиха, даже зная, что младшие братья никогда не рискнут восстать против него.
Когда Мустафа вдруг приблизил к себе Джихангира, Хуррем обрадовалась, мол, у Мустафы проснулись братские чувства. Пусть все начнется с Джихангира, а потом подружится и с Селимом и Баязидом. Но потом стало ясно, ради чего старший царевич возился с младшим…
