Ричард Вудмен - Око флота
Дринкуотер вновь почувствовал себя мальчишкой. В присутствии этого внушающего страх незнакомца вся его начальственность улетучилась в один миг. Он ощущал жуткую усталость и необходимость помыться.
Верзила посмотрел на него и улыбнулся. Потом произнес с явным нортумбрийским акцентом:
— Видел вашу постановку на якорь. Хорошая работа. У вас есть пленные, конечно?
— Да, сэр, около двадцати.
— Около? — нахмурился лейтенант. И снова закашлялся.
— Я не выпускал их на палубу, сэр. Не могу сказать, скольких именно убили прошлой ночью.
Лейтенант нахмурился еще сильнее.
— Ты говоришь, что ты с «Циклопа», парень?
— Да, сэр, именно.
— Он же сейчас где-то у берегов Ирландии. Так с кем же ты воевал прошлой ночью?
Дринкуотер рассказал, как американцы отбили корабль, как погиб лейтенант Прайс, и коротко коснулся отчаянной попытки призовой команды исправить ситуацию. Хмурая гримаса на лице первого лейтенанта сменилась кривой улыбкой.
— И ты не хотел, чтобы эти молодчики снова досаждали тебе?
— Да, сэр.
— Я вышлю нескольких человек и баркас. Отправь пленников в Пенденнис. После этого рапортуй капитану Эджкамбу в «Короне». — Свои слова офицер сопроводил сначала жестом в направлении приземистой башни Пенденниса, а потом — скопления домов и хижин, образующих торговую часть Фалмута. Его снова охватил приступ кашля.
— Спасибо, сэр.
— Не за что, — уже поворачиваясь, бросил верзила.
— Простите, сэр…
Офицер обернулся, прижимая к губам окровавленный платок.
— Можно узнать, как вас зовут?
— Коллингвуд, — прокашлял высокий лейтенант.
На слово лейтенанта Коллингвуда можно было положиться. Полчаса спустя к борту подошел баркас с «Галатеи» и пять морских пехотинцев поднялись на шхуну. Хэген из кожи вылез, чтобы привести в порядок своих парней, но им не под силу было равняться с ребятами с «Галатеи».
Американцев загнали на баркас. Дринкуотер приказал спустить шлюпку с «Алгонкина» и вместе со Стюартом отправился на берег. На каменном пирсе во внутренней гавани Фалмута пехотинцы построили американцев. Понурый Джозайя Кинг занял место во главе своих людей, а красные мундиры расположились по флангам печальной маленькой колонны. Дринкуотер, во все еще мокрых и пахнущих трюмной водой штанах, важно занял место впереди, за ним следовали шестеро матросов и Стюарт с кортиками наголо.
Хэген, тоже благоухающий трюмом, был рядом с Дринкуотером. Колонна тронулась. Был базарный день, и город кишел народом. Люди криками приветствовали маленькую процессию, проходившую по узким улочкам. Дринкуотер ловил взгляды девиц и женщины, и обнаружил, что это весьма волнует его. Но такова уж тщеславная натура человека, что сержант Хэген, выкатив грудь колесом, демонстрировал уверенность, что все эти взгляды предназначаются ему. На самом же деле эти взгляды адресовались грустному красавцу — капитану Кингу, который в уныло-романтическом ореоле своего поражения порождал в непредсказуемых женских сердцах нежное участие.
Джозайя Кинг буквально кипел от ярости, пожиравшей его подобно огню. Он сгорал от стыда при мысли, что во второй раз потерял свой корабль. Американец в бессильном гневе досадовал на судьбу, которая похитила победные лавры у него, Джозайи Кинга из Ньюпорта, и возложила их на этого тощего молодого мичмана, чьи вонючие мокрые штаны липнут к ногам при каждом шаге. Особенно мучило его то, что он попался в тот самый момент, когда восхвалял себя за предусмотрительность. Наверное, именно это было самым горьким, самым острым шипом в его ране. Он и его парни уныло брели вперед; колонна тем временем вышла из города и стала взбираться на холм. Дорога вела мимо земляных укреплений вверх по поросшему кустарником склону. Было жарко, солнце припекало. Вдруг слева от них показались бастионы, и им пришлось перебраться через ров, пройдя через итальянского стиля гауптвахту, за которой они оказались собственно в черте укреплений замка.
