Пол Джефферс - Боги и влюбленные

Возможно, он действительно был застенчив, как говорил Витурий. Он явно знал о моем интересе к нему. Когда наши глаза встречались, он отворачивался.

Наконец, расстроенный и охваченный нетерпением, я дождался, чтобы он взглянул на меня с безопасного расстояния, и помахал ему рукой. Потом импульсивно поднес руку к губам и послал ему воздушный поцелуй. Уже собираясь повернуться, он вздрогнул (словно его кто-то ударил), а потом расплылся в улыбке, смущенно приложил к губам кончики пальцев и вернул поцелуй.

Мы не поговорили ни в этот, ни на следующий день. Но на третий день, прогуливаясь у края утесов, я услышал за спиной шаги. В ужасе повернувшись и приготовившись сражаться, если кто-то собирается меня столкнуть, я увидел Луция с таким же перепуганным лицом.

— Я не хотел тебя напугать, — извинился он. Как обычно, он был без одежды.

— Ты напугал, — резко произнес я. — Ты ведь знаешь об этих скалах.

Кивнув, он поглядел вниз.

— У меня о них кошмары.

Засмеявшись, я ответил:

— У меня тоже.

— Меня зовут…

— Луций, я знаю.

— А ты Ликиск.

Усмехнувшись, я похлопал по его широкому, крепкому плечу.

— Мы многое друг о друге знаем!

— Говорят, ты любимчик Цезаря, — сказал он с уважением.

— Вчера — любимчик, сегодня — корм для рыб, — ответил я, и он рассмеялся. — Я был прав насчет твоих глаз, — продолжил я. — Догадался, что они зеленые. У такого, как ты, просто должны быть зеленые глаза. И замечательная улыбка.

— А твои глаза голубые. Я на это надеялся.

— Польщен, что тебе не все равно.

— Мне далеко не все равно, Ликиск.

— Тогда для меня это действительно честь.

— Кажется, я в тебя влюбился.

Я засмеялся, но тут же объяснил причину своего веселья:

— Я смеюсь, потому что мы с Витурием решили, будто ты очень стеснительный. Но ты, оказывается, совсем не такой. Напротив, ты очень прямолинеен!

— У тебя есть кто-нибудь, в кого ты сейчас влюблен?

Даже если здесь был бы кто-то, кого я любил, я бы ему не признался. Он так надеялся, что у меня никого нет. И разумеется, я не мог рассказать ему о Марке Либере.

— Нет, никого.

Как я и ожидал, Луций широко и довольно улыбнулся.

Я с радостью обнял его и поцеловал, но мы тут же отстранились друг от друга. По тропинке кто-то шел.

— Я к тебе сегодня загляну, — пообещал Луций.

Я медлил, зная об опасности, но все же не смог возразить, глядя в такие глаза.

— Хорошо, но будь осторожен.

Когда мы расстались, он отправился домой с безошибочной беспечностью влюбленного мальчишки.

Возвращаясь к себе, я хотел рассказать Витурию о своем новом друге.

Но у порога меня ожидал преторианец.

XIV

Немолодого воина звали Бланд, и это был дружелюбный охранник, хотя служака до мозга костей. Как и остальные преторианцы, он знал, что я у Цезаря на особом счету, однако с равной вежливостью относился ко всем живущим здесь мальчикам и девочкам. У него были приятные манеры, но плохие новости.

— Витурий пытался сегодня сбежать. Ты должен пойти со мной.

Я в ужасе спросил:

— Куда?

— За тобой послал Калигула.

Это было странно. Я ожидал, что меня доставят самому Цезарю, всегда присутствовавшему при наказаниях, уверенный — мне предстоит именно оно. Витурий наверняка признался, что я просил взять меня с собой. Признался не потому, что был из тех, кто впутывает в свои дела окружающих ради собственного спасения. Спасти себя ему было не суждено. Это пытки перед смертью заставили Витурия выложить информацию, независимо от его стремления ее скрыть.

Резиденция наследника Цезаря располагалась на небольшом расстоянии от просторного дома Тиберия. Дом Калигулы был меньше, но столь же комфортным и уютным. Умеренный образ жизни, который вел росший в армии Калигула, был перенесен на Капри, обретя, впрочем, более величественное воплощение.

Молодой человек ожидал меня в приемной. Он сидел в позолоченном кресле с красными подушками и смотрел в большое окно на солнце, поднимавшееся над зеленоватым морем. Когда я вошел в комнату, он встал, улыбнулся, но ничего не сказал, а затем повел Бланда и меня по длинному коридору в комнату без окон, до дрожи напомнившую мне тюрьму в лагере преторианцев. Там на грубой деревянной скамье лежал труп Витурия.

— Его заметил Авл Вителлий, — сухо объяснил Калигула, — Мальчишка, разумеется, тут же понял, что Витурий пытается сбежать, и вызвал охрану. Когда Витурий боролся, охранник ударил его мечом. Он прожил достаточно, чтобы ответить на некоторые вопросы. Рассказал и о тебе. О том, что ты хотел с ним сбежать. Не отрицай. Я знаю тебя достаточно, чтобы ему поверить. С этим все ясно. Ты рад, что не сбежал?

