Тит Антонин Пий. Тени в Риме - Михаил Никитич Ишков
– В таких особенно, – ответил Антонин Пий. – Я говорю это не из досужих рассуждений, которыми уличные философы сбивают с толку простой народ. Они спекулируют на прописных истинах. Учат, что разум, данный человеку, требует поступать хорошо и запрещает поступать плохо, на чем и зарабатывают деньги. Я делюсь с тобой собственным опытом, ведь я старше тебя. Знаешь ли ты, какое самое трудное испытание выпадает человеку, владеющему рабами, отданными под его надзор?
Марк отрицательно покачал головой.
– Высоту власти над людьми необходимо соединить с величайшей любезностью. Это усилит ее еще больше, пусть даже и к недовольству придворных слуг. Ведь если все делать без посредников, они уже не смогут запугивать людей и продавать то, что не является тайной.
Поверь, Марк, самое трудное на свете – это держать в узде собственную челядь. Трудности возрастают неизмеримо, когда господин является носителем высшей власти. Те, кто принадлежит ему как частному лицу, начинают вести себя дерзко, поглядывать сверху вниз на всякого, кто пришел к правителю со своими заботами. Как унять этих приближенных к власти, если каждому из них несут, если каждого из них умоляют принять участие в том или ином деле, в судьбе того или иного подданного, обещая за это солидное вознаграждение?
Адриан пытался справиться с этой бедой удалением своих вольноотпущенников от государственных дел. Он придумал поручить рутинную государственную работу римским гражданам из числа всадников, причем обязательно за плату. Не на добровольной основе, не согласно волеизъявлению граждан, которые, как тебе известно, бывают очень податливы на всякого рода подачки или демагогические обещания, а именно за плату! Мы должны работать в том же направлении. Это требовал от меня Адриан, а я буду требовать от тебя.
Он помолчал, потом продолжил:
– Империя достигла своих пределов, и хвала Адриану, что он первым понял это и главное внимание уделил созданию пограничных лимесов (оборонительных линий). Этот этап мы прошли, теперь следует готовиться к грядущим испытаниям, а они непременно последуют, потому что мы не знаем, что творится за пределами освоенной нами ойкумены.
Ты спросишь – как готовиться, и будешь прав. Прежде всего, надо копить средства и не тратить их бездумно в угоду тем или иным мелким политическим страстям.
Но главная задача – наша с тобой и Вера – начать с самих себя.
Пора прекратить неумеренные траты Адриана на строительство и обустройство провинциальных городов, на ознакомление с народами, нравами и умонастроениями, преобладающими в той или иной части империи. Время путешествий истекло, вот почему я решил заняться экономией и ограничился двумя своими виллами под Римом. При нынешнем состоянии дорог любой гонец в течение недели или двух доставит мне самое срочное известие. Кроме того, существует факельная связь. Это означает, что незачем самому лезть в самые занюханные дыры империи и лично вникать в тамошние дела. Необходимо также установить новый порядок приема докладов фрументариев. Это означает, что верховной власти необходимо обеспечить любому магистрату законную возможность ознакомиться с отчетом о его деятельности.
– И на местах тоже?
– И на местах тоже! Если кто-то посмеет покуситься на правдивость фрументариев или потребовать от них скрыть то или иное злодеяние, он должен быть жестоко наказан. Не поступил отчет в срок, или в отчете вдруг выявились неверные данные – сразу комиссия из людей неподкупных и разумных. Причем сроки рассмотрения – минимальные! Только так можно приструнить аппарат.
Эта насущная мера возможна только в том случае, если сам обладатель верховной власти готов показать пример такой добровольной открытости.
Моя жена спросила на неделе: теперь, когда ты стал императором, скажи, в чем выражается твой новый статус, чем мы теперь владеем и насколько может вырасти наше состояние?
Я ответил: уже ничем. Все наши средства принадлежат римскому народу, и наша обязанность – научиться с наибольшей пользой тратить их. Это азбучная истина, Марк, и я надеюсь, ты ее усвоишь. Вот почему я просто не имею ни права, ни желания придавать какое-либо значение доносу Лупы.
– Как же ты поступишь с письмом Лупы?
– Я не буду на него отвечать.
– А если опасность реальна?
– Хорошо, я поговорю с Катилием. Когда наступит подходящий момент… И вот что еще – дело Сацердаты относится к компетенции государства. Оно и должно им заниматься. Мое доверенное лицо по этой части Флавиний сейчас находится вдали от Рима, инспектирует фрументариев в провинциях. Вернется, и мы поручим ему это дело.
Глава 10
Опрамоаса вернулся в Рим в конце декабря, за три дня до январских календ.
Он выложил все – и то, что племянники пропали, следы затерялись и никто не знает, где их искать; и что охрана у Лупы уже не та – соотечественники постарели и не с прежней лихостью владеют изогнутыми вперед мечами; и что есть у него на вилле доверенный человек, который всегда подскажет, когда наступит удобный момент. Если, конечно, ему хорошо заплатить.
Антиарх кивнул.
– Я тебе хорошо заплатил? – спросил он Опрамоасу.
– Не жалуюсь, – кивнул однорукий.
– Вот и у твоего человека не будет повода жаловаться. Теперь слушай внимательно – твоя задача отыскать тройку негодяев самого мелкого пошиба и натравить их на тех, на кого я укажу. Сможешь исполнить?
Однорукий задумался, затем вновь кивнул.
– Вот и займись этим. Твоя задача добиться от этих людишек такой готовности, чтобы через час-два они были в указанном месте.
– А где это место? – поинтересовался Опрамоаса.
Антиарх долго и внимательно изучал лицо дака. Тот не выдержал, отвернулся, начал оправдываться:
– Это я так, хозяин. Для пользы дела.
– Это место расположено возле храма Флоры. На том берегу Тибра.
Опрамоаса присвистнул:
– Вот ты куда метишь, хозяин! Как раз река замерзла.
– Ты все понял, Опрамоаса?
Тот кивнул.
– Вот и приступай.
* * *
Не дождавшись ответа из Палатина, Лупа выбрал день и отправился с визитом к вольноотпущеннику Ларцию Корнелию Эвтерму, жившему на Целийском холме.
Годы шли, а Лупа все еще ходил в холостяках. Память о последней любви не угасала, и за прошедшие восемь лет он окончательно сжился с одиночеством. С женщинами, даже теми вольноотпущенницами, которые изредка ложились рядом, был холоден.
В городе к Лупе всегда относились предвзято, ведь толпа везде и во все времена злопамятна к выскочкам. После смерти венценосного покровителя уличный плебс не давал ему прохода, кривляясь и оскорбляя всякий раз, когда заставал его носилки на городских улицах.
Он теперь редко выезжал из дома, расположенного на противоположном берегу Тибра, однако с того момента, как в городе появился Сацердата, отсиживаться в своем убежище