Караульные вызвали сержанта, тот вызвал капитана. Последний прислал прапорщика с поручением разобраться, и продолжил послеобеденную дрему. Прапорщик, обнаружив, что эскорт возглавляет не более, чем замызганный мичман, преисполнился невероятного презрения. Его снисходительные манеры раздражали валящегося с ног Дринкуотера, которому пришлось выносить тоску незнакомой и ненавистной ему бумажной работы, без чего даже на войне не обходится. Каждый американец по отдельности должен был быть зарегистрирован за подписью самого мичмана и прапорщика. Тем временем солнце пригревало, и Дринкуотером овладевала истома, проистекающая как из-за бессонной ночи так и облегчения, вызванного освобождением от ответственности. Наконец высокомерный офицеришка отвязался от него. Морские пехотинцы снова построились, и маленький отряд начал спускаться в город. Дринкуотер в сопровождении Стюарта направился в гостиницу «Корона».
Капитан фрегата Его Королевского Величества «Галатея» Эджкамб принадлежал к офицерам старой школы. Появление оборванного мичмана в вонючих штанах вызвало у него приступ праведного гнева. Когда этот неряха-мичман попытался доложить ему о прибытии захваченного приватира «Алгонкин», капитан не стал размениваться на детали. А еще ему не нравилось, когда его прерывают.
Обличительная тирада, которой он угостил Дринкуотера, была столь же длинной, сколько бессмысленной. К ее концу не раскрывавший рта мичман поймал себя на мысли, что даже не слушает. На улице ярко светило солнце, и им овладело страстное желание не делать ничего, только нежиться в этих теплых лучах, да еще обнимая при этом за талию одну из девчонок, что встретились им по дороге. Благоуханный воздух Корнуолла лился сквозь открытое окно, отвлекая его от мыслей о долге. И только когда капитан смолк, наступившая тишина вернула Натаниэля из его мечтаний обратно в комнату гостиницы. Он посмотрел на капитана. Вольготно скинув мундир, Эджкамб напоминал того, кем и являлся — распущенного, некомпетентного офицера, бросившего свой корабль, чтобы наслаждаться прелестями местных красоток. Дринкуотер почувствовал к нему приступ острого отвращения. Он вскинул руку ко лбу:
— Есть, сэр. Благодарю вас, сэр.
Потом повернулся и вышел из комнаты. Стюарта он обнаружил у стойки внизу. Квартирмейстер весело болтал с краснощекой девицей. При виде ясных глаз и аппетитных грудей девушки, у Дринкуотера екнуло внутри. Слегка смущенный Стюарт предложил мичману пива.
— Это ваш капитан? — спросила у Стюарта девица, легкомысленно захихикав, и поставила перед Дринкуотером кружку.
Квартирмейстер, покраснев, кивнул. Дринкуотер был смущен непривычной для себя близостью к девушке, но чувствовал, что подчеркнуто уважительное обращение Стюарта вызвано стремлением придать молодому офицеру значимости. Служанка склонилась над ним.
— Не желает ли ваша честь чего-нибудь еще, — завлекающе спросила она.
Во вновь обретенном ощущении уверенности в себе, Дринкуотер не поддался чарам трепетно вздымающейся груди. Жадно припав к кружке, он смотрел на девушку поверх края, наслаждаясь ее разочарованием по мере того, как пиво согревало его желудок. Он же, как не крути, начальник призовой команды «Алгонкина», и именно ему довелось промаршировать по улицам Фалмута под восхищенными взорами целых толп женщин… Он допил пиво.
— Сказать по-правде, мадам, я не имел намерения приобретать здесь что-нибудь помимо кружки-другой пива…
Девица подсела ближе к Стюарту. Она знала, что у квартирмейстера есть при себе гинея или полсоверена, поскольку заметила блеск золота в его руке. Вид бывалого моряка не позволял усомниться, что тот не отважится отправиться на берег, не имея чем заплатить за маленькое развлечение или бутылочку доброго вина. Девушка посмотрела на Дринкуотера. «Жаль, — подумала она, — парень симпатичный, особенно для тех, кому нравятся бледненькие». Рука Стюарта обвила ее талию. Ах, нужно же девушке на что-то жить…
— У вашей чести, наверное, много важных дел, — многозначительно проговорила девица. И прильнула к Стюарту, который глянул на мичмана. Дринкуотер увидел, как рука матроса сжимает налитую грудь. Пышная плоть вздымалась, грозя вот-вот выскочить из-под стесняющей ткани не совсем чистого лифа.
Он весело улыбнулся, и встал, бросив на стол несколько медяков.
— Будьте на борту к закату, мистер Стюарт.
По возвращении на «Алгонкин» Дринкуотер обнаружил шхуну отдраенной начисто. На палубе лежал куль — это был труп. Тут же сидели раненые, среди них Грэттен: на его руку хирург с «Галатеи» наложил лубки. Во время отсутствия мичмана Коллингвуд побывал на шхуне, и распорядился, чтобы доктор помог раненым из числа команды «Циклопа». Он же приказал навести порядок на призе.
