Александр Лоза - Не изменяя присяге
Здание Национального театра располагалось на площади недалеко от железнодорожного вокзала. Мичман Садовинский подскочил к нему на лихаче за несколько минут до начала спектакля. Бруно раньше не бывал в этом театре. Он скользнул взглядом по фасаду здания, выполненному из гранита и песчаника, по красивым кованым фонарям и прошел в фойе. Театральный швейцар распахнул дверь, фойе было полупустым — все уже рассаживались в зрительном зале, и Бруно сразу увидел Ирину. Ее стройную фигурку облегало длинное темное платье. Волосы были гладко уложены, яркие губы и вечерняя косметика эффектно оттеняли лицо.
«Такая барышня достойно украсит самый изысканный салон Петербурга!» — неожиданно для себя восхищенно подумал мичман. Они прошли в партер, и Бруно оглядел зал.
— Театр построили в 1902 году, — тихо проговорила Ирина. — Обрати внимание на модернистский стиль в архитектуре зала.
Бруно кивнул головой. Действительно, прекрасный интерьер театрального зала почти полностью состоял из плавных изогнутых линий. Они сели в кресла, и спектакль начался. Бруно искоса поглядывал на Ирину. Ее тонкий профиль и блестящие глаза притягивали его взгляд, и Бруно почти не вникал в происходящее на сцене.
* * *Всю следующую неделю на «Расторопном» проводились общекорабельные работы по консервации не задействованного в ремонте оружия, оборудования и механизмов.
Вечерами, расположившись в кают-компании, мичман Бруно Садовинский и мичман Михаил Воронин беседовали, дружески обсуждая самые разные темы, в том числе и личные, душевные, но рано или поздно их разговоры возвращались к уходящему году, к походам «Расторопного», к дальнейшей собственной службе и судьбе, к происходящему в стране «бардаку», к тому, о чем не принято было рассуждать во флотской офицерской среде вслух.
Бруно говорил о том, что за весь период боевых походов самодвижущиеся мины Уайтхеда ими не использовались ни разу. Парадокс — но миноносец «Расторопный», носитель минного (торпедного) оружия, ни разу самодвижущиеся мины не применял.
Они с мичманом Ворониным сходились на том, что год был трудным и тяжелым, но приобретенный боевой опыт, пережитые вместе опасности и трудности сплотили и сдружили их экипаж, офицеров и матросов, внушили гордость за свой корабль, за «Расторопный» и, им хотелось в это верить, усилили веру в победу. Хотя, как помнил Садовинский из дружеского разговора на недавней встрече с мичманом Ляпидевским, не все разделяют такую веру.
Да, третий год войны все больше давал себя знать. Усталость от беспрерывных плаваний сильно утомили личный состав миноносца; матросы иногда неделями не съезжали на берег с корабля. Весь экипаж постоянно находился в готовности в ожидании выхода в море, в постоянном напряженном ожидании боя, атак германских подлодок и аэропланов, опасности плавающих мин.
Жизнь в постоянном нервном напряжении приводила к физической и духовной усталости как матросов, так и офицеров. Газеты изолгались, и читать их было невозможно. К этому добавлялись всевозможные слухи и домыслы: о безобразном влиянии Распутина при дворе; об изменах и предательстве в высших эшелонах власти; о забастовках и манифестациях недовольных войной рабочих, о неудачах на фронтах. Война все еще продолжалась, и ее конец казался бесконечно далеким.
* * *Мичман Садовинский ставил задачи боцманматам, а те расставляли матросов, руководили всеми работами и докладывали мичману об исполнении.
В субботу 3 декабря команда продолжала приборку жилых помещений миноносца, а механики приступили к разборке трубопроводов в машине. Инженер-механик корабля мичман Гуляев, на несколько минут появлявшийся в кают-компании хлебнуть чаю, усталый, с красными глазами, снова исчезал в машине. В течение следующих шести дней команда проводила работы по съемке трубопроводов в машинном отделении.
7 декабря по распоряжению командира дивизиона убыл с миноносца «Расторопный» на эскадренный миноносец «Видный», своего же 9-го дивизиона, мичман М. М. Воронин. Михаил Воронин и Бруно Садовинский за время службы на «Расторопном» по настоящему сдружились. Бруно вспоминал, сколько ими было говорено-переговорено во время длинных ночных вахт, сколько поддержки и дружеского участия чувствовал он за эти месяцы со стороны Михаила. Да, истинность и ценность дружбы осознается только тогда, когда расстаешься с другом.