— Будь проклят Авл Вителлий, — пробормотал я.

Калигула улыбнулся.

— Авл выживет благодаря смазливому личику, доступности и пониманию того, что и когда рассказывать своим друзьям. Хороший римлянин.

— Если у меня подвернется шанс, я его убью.

Калигула покачал головой:

— Оставь убийство знатокам, Ликиск. Не сомневайся — однажды Авла убьют. Я тебя покину, чтобы ты мог попрощаться со своим другом.

Я задержался ненадолго, обратив внимание, что для побега Витурий выбрал свою любимую одежду из моего гардероба: желтую тунику, заляпанную теперь кровью в месте, где его пронзил меч. Красота лица осталась нетронута, и я поблагодарил за это богов.

Когда я вернулся в комнату, Калигула потягивал вино. Он предложил бокал и мне. Я медлил, и он рассмеялся.

— Яд — это для знати, Ликиск. Рабам достается более жестокая смерть. — Он глотнул из моего бокала, а потом отдал его мне.

— Ты умный мальчик, намного умнее тех, кого можно найти на нашем маленьком острове. Чтобы о тебе разузнать, я приложил некоторые усилия и средства. Я знаю твою историю так же хорошо, как свою, и впечатлен сходством нашего детства. Мы оба дети армии, оба выросли в домах политиков и учились жизни, наблюдая за тем, насколько опасными могут быть политические водовороты. Но самое главное — мы оба выжили. Калигула и Ликиск, выжившие! Приятная мысль, не так ли? Поверь, чтобы выжить в Риме, нужно очень постараться. Нужно быть сообразительным и знать, какие течения выбрать. Течения привели тебя ко мне. Поверь, это не случайность. Я знаю, о чем говорю, знаю, куда иду, знаю, что делать дальше. Я также знаю, кто со мной, а кто — нет. Каждый человек имеет выбор. Сейчас выбираешь ты.

Сбитый с толку, я нахмурился, закусил губу и посмотрел в окно, на воду.

— Какой же у меня выбор? — наконец, спросил я.

— Быть со мной или с моим дедом.

— Какая разница, с кем я?

— Разница, мой дорогой, в том, что ты там, где ты есть. Известно ли тебе, что Тиберий — твой личный враг? Думаешь, это странно? Как может быть, спрашиваешь ты себя, чтобы Цезарь был врагом мальчика-раба? Все очень просто: он виновен в смерти твоего любимого хозяина, покойного Кассия Прокула! Это, разумеется, политика. Политика есть политика, и она имеет мало отношения к рабам-мальчишкам. Я не говорю о том, что Тиберий является врагом Ликиска из-за политического спора, который привел к самоубийству сенатора. Нет. У меня есть гораздо более веское доказательство, нежели смерть Прокула, чтобы обратить твое сердце против моего деда. Мне продолжать?

— Я слушаю, — ответил я, не сводя с него глаз.

Калигула улыбнулся.

— Хороший мальчик. Я знал, что могу положиться на твой интерес. Уверен, в процессе рассказа твое удивление будет только расти. Не думал ли ты о тех странных обстоятельствах, что привели тебя на Капри?

Я кивнул.

— Это тоже не случайность. В его безумии всегда есть система. Ты появился здесь в результате плана. Да, плана! О, Ликиск, назойливые пальцы Тиберия вмешивались в твою жизнь гораздо дольше, чем ты можешь себе представить. Ты — приз в столь изощренной игре, какой я до сих пор не видел в Риме, где было изобретено искусство предательства. Я уже говорил, что тщательно изучил твою историю, но также имел возможность наблюдать ее сам, как публика, пришедшая в театр на трагедию. Начнем с жреца, который позаботился о твоем посвящении в культ.

Пораженный, я воскликнул:

— Ювентий!

— Ты знаешь, что этот жрец был близок к Тиберию. Бесстыдный сплетник, Ювентий вечер за вечером услаждал слух Цезаря историями о том, что происходит в его храме. Разумеется, он частенько говорил о подлинной драгоценности в его коллекции катамитов — о прекрасном Ликиске. В планы Ювентия входило представить тебя Цезарю, но потом возникло это дело с беглецом…

— Сэмием!

— … Сэмием. Твой ненаглядный Прокул поднял из-за этого такой шум, что даже могущественный Тиберий не решился подливать масло в огонь этого скандала. Безопаснее было выждать. Вряд ли этот инцидент улучшил отношения Цезаря и Прокула. Наконец, Цезарь решил, что настало время выйти против Прокула, а заодно получить драгоценность Ювентия. Однако даже Цезарь не может безнаказанно выступить против одного из величайших сенаторов нашего или любого другого времени. Дело шло медленно, но в конце концов привело тебя сюда, Ликиск. За этим стоит коварный ум. Впрочем, наше путешествие по сему хитроумному лабиринту еще не закончено.