Грегор Самаров - На троне великого деда
Но отец Филарет возразил ему:
— Но если она и умрёт, исполнив свой священный долг, то её душа подымется непосредственно на небо и Господь даст ей силы освободиться от всех земных обязанностей.
Он вернулся в комнату великой княгини и сказал присутствующим там, что готов сейчас же отвести их к государыне.
Княгиня Дашкова вскрикнула от радости и вне себя от восторга обвила руками шею отца Филарета и подставила ему для поцелуя свою щёчку.
— Андрей Васильевич! Приведите сюда скорее великого князя Павла! — приказала великая княгиня адъютанту своего супруга.
Тотчас же Пётр Фёдорович обернулся с почти насмешливой миной к графу Ивану Ивановичу Шувалову и сказал:
— Судьба очень благосклонна к вам, граф Иван Иванович, так как даёт вам возможность и в эти знаменательные минуты исполнить долг службы… Идите вперёд и проведите нас к её императорскому величеству.
Граф решился покориться неизбежному и спасти будущее, если настоящее было потеряно для него. При этом он сказал:
— Никогда я не исполнял с такой гордостью обязанности своей службы, как теперь; ведь сегодня я иду впереди счастливой будущности России.
Княгиня Дашкова ещё раз поцеловала руку Екатерины Алексеевны и прошептала ей:
— Всё спасено, будущность принадлежит вам, ваше императорское высочество!..
— А благодарность моего сердца принадлежит моему другу! — тихо ответила Екатерина Алексеевна.
Затем маленькое общество двинулось к своей цели. Впереди шёл отец Филарет, за ним граф Иван Иванович Шувалов, который шёл так торжественно, точно выступал на блестящем празднике пред особой государыни. Великий князь подал руку своей супруге; на его лице была ещё видна прежняя решимость, но губы начали всё более и более подёргиваться, по мере того как он приближался к комнате императрицы, которая в течение долгих лет внушала ему страх и заставляла чувствовать зависимость. Екатерина Алексеевна потупила свои взоры; она казалась олицетворением скромности и вместе с тем глубокого горя. Она не могла бы выказать большее горе и отчаяние, если бы даже была родной дочерью императрицы.
Майор Гудович шёл за великокняжеской четой; он, казалось, решил не отступать в эти критические минуты ни на один шаг от своего повелителя. Дашкова послала горничную великой княгини в свой дом, приказав тотчас принести ей другое платье и сказать её мужу, что она чувствует себя хорошо и в настоящую минуту нужна великой княгине. Затем она наскоро набросила свою шубку и, подавляя в себе приступ лихорадки, заставившей задрожать её нежный организм, поспешила по длинным коридорам за великой княгиней. По коридорам и комнатам дворца шли мужчины и дамы, лакеи и горничные; они обменивались известиями, что комнаты императрицы открыты и что великий князь как раз получает последнее благословение её императорского величества. Под влиянием этой новости все лихорадочно спешили в комнаты государыни, чтобы присутствовать при этом знаменательном акте и выразить своё внимание будущему императору, о возможности устранения которого с престола теперь никто и не думал.
Графы Алексей и Кирилл Григорьевич Разумовские, фельдцейхмейстер граф Пётр Иванович Шувалов и его брат, начальник Тайной канцелярии, граф Александр Иванович, а также все камергеры и придворные дамы, по приказанию императрицы, приблизились к её постели. Благодаря неутомимой деятельности княгини Дашковой и передние комнаты всё более и более наполнялись, и все стремились к раскрытым дверям спальни императрицы; даже дежурившие в коридоре гвардейцы придвинулись настолько близко, насколько это им было позволено.
Все, притаив дыхание, ждали важного для всего государства события. Скоро в комнату, находившуюся пред опочивальней государыни, вошёл Никита Иванович Панин со своим молодым воспитанником, великим князем Павлом Петровичем; последний беспокойно и испуганно посматривал на множество народа, к виду которого он совсем не привык. Тогда раскрылись двери в покои великокняжеской четы, и на пороге, предшествуемые духовником её императорского величества и её обер-камергером, появился Пётр Фёдорович со своей супругой.
Пётр Фёдорович потупил свой взор. Его страх и смущение всё возрастали по мере приближения к императрице. Екатерина Алексеевна держала у глаз носовой платок и, казалось, тихо плакала. Весь двор как бы дожидался знака относительно того, как следует себя держать, так как через мгновение все лица были закрыты платками и отовсюду слышались подавленные рыдания.
