Юзеф Крашевский - Король холопов
Когда всадник повернулся лицом к хозяину, Вядух узнал в нем короля, хотя и сильно изменившегося. Он не лишился прежних красивых очертаний лица, ни его свежести, но на нем лежала печать грусти, тоски по счастью; он как бы тяготился жизнью, стал более серьезным, постарел и был грустен. Он по-прежнему был ласков и по-человечески разговаривал с крестьянами, обращаясь с ними как с рыцарями или высшими должностными лицами, но видно было, что его тяготит бремя, которое он нес.
Вядух низко склонился перед ним, упав к его ногам.
Король прибыл с небольшой свитой в сопровождении своего неизменного спутника Кохана, охотников, нескольких собак; за ними везли соколов. Казимир, казалось, колебался сойти ли ему с лошади, затем, шепнув что-то Кохану, он остановил коня у ворот и, похлопав старика по плечу, направился вместе с ним к хате.
Гарусьница с радостью и с благоговением встретила короля; она была горда оказанной ей честью и счастлива тем, что такая высокая особа снова посетила их дом.
Как заботливая хозяйка, она тотчас же начала готовить угощение, но Казимир предупредил ее, что ничего есть не будет. У нее был старый мед, и она начала искушать им гостя; Казимир, не желая ее обидеть, со снисходительной улыбкой согласился, хотя и не был любителем этого напитка. Вядух стоял перед королем, который внимательно его разглядывал.
– Ты даже не постарел за эти годы, – обратился он к нему.
– Потому что я и тогда уже был стар, – возразил Вядух веселым голосом. – У нас рассказывают об одном человеке, который, взяв теленка в руки в первый день его появления на свет Божий, носил его на руках и на второй, и во все последующие дни ежедневно и впоследствии до того привык к тяжести, что мог поднять целого вола. Так и с нашим трудом и работой, милостивый пан. Если их не бросать, силы не уменьшаются, и человек не слабеет. Если б я хоть один день отдохнул, на следующий день меня одолела бы старость и немощь.
Король с грустью рассмеялся.
– Ты это умно придумал, – прошептал король.
– Я лишь повторил то, что от других слышал, – возразил крестьянин.
– Я охотно почерпну что-нибудь из этой премудрости, – прибавил Казимир.
Через секунду, король, оглянулся кругом и опираясь рукой о стол, обратился к мужику со следующими словами:
– А знаешь ли ты, старина, что тебя ждет?
Вядух отрицательно покачал головой.
– А я прибыл к тебе, чтобы попросить тебя об услуге…
Крестьянин поклонился.
– Прикажите, милостивый пан.
– И не маленькой, – добавил король, – но она мне нужна…
После некоторого молчания Казимир прибавил:
– Вы, вероятно, слышали, что я пригласил в Вислицу дворян на четвертой неделе великого поста. Им станут там объявлять новые законы, которые будут введены не для одних лишь дворян и духовенства, но и для всего люда и для крестьян тоже.
Вядух улыбнулся с недоверием.
– Милостивый пане! – произнес он. – Я ежедневно наблюдаю одно и то же, когда кормлю лошадей, и им приходится есть из общих яслей, наполненных кормом. Если бы человек за ними не смотрел бы, то старшие и сильнейшие все съели бы, не оставив ничего на долю слабых и маленьких. Так может случиться и с вашими "яслями", к которым, вероятно, нам даже не дадут протиснуться…
– Это уж ваше дело, – произнес король с улыбкой, – я наполню "ясли" и, пока жить буду, останусь при них. В Вислицу съедутся дворяне, духовенство, рыцарство и обыкновенные паны…
Необходимо, чтобы и мужики там были…
Вядух с удивлением взглянул на короля и ничего не ответил.
– А допустят ли нас туда другие? – шепотом спросил он после размышления.
– Вы скажете тем, которые захотят вас прогнать или запретят вам доступ, – что вы повинуетесь моему приказанию. Я хочу, чтобы вы там были. Крестьянин как будто не видел в этом надобности и покачивал головой. – Поезжай ты, – произнес король, – возьми с собою несколько состоятельных крестьян, пользующихся у вас почетом; будьте вы при мне для того, чтобы не могли сказать, что я о вас забыл или пренебрег вами. Ведь и без того меня называют королем холопов, – пускай, по крайней мере, знают, что я им хочу быть так же, как я король для дворян, рыцарства и всего люда, который живет в этом королевстве… Поэтому я вам приказываю, чтобы вы привезли в Вислицу нескольких ваших собратьев. А для того, чтобы вам не пришлось израсходоваться в случае, если не хватит корма для ваших лошадей, потому что в Вислице его могут съесть лошади дворян, возьмите это на дорогу.
