Н. Северин - Перед разгромом
Между тем наступил день, кругом начиналась шумная, каждодневная жизнь. Двери со скрипом растворялись, и по всем направлениям раздавались торопливые шаги.
— Тише, окаянные, барина разбудите!
Кто произнес эти слова у самой его двери? Голос Андрея!
Как ужаленный, сорвался Владимир Михайлович с постели, бросился к двери, приотворил ее и увидел Федьку, шепотом разговаривавшего с управителем у стола с приготовленным завтраком. Тут же стояла и Маланья с блюдом горячих кренделей в руках.
Грабинин протер себе глаза, но видение не исчезало; Андрей стоял все на том же месте, не подозревая, что барин смотрит на него, и что-то объяснял Федьке, понижая голос до шепота. Лицо у него было, как и всегда, спокойное, с насмешливой улыбкой, отражавшейся в умных глазах.
Грабинин снова улегся на кровать и громко позвал:
— Эй, кто там?
Дверь немедленно растворилась, и на пороге появилось ухмылявшееся лицо Федьки.
— Изволили проснуться? А мы-то как старались, чтобы вас не разбудить!
— Подай мне одеться! А кто это у вас там? — спросил барин, указывая на дверь в соседнюю комнату, из которой ворвался блестящий сноп солнечных лучей. — Я слышал голоса.
— Это Андрей Иванович рыбу принес. Спрашивал, когда ее сварить для вашей милости: сейчас или к обеду? Он с поля прошел на реку, а там ребята рыбы наловили, да такой крупной, что все дивятся, — продолжал распространяться Федька, не замечая, с каким волнением слушает его барин.
Наконец ждать дольше разъяснения мучивших его сомнений Владимиру Михайловичу стало не под силу; ему казалось, что сердце его разорвется на части, и он приказал:
— Пошли сюда Андрея!
Федька вышел. Прошло несколько минут томительного ожидания; наконец, явился Андрей. Грабинин был уж не в силах произнести ни слова и только напряженно смотрел на него, точно пытаясь угадать по выражению его лица, какие он ему принес вести.
— Все справлено, сударь, не извольте беспокоиться, — начал Андрей, притворив за собою дверь и выглянув из окна, чтобы убедиться, что никто их не подслушивает. — И, слава Богу, так вышло, что никто здесь не подозревает, что меня всю ночь не было дома. Да и там все так хорошо обставилось, как по заказу. Старика я застал одного в хате и не успел с ним разговориться, как и внучка его из господских хором прибежала, точно ей кто подсказал, что именно ее-то мне и нужно. Обо всем я у нее узнал, и, как стемнело совсем и все в доме улеглись спать, она меня к молодой барыне провела…
— Ты ее привез?
— Что обещал вашей милости, то и исполнил. Сказал, что живота своего для вашей милости не пожалею, так, значит, и есть! Завернули мы их в свитку Настина деда и шапку одного парнишки надвинули им на головку, посадил я их перед собой на седло, и так мы, слава Богу, благополучно доехали, что надо только дивиться. Ни единой души живой по дороге не встретили и еще до рассвета до места доехали.
— Какой же вы дорогой ехали, что я вас не видел? Всю ночь простоял я у плетня и на дорогу смотрел.
— Эх, барин, барин! Да нетто можно нам было по большой проездной дороге ехать? Низами я их провез, лесочками, что вдоль реки растут. Оно верст на шесть дальше будет, да зато вернее и безопаснее. У амбара мы слезли, лошадь я в амбаре привязал, да пешком до старого дома добрались. Как раз вовремя: туда на рассвете бабы с ребятишками за земляникой в парк ходят, и, опоздай мы хоть на один часочек, не уйти бы нам от любопытных глаз. И домой я счастливо вернулся; успел даже лошадь из амбара вывести и в конюшню поставить, раньше чем народ проснулся.
— Ты ее, значит, в старом доме одну оставил?
— Одну. Да там ничего, безопасно-с. Маланья сейчас оттуда, говорит, что барыня започивала. Часика через два, когда народ за обед сядет и подсматривать некому будет, жена им отнесет кушать, а вечерком я и вашу милость туда проведу.
— Вечером? Ты с ума сЪшел! Весь день ждать! — вскрикнул барин так громко, что Андрей бросился запирать окно.
К счастью, двор был пуст; только на самом конце работник копошился у поломанного плетня.
