Атаман всея гулевой Руси - Николай Алексеевич Полотнянко
Степан Ерофеевич полез за пазуху и достал две пуговицы, синюю и красную, связанные зелёной ниткой.
– Это Стенькин знак. Покажешь его первому встречному есаулу, и он доставит тебя к атаману. Смотри, не потеряй его, а то головы лишиться можешь. Три года назад я помог Разину добраться на своем струге от Рыбной Слободы до Царицына, вот он и отдарил меня этим знаком. Ты грамоту знаешь?
– Нет, – ответил Максим.
– Тогда слушай и запоминай. Грамотку не тревожь, может на ней тайный знак имеется. Если Разин поймёт, что её читали, то тебе смерть. Буде опасность, что её у тебя отберут, изловчись и брось в воду, она с грузилом и сразу пойдёт на дно.
– Ладно, отдам грамоту Разину, а что дальше?
– Иди обратно в Синбирск. Сделаешь дело, получишь награду. Что хмуришься, или что не так?
– Не один я с Теши убегал, а с невестой, – тихо молвил Максим. – Не знаю, что с ней, мужики, что за мной гнались, промеж собой говорили, что она в воду кинулась. Но сердцем чую, что жива.
– Вон что, – покачал головой Твёрдышев. – Добро, помогу твоему горю. Пока ты будешь в отлучке, постараюсь всё о ней проведать. Автоном Евсеев про твою невесту знает?
Максим кивнул, он уже жалел, что согласился идти к Разину, собирался на Тешу, а придется уходить совсем в другую сторону.
– Не тужи, – сказал Степан Ерофеевич, доставая из кармана небольшой кошель. – Вот тебе два рубля полушками. Сейчас лучше о себе думай, чтобы целым вернуться. А про твою невесту я проведаю. Даст Бог, и на твоей свадьбе спляшу!
Твёрдышев осмотрел парня и остался доволен.
– Одежонка на тебе ещё крепкая, как раз по тебе. Перед воровскими людьми выделяться негоже, сразу обдерут, как липку, им это просто. Вот, держи грамотку.
Максим взял её и, не разглядывая, сунул за голенище сапога.
– Ступай за мной, – сказал Степан Ерофеевич. – Я тебя стрелецкому полковнику покажу.
Ратные люди начали заходить на струги. Чуть в стороне от них стоял Лопатин в окружении стрелецких полуголов и сотников. Он отдавал последние распоряжения людям, начальствующим над стругами, в каком порядке двигаться, указывал строго смотреть за стрельцами и пресекать всякое баловство. Полковник, увидев Твёрдышева, движением руки разрешил ему приблизиться.
– Ступайте по своим местам, – сказал он своим людям. – И, не торопясь, выходите на коренную Волгу.
– Это и есть твой гонец, Степан Ерофеевич? – сказал Лопатин, пристально оглядывая Максима. – На купеческого приказчика не похож. Так кто он?
– Твоя правда, Иван Васильевич, – улыбнулся Твёрдышев. – Он не приказчик, но им будет. Парень духом тверд, вчера себя показал против воровского набега. А кто он, так про то в сей грамотке прописано.
Степан Ерофеевич протянул полковнику кошелёк, в котором что-то побрякивало и позвенькивало.
– Слышу доброе мнение о твоем парне, – произнес Лопатин, забирая купеческий посул. – Пусть заходит на крайний струг, со мной пойдёт, под моим доглядом.
– Челом тебе, Иван Васильевич, уважил! – с чувством произнёс Твёрдышев. – Поспешай, Максим, хватай свою суму и беги на струг. Помни, что я тебе наказывал!
Провожать стрелецкое войско прибыл и воевода Дашков. Он был в некоторой обиде на Лопатина за его сдержанность на вчерашнем пированье, потому с коня не сошёл и придирчиво оглядывал всё вокруг.
– Ничем не обидели тебя стрельцы? – обратился он к Твёрдышеву. – Всё ли цело, не растащено, не поломано?
– Всё в сохранности, – ответил Твёрдышев. – Кабак стрельцы сами сторожили, товары на струге целы.
– И то добро, что целы, – язвительно произнёс Дашков. – Иной раз свои ратные люди погостят, а урону от них больше, чем от ногайского набега.
– Мои люди выучены блюсти порядок, – сказал Лопатин. – Вот погоди, придёт в Синбирск солдатский полк, тогда и помянешь мои слова.
– Мне о сем не ведомо, – произнес, удивленно воззрившись на полковника воевода. – А что, он далее на Стеньку не пойдёт? Ужели здесь вора ждать будет? А как же Самара, Саратов? Их что, Стеньке пожалуют на питье да кормление? Мало ему того, что под ним весь волжский Низ?
– Ближайшие государю люди на сей счет розмыслы учиняют, мне ли о том ведать? – ответил Лопатин. – Что до солдатского полка, так он скоро будет здесь. Я обошёл его в Казани.
– Может, ты и князя Ивана Милославского на пути встречал? – спросил Дашков. – Я, признаться, его жду на своё место. Пусть бы приезжал, пока солдаты во хмелю не раскатали Синбирск по бревнышкам. Пусть уж новый воевода с ними справляется.
– Князя Милославского не видел, – ответил полковник. – Прощай, воевода! Меня на струге ждут. Благодарствую за хлеб-соль. До встречи, Степан Ерофеевич! Даст Бог, свидимся.
Полковник, приложив ладонь к груди, поклонился и поспешил к своим людям. Едва он ступил на струг, как тот отошёл от пристани. Стрельцы сильными гребками вёсел вывели струг на середину протоки, и он неспешно пошёл за другими судами в коренную Волгу.
Степан Ерофеевич имел счастливую способность скоро переходить от одного дела к другому, и, махнув рукой выглядывавшему его Максиму, он поспешил к своему стругу. Кабацкий приказчик ждал его с людьми, которых подрядил на работу, найдя их тут же у кабака среди гуляк, которые ждали открытия кружала после ухода стрельцов и были готовы за чарку вина исполнить всякое дело. Твёрдышев пригляделся к гулящим людишкам, взял из них дюжину потрезвее и направил на струг, где они под присмотром нового приказчика, поскольку Фома Гонохов был занят похоронами убитого ворами сына, стали перекладывать бочки и кули с товарами, сваленные после снятия струга с мели кое-как, в должном порядке. Дело было важным, и Степан Ерофеевич не уходил с пристани до тех пор, пока его струг не ушёл в Нижний Новгород.
Провожая своих людей, он с тревогой отметил, что Волга день ото дня становилась все пустее. С Верха в Синбирск не явилось ни одного судна, а с Низа пришла большая лодка с солью из Надеиного Усолья. И причина этому была только одна: Стенька Разин перенял Волгу у Царицына, и слух об этом уже разлетелся по всему Поволжью.
6
Сиротская жизнь приучила Максима к самым неожиданным поворотам судьбы, и он легко к этому относился, надеясь, что когда-нибудь и ему улыбнётся удача. Потому в своей посылке на Низ увидел случай, который поможет ему надёжно устроить свою жизнь подле такого сильного гостя, как Твёрдышев. Степан Ерофеевич мог сделать его вольным человеком, а это было самой сокровенной и жгучей мечтой беглого холопа.