Панин подвёл молодого великого князя Павла Петровича к родителям. Екатерина Алексеевна взяла ребёнка на руки, и вся семья, на которой покоилась будущность русского государства, направилась в спальню императрицы.
В головах постели государыни стояла камеристка. Поддерживая за плечи Елизавету Петровну, она слегка приподняла её.
Великая княгиня, точно поражённая горем, упала на колени пред постелью императрицы, Пётр Фёдорович последовал её примеру а маленький великий князь стоял около и начал плакать, так как видел, что кругом все плачут, и так как бабушка, около которой он рос и которая всегда баловала его, лежала бледная и неподвижная на руках своей плачущей камеристки.
Среди царившей вокруг мёртвой тишины, благодаря которой даже в коридоре было слышно каждое слово, произнесённое в спальне, раздался прерываемый рыданиями голос великой княгини, которая промолвила:
— Мой супруг и я, к нашему великому горю, не раз давали вам, ваше императорское величество, повод к неудовольствию, и теперь мы просим вас простить нам всё это и молим Бога, чтобы Он исцелил вас и сохранил вашу жизнь ещё на многие годы, чтобы мы любовью и послушанием могли загладить наши вины и заслужить расположение вашего императорского величества.
— Да, — беззвучным голосом сказал великий князь, который весь дрожал, — мы молим Бога о сохранении драгоценной жизни нашей великой, всемилостивейшей тётки.
Сказав это, он снова опустился на колени.
Маленький великий князь, по знаку Панина, последовал примеру своих родителей.
Императрица взглянула на коленопреклонённую группу. Суровое выражение её лица сделалось мягким и растроганным, она нагнулась к ребёнку, погладила его щёчку своей трепещущей рукой и, с трудом произнося слова, сказала:
— Благодарю вас, дети мои, за участие! Если я поправлюсь, вы найдёте во мне любящего, как мать, друга, который охотно забудет всё прошлое… Но я думаю, что настал конец моей жизни и Господь призывает меня к Себе… Примите моё благословение и да охранит оно вас. Господь услышит молитву умирающей… Он даст вам, мой племянник, силы вести к славе и счастью русский народ, который я любила всем своим сердцем и которому принадлежит моё последнее дыхание. Да поможет вам Бог исполнить всё, что мною было начато и ещё не исполнено для блага моих подданных и для величия моей родной земли.
С большим трудом, при помощи своей камеристки, Елизавета Петровна положила руку на голову племянника, но затем силы, казалось, оставили её она глубоко вздохнула и упала на подушки.
— Ну, однако довольно! — быстро воскликнул доктор Бургав, приближаясь к постели императрицы. — Ваши императорские высочества! Теперь я прошу вас и всех остальных присутствующих здесь удалиться отсюда и дать её императорскому величеству покой, в котором она крайне нуждается.
Великий князь поднялся с колен и подал руку своей супруге. Екатерина Алексеевна ещё раз склонилась над рукой императрицы, снова прижала платок к лицу и прошла рядом с супругом в свои комнаты. Пётр Фёдорович весь сиял от счастья, когда проходил мимо низко кланявшихся придворных.
Панин увёл великого князя Павла Петровича, и все присутствующие, по знаку доктора, вышли из комнаты императрицы.
— Как возможно было допустить всё это! — сказал граф Александр Шувалов своему двоюродному брату, обер-камергеру, графу Ивану Ивановичу Шувалову, когда оба они переступили через порог комнаты.
— Это нельзя было предупредить, — сумрачно ответил обер-камергер. — Великая княгиня умнее всех; мы все должны теперь держаться за неё, иначе мы погибли.
Отец Филарет, несмотря на знаки доктора, приказывающего ему удалиться, подошёл к постели императрицы. Она обратила на него свой безжизненный взгляд и тихо спросила:
— Довольны ли вы, батюшка? Будет ли доволен мною Господь?
Отец Филарет, перекрестив императрицу, ответил:
— Господь милостиво примет в Свои селения душу вашего императорского величества, если даже корона упадёт с вашей смертной головы.
— Господь будет справедлив, — тихо прошептала императрица, — если он это сделает; ведь все земные желания я принесла в жертву небесному долгу.
Доктор отстранил отца Филарета, который, опустив руки и склонив на грудь голову, вышел из комнаты. Затем врач дал несколько капель своего лекарства императрице, которая тихо проговорила несколько слов в забытьи. Великий князь простился со своей супругой и ушёл в свои комнаты; придя туда, он сейчас же отправил Гудовича за Паниным.