— Барин, да как же вы не понимаете, что всех погубите — и себя, и барыню Елену Васильевну, и нас всех, если терпением не запасетесь до поры до времени! — сказал Андрей, умоляюще протягивая к нему руки. — Поостерегитесь ради Создателя! Ведь у нас дело только что начато, много нам еще мытарств и страха предстоит, прежде чем мы его до благополучного конца доведем! Уж если вам так не терпится их скорее видеть… Послезавтра поедем в лесную пустошь, сами и решите, продавать ее или нет тем купцам, что на нее зарятся, — продолжал он, не возвышая голоса и так естественно, что, если бы Грабинин не увидал Федьки, входившего с его платьем, такой внезапный поворот разговора заставил бы его усомниться в здравом уме собеседника.
Ему стало совестно выказанной слабости, и, сдерживая усилием воли душевное возбуждение, он оделся, вышел в соседнюю комнату и сел завтракать. Шепнув что-то Федьке на ухо, Андрей вышел из горницы.
— Что он тебе сказал? — спросил барин, стараясь произносить слова как можно спокойнее и равнодушнее.
— Приказал вынуть седло, чтобы вашей милости ехать с ним осматривать пустошь.
Андрей сжалился над барином и ускорил час свидания.
Грабинин уже настолько успел проникнуться опасениями своего сообщника, что не мог не оценить этой уступки его малодушному нетерпению и мысленно давал себе слово не злоупотреблять этим. Было бы не только глупо, но и преступно погубить начатое дело спасения Елены неосторожностью и нетерпением. Как она слепо доверилась ему! И какую великую ответственность брал он на себя! Андрей прав: опасность далеко не миновала, и самое страшное еще впереди. Вздохнуть свободнее можно будет, только перебравшись благополучно за границу. Да и тогда они не будут в безопасности: Аратов очень ловок и хитер, и везде у него найдутся пособники, тогда как у них, кроме Андрея, никого нет. Даже и денег на путешествие в чужие края не хватит, надо достать в долг и опять-таки через посредство Андрея.
Как близок сделался Грабинину этот человек, о котором он несколько дней тому назад не имел ни малейшего понятия! Теперь вышло так, что, кроме него да похищенной чужой жены, у него никого не осталось на свете. Давно ли у него было множество друзей, родных, знакомых? Всех с сегодняшней бурей точно смело с лица земли. Свиданием с Еленой, торжественным обещанием спасти ее от мужа он отрезал себе все пути к отступлению и бесповоротно вступил на таинственное тернистое поприще, полное неожиданных опасностей и приключений. Ему, может быть, предстоит и родиной пожертвовать; ни одного безопасного места не осталось для них в России, и, если не удастся устроится в Польше, пользуясь царившими в этой стране беспорядками и неурядицей, придется скрываться в немецких землях или еще дальше.
Так или иначе, но он должен всем пожертвовать Елене, посвятить ей всю свою жизнь. Силою обстоятельств они очутились в совершенно исключительном положении и только в самих себе, в силе своей любви могут искать сил на борьбу с остальным миром. Ни помощи, ни пощады им ждать неоткуда. Все будет против них; одиночество их будет полное, и любовь должна будет им заменить все жизненные утехи. Как преступники, нарушившие закон, они обречены на вечное изгнание. Союз их (если б она согласилась когда-нибудь ответить на его любовь, в чем он далеко не был уверен), может быть, и возбудит в некоторых чувствительных сердцах жалость, но тем не менее в глазах большинства останется позорным и преступным. Чтобы сохранить покой, хотя бы призрачный, им придется лгать и обманывать, выдавать себя не тем, что они есть, найти себе убежище в какой-нибудь трущобе. Найдут ли они такое убежище и где — решить было так же трудно, как и то, удастся ли им обойти все преграды на пути к бегству. Сколько понадобиться хитрости, удачи и счастья, чтобы обмануть прозорливость Ара-това! Он, может быть, уже и теперь догадывается, что молодой сосед влюбился в его супругу. Грабинин, может быть, уже выдал себя смущением, невольно выразившимся на его лице при разговоре о Елене с французом, а также взглядами, полными жгучего любопытства, украдкой бросаемыми на окна строений, мимо которых водил его хозяин усадьбы, показывая ему свои владения. Но не искать взглядом за этими окнами несчастной «порченой» было сверх сил Владимира Михайловича. Да и вообще, чем больше вспоминал он подробности своего пребывания в Малявине, тем больше всплывало ему на ум подробностей, из которых обманутому мужу легко было вывести опасные предположения на его счет.
Но это только усиливало решимость Грабинина все претерпеть до конца, чтобы доказать Елене, что она не ошиблась, предавши свою судьбу в его руки. Препятствия разжигали его любовь и, так сказать, узаконили ее в его глазах. Кто решится сказать, что она ему не принадлежит, когда он для нее всем пожертвует и спасет ее от страшной участи мнимосумасшедшей, на которую обрек ее жестокий тиран, пользуясь ее беззащитностью и одиночеством?
