Константин Коничев - Земляк Ломоносова. Повесть о Федоте Шубине
– Что же делать: строить господу храмы, а господам строить хоромы и подставлять под плеть свою спину, так, что ли?
– Строить и строить на века! – резко и утвердительно произнес Шубин. – Строить и думать, что в будущем за творения наши скажут спасибо нам свободные потомки.
– Пожалуй, и Пугачева одолеют, – помолчав, согласился Дикушин. – И все-таки этим еще не кончится…
В комнату вошла Вера Филипповна.
– Я вам не помешала? – спросила она и пригласила обоих к столу.
Потом вместе с Дикушиным Шубины вышли прогуляться до Академии Наук, посмотреть там во дворе над прудом чудо кулибинской техники – висячий мост.
Для Дикушина модель не была новостью. Он внимательно осматривал ее несколько раз, изучил и осмыслил все особенности и подробности моста. Со стороны Шубина и Веры Филипповны кулибинская модель моста вызвала возгласы восхищения.
– Я так и знал, что удивитесь, – заметил Дикушин. – Вот вам и нижегородский мужичок!..
Модель была в десять раз меньше предполагаемого моста через Неву. Но это был настоящий, четырнадцати сажен длины горбатый мост, перекинутый над прудом. Мост охранял отставной солдат. Он вышел из будки и, опираясь на алебарду, повел Шубиных и Дикушина вокруг пруда. Видимо, не раз слыхавший пояснения самого Кулибина, он подробно рассказывал им о модели.
– Четыре годика Иван Петрович трудился над этой махиной. Вся модель, видите, что те кружево сплетена из клеток стоячих и лежачих. Деревянных брусьев тут тринадцать тысяч! Винтов железных пятьдесят тысяч без трехсот штук! Да еще немало всякого прикладу. Тяжеленный, а весь держится на береговых опорах. Такой, только в десять раз больше, и через Неву может служить, а грузу выдержит пятьдесят пять тысяч пудов…
Кулибин все взвесил и высчитал. Середина моста на Неве должна быть на двенадцать сажен над водой, чтоб корабли, парусники и фрегаты под него проходили, не задевая мачтами. И чтобы горб моста был не слишком крут, въезд на мост предусмотрел Кулибин с улицы за девяносто сажен от невского берега…
– Да! Это не только талантливо, но и необычайно смело!.. – восхищался Шубин.
– Хорошо еще, что их сиятельства его сумасшедшим не признают, а пока за чудака-простачка принимают, – возразил Дикушин. – А то еще я слышал от добрых людей, нашелся один смышлёный человек по фамилии Торгованов, предложил он вместо моста подкоп под Неву сделать, чтобы пешим и конным передвигаться можно было. Над тем человеком посмеялись, выпроводили из верхних канцелярий и сказали: «не глупи, дуралей, а упражняйся в промыслах, состоянию твоему свойственных». Так-то, Федот Иванович!..
– Да, помех в добрых делах не мало есть. Но придет время: и мосты висячие над Невой, и ходы подземные для общего пользования – всё будет! Ведь мысль человеческая быстрей всего на свете, она, забегая вперед, угадывает заранее, что в будущем должно быть…
Дикушин и Шубин, осмотрев модель Кулибина, расстались друзьями.
Вскоре после этой встречи Дикушин вместе с другими крепостными мастерами графа Шереметева отправился из Петербурга в Москву. Там, в пригороде, он строил особняк, который известен под названием Останкинского.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Заказов Шубину на бюсты и барельефы было много. Как и прежде, заказы поступали не через Академию художеств, а исходили из «канцелярии ее величества». Каждому знатному вельможе хотелось иметь бюст или барельеф шубинской работы. За эти годы были высечены из мрамора бюсты графа Чернышева, генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского, адмирала Чичагова, князя Потемкина-Таврического, полицмейстера Чулкова, представителя нарождавшегося торгово-промышленного класса Барышникова и многих других.
– Люди не кирпичи, не все одинаковы, в каждом есть что-то свое, особенное, – говорил Шубин своим помощникам. – Особенности надо уловить и в скульптуре так подметить, чтобы человек был виден в изображении и с хорошей и дурной стороны…
У Шубина так и выходило…
Старый холостяк и неутомимый ловелас Безбородко много лет исполнял обязанности личного секретаря и ближайшего советника по иностранным делам при Екатерине. Царица находила его незаменимым. Она знала, что Безбородко содержит целый гарем любовниц и подчас сурово отчитывала его за это. Но тучный Безбородко, если случалось это наедине, только отшучивался.