При этих словах король вынул из кошелька приготовленный сверток с деньгами и положил его на стол…
– А Вислицу-то я поеду, – с гордостью промолвил крестьянин, – если только жив буду, – но не за ваши деньги, милостивый король. Это годится для бедняков. Мы – люди простые и живем попросту, такими родились и так привыкли; мы золота на себе не носим, но и у нас кое-что найдется припрятанным в горшке под лежанкой про черный день.
– Возьмите это; меня вы этим не разорите, – рассмеялся король, –возьмите для других, для того, чтобы вы могли выбрать других не по богатству, а по уму и их серьезности…
И – всего хорошего!..
С этими словами король встал и, чуть-чуть отведав налитого меда, направился к дверям. Вядух шел вслед за ним, почтительно склонившись. У порога король, повернувшись к нему, добавил:
– Помните, что к четвертой неделе поста там необходимо быть…
Непременно…
Потому что я осведомлюсь о вас…
Когда король вышел к своим людям, они еще сидели за медом, которым их угостили; наскоро допив кубки, они вытерли усы и вскочили на лошадей. Казимир уже отъехал на большое расстояние от двора, а мужик все еще стоял задумавшись, как бы приросший к земле…
Гарусьница даже вынуждена была выйти к нему и хлопнуть его по плечу, чтобы заставить очнуться.
– Что с тобой, старина?
Ничего не ответив, Вядух вошел в хату, где на столе лежал королевский мешочек, и, опустившись на скамью, погрузился в глубокую задумчивость. Жена остановилась перед ним с заложенными руками, устремив на него испытующий взгляд и покачивая головой.
Лекса не мог собраться с мыслями и долго не отвечал на ее вопросы. Наконец, он встал, сотворил крестное знамение и, поправив шапку на голове, тяжело вздохнул.
– Да свершится воля твоя Господня. Если нужно в Вислицу, то попаду и в Вислицу…
– Что же, разве это для тебя обида, а не честь? – спросила Гарусьница.
– Ты, старуха, лучше молчала бы, потому что ты ничего не знаешь! –воскликнул Вядух. – За такую честь человек потом расплачивается жизнью. Я никогда не кичился своим богатством, потому что не хотел вызывать зависти, а теперь нельзя ударить лицом в грязь и осрамить себя и свое сословие! Поохав немного, Вядух прошелся несколько раз по комнате, выпил оставшийся после короля бокал с медом, поправил на себе пояс, крепче стянув его, осмотрел свои лапти, и выглянув через окно, чтобы по солнцу определить время, обратился к жене.
– К ужину, вероятно, возвращусь, а может быть и нет… Смотри, голубушка, чтобы я, возвратившись, нашел похлебку. А теперь мне нужно собираться в путь.
Выбрав самого лучшего коня, старик, не отказавшийся еще из-за возраста от верховой езды, бодро уселся на лошадь и ускакал.
По соседству жило несколько богатых крестьян, но не все они были похожи на Вядуха. Самые выдающиеся из них льнули к дворянам и к ним заискивали, поступали к ним на службу, обязывались нести повинности. С ними нельзя было говорить о положении крестьянства, ибо они, хоть и принадлежали к этому сословию, но не принимали близко к сердцу его интересы.
Другие предпочитали спокойно оставаться у себя, не подвергаясь никаким неприятностям, потому что, несомненно, надо было быть подготовленными к тому, что рыцарство недоброжелательно отнесется к их присутствию; некоторых Лекса не мог пригласить, так как они уже слишком просты были; поэтому выбор был очень труден, и Лекса был сильно озабочен, так как он стыдился удовольствоваться небольшой горсточкой сотоварищей. Дорогой Лекса тяжко вздыхал о том, что король возложил на его плечи такое тяжелое бремя, но сбросить его он уже не мог.
До самого позднего вечера Гарусьница, дремля на скамье, напрасно поджидала его возвращения. И на следующий день ни к обеду, ни после обеда, ни вечером старика все еще не было. Жена не столько беспокоилась о нем, сколько злилась. Она пошла с жалобой к сыну, и когда возвратилась, мужа все еще не было дома; лишь на третий день она услышала голос Лекса, звавшего Вонжа, чтобы убрать коня.
Она тотчас же обвела взглядом лицо старика, желая узнать, в каком расположении духа он возвратился; лицо его было спокойное, ясное, и на губах играла улыбка. Он потребовал еды, и это было хорошим признаком. У него не было привычки отдавать отчет жене в своих делах, поэтому она и не расспрашивала его, зная, что он потом сам расскажет, если она не выкажет своего любопытства.
