Дневник Булгарина. Пушкин - Григорий Андреевич Кроних

— У…нас нет… у Максима Яковлевича он. Дежурным не положено…

— Вот черт!

Второй возвращается и пожимает плечами. Я беру ружье и стреляю в замок. Дверь стоит, как скала. Заряжаю и стреляю снова. На выстрелы прибегает Третий.

— Вы же обещали никого не трогать!

— Не волнуйся, все живы, — говорю я и поворачиваюсь ко Второму. — Надо ехать к фон Фоку.

Я чувствую гончий запал и не могу остановиться. Впервые со времен военной службы передо мной ясная цель и простые средства для ее достижения. И награда, какая награда впереди!

— Я не поеду, — говорит Второй. — Уговора не было.

— Я же не знал, что ключи только у него.

— А вот следовало бы! — желчно говорит Второй. — Это я человек не военный, а вот ты должен был предусмотреть.

— Поздно отступать. Нам еще повезло, что ключ у него — фон Фок живет без семьи и почти без прислуги. Раз дело начали — надобно закончить.

— Хорошо, — соглашается Второй. — Но я против — ты запомни.

— Третий, остаешься за старшего, — командую я. — Если мы не вернемся через три часа — уходите по домам и забудьте где были. Пока заприте двери и никого не пускайте.

— Так точно Фа… господин Первый.

Я показываю Третьему кулак.

— Лишнего не болтай.

Мы со Вторым садимся на лошадей и едем на квартиру фон Фока, расположенную всего за две улицы от Третьего отделения. Там я повторяю фокус со срочным пакетом. Лакей легко открывает дверь фальшивым фельдъегерям (план работает!), и мы входим в переднюю.

— Сейчас доложу, — говорит слуга, но в коридоре уже слышатся шаркающие шаги хозяина.

Второй закрывает поплотнее дверь, а я бью лакея по затылку рукоятью пистолета.

— Кто вы? В чем дело? — строго спрашивает фон Фок.

— Нам нужен ключ от архива вашего отделения, — объясняю я. — Отдайте ключ или я вас убью!

— Вы кто?

— Отдайте ключ, — тихо повторяет Второй, — и мы вам ничего не сделаем.

— Николай Иванович? — брови фон Фока лезут вверх.

— Ключ!

Фон Фок вдруг откуда-то достает пистолет, наводит на меня, мы стреляем одновременно. Максим Яковлевич падает.

— Фаддей, что ты наделал! — кричит Греч.

Этого и Каролина не одобрит, думаю я.

— Надо было взорвать архив фугасом, — приходит мне поздняя мысль. — Правда, где гарантия, что все опасные документы погибнут?

* * *

— Фаддей, что ты наделал! Не только я под этим не подпишусь, даже Сомов не подпишется! — продолжает Греч. — Какие фугасы, если, по сведениям Родофиникина, крепость была сдана в результате переговоров?

— Что ж, по-твоему, лучше в Максима Яковлевича стрелять?

— Да господь с тобой, Фаддей, ты бредишь?

Я вскинул голову. Передо мной стоит Греч в обычном сюртуке, а не в фельдъегерьской шинели, я сижу в кабинете за своим столом, и Николай Иванович сует мне в нос какую-то бумагу.

— Не было фугаса!

— Был! Мы его в кибитке везли…

— Фаддей Венедиктович, у тебя жар, что ли? Ты не болен?

— Нет… прошло уже… кошмар… Так ты о чем?

— Родофиникин нам сообщил, что турецкая крепость была сдана без боя, я это изложил литературным слогом, а ты тут вписал про какой-то фугас, архив — я ничего не понял.

— А Сомов?

— А Сомов — тем более.

— Это хорошо. Ты ему и не говори ничего. — Я потряс головой. Бессонная ночь далась мне трудно. Видно, я уснул за редактурой, и вся эта чертовщина… Надо же — я во сне Максима Яковлевича пристрелил! И эти четыре номера… Надо понимать так, что Третий был Орест Сомов, а Четвертый — слуга Ванька. Больше-то мне с собой на баталию брать некого. Да и кой черт понес нас в Третье отделение, когда царь учредил его уже после завершения следствия по делу заговорщиков — летом 1826 года. А сидели они в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях, там, верно, и бумаги все. Но с командой из четырех номеров мне ни одной крепости не взять, хоть следует признать, что даже в кошмаре я держался молодцом!

Однако могло так получиться, что какие-то бумаги в Третьем отделении все-таки есть, но для того чтоб узнать, нужно захватить кого-то в плен и допросить… Тьфу, свят! Свят! Какой плен? Хватит уже в солдатики играть… Я снова покрутил головой, протер глаза.

— Ты точно здоров? — Греч все еще стоял передо мной.

— Я посмотрю заметку… или ты сам верни как было, это я что-то напутал, извини, Николай Иванович.

— Врача не позвать?

Я отмахнулся, и Греч ушел.

Нет, думаю, дело надо по-другому вести. На военном поприще, хоть и провоевал полжизни, я высоких чинов не снискал. На статской продвинулся куда дальше, вот и надо решать задачу не военными приемами, а мирными.

3

Не важно — где хранятся документы, важно определить, кто имеет к ним доступ. Бенкендорф — несомненно. Фон Фок — да, но действовать через них невозможно, они тут главные враги. Даже Греч, будучи в приятельских отношениях с Максимом Яковлевичем, не смог бы добиться от него какой-либо сделки. Во-первых, фон Фок исправный служака, во-вторых, ставка слишком велика. С любым чиновником необходимо начинать разговор с малого — это надо запомнить. Следом за главными фигурами идут исполнители, такие как Андрей Андреевич Ивановский. На них повлиять возможно, да только имеют ли они доступ к документам? Ведь если такого человека вывести на откровенность он, вероятно, расскажет нужное, но ведь и сам тут же донесет о моем интересе, поскольку он его удовлетворить не в силах. То есть надобен такой человек, чтобы должностью был невысок, а доступ к документам, тем не менее, имел. Я мысленно представил расположение коридоров и комнат Третьего отделения, и мысленно по ним прошелся — вот тут-то и забрезжила подсказка. Кто к начальству близок — у того и доступ. А чей кабинетик рядом с приемной Бенкендорфа? Личного помощника его высокопревосходительства — Александра Николаевича Мордвинова. Сей помощник, помнится, излагал мне, что написать про русскую и немецкую партии. Вот теперь моя очередь отыграться…

* * *

Я пригласил Александра Николаевича в ресторан, и встретил его в отдельном кабинете.

— Вы меня заинтриговали своим приглашением, Фаддей Венедиктович! — сказал Мордвинов с легким смущением.

— Надеюсь вас не разочаровать, Александр Николаевич, повод не пустой, — ответил я и, болтая о литературе, держал интригу до второй перемены горячих блюд.

— Мне очень жаль, что я не смог полностью оправдать доверие его высокопревосходительства на той встрече с Пушкиным, — сказал я.

— Какой встрече? — поперхнулся Мордвинов.

— Той,