На «Расторопном», кроме командира, из офицеров осталось двое: механик — мичман Гуляев и он, мичман Садовинский.
12 декабря команда выгружала оставшийся уголь из угольных ям миноносца, очищала трюмы, помещения кочегарки и машины. Следующие два дня работы по выгрузке угля продолжалась. Выгрузили 23 тонны кардиффского угля. Работало 11 человек. Последующие пять дней команда очищала и скоблила краску с переборок в жилых помещениях.
«19 декабря, понедельник.
13:40 Погасили топку и прекратили пары в котле № 4. Отопление взяли с дока».
(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60377)
В этот день боевой корабль, эскадренный миноносец «Расторопный», окончательно превратился в плавучий дебаркадер. Однообразно и тоскливо тянулись дни декабря: прибытие на корабль, разводка матросов по работам, построение и переход в казармы на обед, опять работы, увольнение матросов на берег, контроль возвратившихся из увольнения, и опять все по заведенному кругу.
Миноносец заполонили мастеровые. Мичман Садовинский, несколько раз за истекший год бывавший в ремонтах на разных заводах Гельсингфорса, ни разу, до последнего времени, не ловил на себе столько настороженных косых взглядов рабочих, не слышал в свою спину острых, как штык, словечек. Исчезла уважительность рабочих в обращении к офицерам, которая раньше присутствовала при совместной с мастеровыми отладке вооружения и механизмов миноносца.
Тесное общение матросов и заводских рабочих и раньше не укрепляло дисциплины, но сейчас приносило в казармы озлобление, направленное против царского самодержавия, против тягот войны и обнищания народа в тылу. Все это расшатывало дисциплину, рождало халатное отношение матросов к службе, приводило к попыткам уклонения от работ.
Перед Рождеством, 24 декабря, всю ночь шел сильный снегопад.
«9:00 Команду развели на работы по счистке снега с палубы».
(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60377)
Временами Бруно чувствовал, как наваливалась тяжелая, какая-то давящая усталость. Даже он, оптимист по натуре, чувствовал, что стал уставать.
Мысленно мичман Садовинский вспоминал свой первый день прибытия на действующий флот, на миноносец «Разящий». День 16 апреля. Сколько было радости и гордости оттого, что он — на боевом корабле! Ему всегда казалось: а вдруг война быстро кончится и он не успеет принять участия в боевых действиях? Но он успел. И вот уже завершается этот тяжелый военный 1916 год. Его не назовешь победным, и от этого еще тревожнее и тяжелее на сердце.
«Даже Ирина — этот свет в окошке, — думал Бруно, — не приносила полного успокоения его душе.
Для мичмана Бруно Адольфовича Садовинского год заканчивался с каким-то внутренним беспокойством, душевной тяжестью и тревогой о будущем, об их с Ириной будущем.
Зима выдалась небывало снежная. Мело, мело над всей матушкой Россией. Балтику сковало льдом, боевые корабли Балтийского флота застыли в оцепенении в базах и гаванях в ожидании весны.
Глава 2. Гельсингфорс. 1917 год
Быстро пролетели рождественские и новогодние праздники. 1917 год вступил в свои права и заявил о них крепким морозом и снегом. Зима на Балтике, как и в предыдущий год, была ранней и суровой. В отчете о деятельности флота Балтийского моря командующий флотом адмирал А. И. Непенин сообщал, что со второй половины декабря «наступило полное затишье на театре и флот окончательно перешел на зимнее положение. Ледовый покров сковал не только берега Ботнического, Рижского и Финского заливов, но распространился по восточному побережью Балтийского моря до Данцига».
Затянутый льдом Гельсингфорсский залив, с впаянными в его лед дредноутами, терялся в морозной дымке. Линкоры 1-й бригады линейных кораблей флота Балтийского моря — «Гангут», «Полтава», «Севастополь», «Петропавловск» и часть 2-й бригады — линкоры «Андрей Первозванный» и «Император Павел I», с поднимавшимися над ними струйками белого пара и дыма, казались издали, с берега, небольшими хуторами, разбросанными то тут, то там по заснеженной равнине. Между боевыми кораблями были протоптаны дорожки, огражденные раскрашенными столбиками, прямо как на картинах входившего в моду художника Кустодиева, изображавшего ярко и красочно жизнь русской провинции. Кое-где виднелись еще не расчищенные, после недавнего снегопада, катки, организованные для катания нижних чинов приказом нового командующего флотом адмирала А. И. Непенина.
