Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга 2 - Марина Алиева
Даже я…
А разве я умираю?!
Да. Кажется…
Господи! Ни о чем не прошу, только пусть кто-нибудь подойдет и повернет меня!
И этот огонь… Пусть раздвинут хворост! Я хочу узнать, чего ждут эти монахи?
Кажется не смерти?
Они думают, я встану рядом с ними?
Нет? Много чести?… Три трюфеля в котле… И свинья… Она что, подбрасывает хворост?! О, Господи! Дай мне силы сменить положение! Я хочу встать и посмотреть им в глаза!
Я – великий король, который не должен умирать в своей постели, сгорая, как еретик! Я вообще не могу быть «как» – я «есть»! Я бессмертен! Бес… бес смертен… смертен бес… Я – бес! Сам дьявол! И готов восстать, чтобы жить дальше! Пошли вон, монахи! Много чести… Совершить подлость ради победы, знать, что это подлость и знать, что это же знают все остальные, но все же сделать – это тоже требует мужества! У меня одного его хватило против всех вас: милосердствующих и мрущих, по воле равных себе!»
Слабая рука поверх простыни дернулась, сжимая пальцы в кулак. Только два – указательный и средний – остались почти прямыми и медленно разъехались по влажной ткани.
«Аминь, Господи! Вот моя честь – я не трус, и этого довольно».
Герцог Бэдфордский привстал, тревожно вглядываясь в лицо на жестких подушках.
– Милорды…
Все находящиеся в комнате бросили перешептываться и, не сговариваясь, посмотрели на постель.
– Кажется… Всё.
Бэдфорд медленно подошел и склонился над изголовьем. Бесконечно долго он вглядывался в лицо брата, на глазах меняющее свои очертания. Потом, так же медленно, не разгибаясь, закрыл невидящие глаза.
– Король умер, – сказал Бэдфорд. – Да здравствует король Генри Шестой!
ФРАНЦИЯ
(1422 год)
Король Франции Шарль Шестой Безумный умер 21 октября 1422 года. Чуть меньше, чем через два месяца после смерти человека, которого своим больным мозгом, не ведая, что творит, назвал «сыном и наследником».
Умер тихо и почти незаметно, совершенно забытый за той суетой, которая поднялась после смерти Монмута.
Из Лондона, пользуясь тем, что растерянный парламент еще не пришел в себя и охотно выполнял любые отдаваемые твердым голосом приказы, был срочно вывезен малолетний наследник и, невзирая на опасности путешествия через пролив, доставлен в Париж, под опеку герцога Бэдфордского.
Новый регент Франции сразу показал, что настроен решительно и зло. Любые попытки хотя бы намекнуть на преждевременность и нецелесообразность тех или иных его действий пресекал на корню и быстро затыкал рты, ставя точку в разговоре одним и тем же: «Я выполняю волю брата!». А во всем том, что вершилось помимо этой воли, усматривал зародыш измены и реагировал мгновенно. «Хозяйская рука должна быть крепкой и всегда готовой ударить! – говорил он, верша расправу. – Пускай сразу привыкают, что договор, подписанный в пользу моего племянника, не пустая бумажка. Когда он достигнет совершеннолетия, оба королевства должны стать единым целым! И я добьюсь этого любой ценой!».
Овдовевшую принцессу Катрин, которая всего год носила титул королевы Англии, Бэдфорд тоже вызвал в Париж. Шествуя за гробом – сначала мужа, а через два месяца и отца, бедняжка смотрела вокруг испуганными глазами и покорно принимала быстрые перемены в своей судьбе. Её последней главной ролью на этих политических подмостках стал проезд по улицам французской столицы с крошечным сыном на руках под неусыпным вниманием герцога Бэдфордского. Перед склепом в Сен-Дени, где упокоился безумный отец, Катрин передала сына герцогу и послушно отошла в темный угол Истории.
Всё! Своё дело она сделала.
Заполучив наследника обоих престолов, герцог готов был вернуть принцессу стране и матери, чтобы забыть о ней навсегда.
Вдовствующие королевы встретились без особых сантиментов. Пристрастившаяся к сладкому Изабо очень располнела за последнее время. Белое вдовье покрывало только подчеркивало её отечное лицо, уже начавшее обвисать. Тяжелые складки появились по углам рта и возле носа, мешки под глазами собрались мелкими сборками, словно тонкий полог в алькове её опустевшей кровати…
От прежней красавицы ничего не осталось. Но Изабо уже устала нравиться и покорять. «Что ты так смотришь?», – равнодушно спросила она заплаканную дочь. – Я желала покоя и я его получила. Эти тело и душа страстям больше недоступны. А призракам страстей прежних нет дела до того, на что я становлюсь похожа».
С полным безразличием смотрела Изабо и на то, как герцог Бэдфордский прибирает к рукам страну. Когда ей сообщали о какой-нибудь очередной кровопролитной схватке или о зверствах, чинимых бригантами во время рейдов, она только пожимала плечами и говорила своему заметно поредевшему двору: «Если бы все эти бастарды перестали сопротивляться, ничего бы не было. Не понимаю, зачем они так упорствуют?».
Впрочем, иногда интерес в Изабо просыпался. После сражения при Краване она любезно поздравила сэра Томаса Монтаскьюта, которому предоставилась-таки возможность отомстить за Боже, и потребовала пересказать ей ход сражения со всеми подробностями.
Английский граф охотно поведал о том, как после трехчасового стояния по берегам реки Йонны он велел вынести перед войсками своё знамя и первым кинулся в воду. Как храбро бургундцы осажденного Кравана выбрались через западные ворота и очень вовремя ударили в тыл объединенным франко-шотландским отрядам… Но, уходя из покоев Изабо, Монтаскьют поймал себя на мысли, что королева Франции более всего желала услышать о потерях. И, кажется, осталась очень довольна четырьмя тысячами убитых французов, в числе которых были и представители высшей знати – не менее трехсот известных ей людей.
Что-то смутно похожее на жалость к стране, получавшей оплеухи, как осиротевший после смерти отца ребенок, шевельнулось в душе сэра Монтаскьюта. Но длилось это всего мгновение и тут же улетучилось. 4-ый граф Солсбери, гордо тряхнув головой, хозяйским шагом двинулся дальше по своим делам.
Несколько иначе относился к делам во Франции герцог Бургундский.
С одной стороны, любая победа англичан была и его победой тоже, поскольку и те, и другие войска действовали пока в полной слаженности. Все союзнические договоры с Бургундией новый регент Франции подтвердил и обещанные Филиппу земли Голландии и Зеландии отдал беспрекословно, несмотря на недовольство брата Глостера.
Но с другой – в отличие от своего покойного брата, носившего титул короля, герцог Бэдфордский с невысокого престола регентства озирался вокруг более алчно и действовал более хищно. Делить с ним ответственность за то, что будет наворочано в стране, умный Филипп не хотел и предпочитал лично ни в каких сражениях не участвовать.
К тому же не давал покоя