Екатерина многое прощала ему, так как и сама была далеко не безгрешна. О поведении ее ходило немало достоверных нелестных слухов и дома и за границей. Маркиз де Парелло в своих мемуарах вещал на всю Европу, что русская государыня, имея фаворитов, которых роскошно содержит в императорском дворце, потворствует собственным примером распущенности нравов. Правда, против разгульной жизни Безбородко царица принимала некоторые меры. Однажды, узнав, что он за две ночи выбросил итальянской певице Давиа сорок тысяч рублей, она распорядилась немедленно выслать певицу за пределы России.
Безбородко отнесся к этому безразлично. Ему было не жаль ни певицы, ни денег, так как он уже увлекся актрисой Урановой, только что выпущенной из театрального училища. А у той было намерение выйти по любви замуж за актера Сандунова. Безбородко всячески старался опорочить молодую красавицу и расстроить этот союз. Уранова была из простолюдинок, пользовалась у зрителей успехом и состояла в дружбе с Верой Филипповной.
Однажды вечером, улучив свободную минуту, она пришла навестить Веру Филипповну. Разговорились. Еле скрывая слезы, Уранова рассказала своей подруге и ее мужу о наглых приставаниях Безбородко и просила у Федота Ивановича совета, стоит ли ей пожаловаться царице на старого развратника.
– Может, государыня подействует на нахала? – спросила она.
– Возможно, – согласился с ней Федот. – Кого-кого, а Безбородко она за такое не похвалит. Он к царице весьма близок…
– Советуете пожаловаться?
– Советую.
– Как это сделать, Федот Иванович? Научите меня! Вы бываете во дворце, вы знаете порядки…
– Нужен удобный случай. Лучше всего, пожалуй, сделать это в театре, – в раздумье сказал Шубин. – Напишите жалобу и храните ее при себе. А как представится случай, упадите к ногам царицы и, вручая бумагу, скажите: «Ваше императорское величество, я обижена вашим приближенным и не могу уведомить вас в другом месте по причине великой власти того человека, на коего написана сия жалоба».
Лиза Уранова, или Лизета, как называли ее в дворцовом театре, с помощью своего жениха составила жалобу на Безбородко. В жалобе говорилось о сводничестве со стороны двух директоров дворцового театра и прочих непотребных делах.
Случай вручить царице жалобу скоро представился. На сцене Эрмитажного театра шла опера «Федул с детьми». Уранова пела превосходно. Сама Екатерина, понимавшая толк в театральном искусстве, восхитилась игрой Лизеты и бросила ей букет цветов. Момент был подходящий. Уранова подняла букет, прижала его к своей груди, потом упала перед царицей на колени и, произнеся продиктованное Шубиным обращение, подала царице грамоту.
На другой же день оба директора Эрмитажного театра были уволены «за содействие к сближению Безбородко с бывшей воспитанницей театрального училища Урановой». О том, в каком тоне царица сделала выговор своему любимому царедворцу, история умалчивает. А Уранова на той же неделе стала Сандуновой.
Вскоре после этого эпизода, выступая на сцене, она уже с откровенной смелостью смотрела на Безбородко и при полном зале, обращаясь к нему, небрежно потряхивая кошельком, пела:
Перестаньте льститься ложно,И думать так безбожно,В любовь к себе склонить…Тут нужно не богатство,Но младость и приятство,Еще что-то такое,За что можно любить…
Шубины, присутствовавшие на этом спектакле, были в восторге от выступления певицы. Все зрители знали о похождениях Безбородко и с затаенным смехом наблюдали, как он делал вид, что его это не касается, и громко смеялся, тряся отвисшим подбородком. Глаза его, как всегда, светились блудливым огоньком, влажные губы лоснились.
Вера Филипповна слегка толкнула локтем мужа и, кивнув в сторону Безбородко, тихонько заметила:
– Вот он весь тут, как на ладони. Кстати, он ведь тебе заказал бюст?
– Такого плута зажмуря глаза можно вылепить. Натура распахнута чересчур, – шепнул ей в ответ Шубин.
В тот вечер Лизета выступала в Петербурге последний раз. Она навсегда уезжала с мужем от греха подальше в Москву.
Неудачное ухаживание привело Безбородко в бешенство. Потом он заскучал, запьянствовал и даже распустил свой гарем. Лизета, которая была ему нужна как игрушка, ускользнула из рук. Не помогли ни его щедрость, ни уловки сводней. С этой поры он стал искать себе развлечений в петербургских притонах. Одевался запросто, брал на расходы по сто рублей в карман и, посвистывая, уходил туда, где нравы были еще распущеннее и разврат по цене доступней. Иногда перед утром его, мертвецки пьяного, приводили в чувство, поливая холодной водой, и отвозили во дворец вершить государственные дела…
