Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3

— А ведь, к слову сказать, эти признания еще раз доказывают, что в Ордене не было ни какой ереси, если отречение от Христа считалось грехом, в котором теперь надо покаяться на исповеди. Нелепо было бы вступить в тайное братство катаров, за что наставник–катар называет тебя кретином и посылает каяться в том, что ты выполнил его распоряжение. Поэтому приходиться окончательно признать ошибочным вывод Ги Фо: «отречение от Христа и плевание на распятие должны были означать тайное принятие веры или идеала, отличных от христианства». Это ложь. Ни какой «ереси тамплиеров» не существовало.

— Это так, хотя мы сейчас не об этом. Сейчас нам важно, что эти признания доказывают: отречение от Христа в Ордене действительно практиковалось.

— Но как без ереси объяснить отречение?

— Это возможно, и к этому мы ещё вернемся. Пока нами установлено: факт ереси и факт отречения надо рассматривать как два отдельных факта. Факт ереси мы опровергли и забыли про него. Теперь говорим об отречении. Так вот, кроме сказанного, в деле есть признания, которые я никогда не соглашусь считать вымыслом.

Тамплиер Бертран Гаек рассказал о том, что вступил в Орден оставшись без денег во время паломничества в Святую Землю. После обычного приема в Орден в Сидоне приор велел ему отречься от Христа, а когда Бертран отказался, пригрозил убить его. И тут вдруг прозвучал сигнал: «К оружию!», на них напали сарацины. Приор, трое присутствовавших на церемонии братьев и сам Бертран, бросились на защиту христианской веры, перебив при этом десятка два сарацин. Однако, до того, как они выбежали из часовни, Бертрана успели заставить поклясться, что он ни кому не расскажет о требовании отречься от Господа. После боя он спросил, зачем всё это было устроено и приор сказал, что его просто испытывали, и это всего лишь шутка.

— К слову сказать, испытание и шутка — не одно и тоже.

— Вот–вот. Иначе говоря, Бертрану было дано невнятное, путанное объяснение, а если бы он это выдумал, всё выглядело бы очень стройно. Он не мог бы выдумать эту историю, чтобы доставить удовольствие инквизиторам, потому что последних такое признание вряд ли порадовало. Ведь тут отречение от Христа выглядит чем–то необязательным, без чего можно обойтись, и даже более того — отказавшийся отречься, был принят в Орден. Это признание опровергает главное утверждение инквизиции: все тамплиеры отрекались от Христа, так что уж точно не инквизиторы придумали эту историю. Кроме того, рассказ Бертрана совершенно не вписывается в шаблон признаний. Сознавшись под пыткой или из страха, совершено ни к чему было городить такой сложный огород. Сказал то, что говорят все и от тебя отвязались. Не знаешь, в чём сознаются остальные, так спроси у дознавателя. И дознаватель предложил бы шаблон, а уж ни как не эту «поэму о паломнике».

— Но, если принять признание Бертрана за истину, оно значительно уменьшает, смягчает вину Ордена.

— Совершенно верно. Но именно это докладывает, что вина, пусть и гораздо меньшая, всё–таки была. Ведь очевидно, что Бертран не был клеветником, потому что клеветник постарался бы не преуменьшить, а преувеличить вину Ордена.

— А среди показаний людей, не принадлежащих к Ордену, есть что–нибудь заслуживающее доверия?

— Как ни странно, во Франции «внешних» показаний против Ордена почти не было. Это лишний раз доказывает, что следствие не увлекалось клеветническими измышлениями. Ведь Ногаре ни чего не стоило пригласить дюжину мерзавцев, которые выдумали бы про тамплиеров самые страшные вещи и подтвердили бы, что лично присутствовали при тамплиерских богохульствах. Но к заведомой лжи следствие не прибегало, хотя с удовольствием использовало даже малейшие намеки на виновность тамплиеров. Есть одно показание, косвенно свидетельствующее против Ордена, по всем признакам — вполне достоверное.

Родственник некого рыцаря Гуго, Гишар де Марсийяк, рассказал, что Гуго вступил в Орден Храма в Тулузе. После торжественной церемонии Гуго отвели в глухую комнату, приняв самые изощренные меры, чтобы ни кто не подглядывал, даже дверь изнутри была закрыта плотными занавесами, чтобы любопытные ни чего не могли увидеть в щели. Родственники очень долго ждали возвращения Гуго, и наконец он появился, облаченный в плащ тамплиера и выглядевший очень бледным и ошеломленным, хотя до этого был полон радостного воодушевления. На следующий день Гишар спросил Гуго, что случилось, и тот ответил, что ни когда больше не знать ему радости и душевного покоя, но более ничего не добавил. Когда же другие по просьбе Гишара пытались расспросить юношу, это ни чего не дало и лишь растревожило его. Позднее узнали, что Гуго сделал себе круглую печать, на которой были вырезаны слова: «Печать погибшего Гуго». Пробыв в Ордене два месяца, Гуго вернулся в родной дом, прожил там полгода, а потом заболел и умер, перед смертью исповедавшись у одного францисканца.

— Что–то уж очень зловещая история, прямо как в готическом романе. Ты веришь в ее подлинность?

— Верю. Главным доказательством подлинности этого свидетельства является то, что оно ни чего по существу не доказывает. Если бы Гишар имел целью оклеветать Орден, он обязательно рассказал бы, как Гуго перед смертью сознался ему, что отрекся от Христа, плюнул на крест и проделал еще множество всяческих мерзостей. На мертвого ведь можно что угодно списать. Но Гишар не сказал того, чего не знал, того что явно хотели услышать от него инквизиторы. Самое простое тому объяснение — он не хотел врать. А значит, ему можно верить. При этом самым логичным объяснением истории Гуго является то, что он совершил нечто богомерзкое и не мог себе это простить. Если он отрекся от Христа просто растерявшись от неожиданности, позволил себя подломить жесткими требованиями и угрозами, а потом решил, что навсегда погубил свою душу — это всё объясняет.

Итак, если нас действительно интересует истина, мы не можем игнорировать целый комплекс доказательств того, что тамплиеры отрекались от Христа. При этом ранее мы привели не менее убедительные доказательства того, что Орден Храма отнюдь не был антихристианской организацией, и тамплиеры вели себя так, как ни когда не ведут себя христопродавцы и богоотступники. Возможно ли все эти, казалось бы, взаимоисключающие доказательства уложить в единую непротиворечивую схему? Возможно. Я знаю, как это сделать. Но об этом давай уже в следующий раз.

На следующий день Андрей, заглянув к Сереге, сказал тоном, не терпящим возражений:

— Пошли наверх. Покажу тебе храмы Лалибелы.

Серега подчинился безропотно, не сказав ни слова.

Они переходили из храма в храм, Андрей рассказывал другу то, что сам знал об этих чудных творениях христианского гения. Гидом он, впрочем, был немногословным, понимая, что сейчас не надо забивать Сереге голову большим объемом информации, лучше дать ему возможность развеяться и впитать дух окружавшего их древнего величия. Серега слушал, казалось, внимательно, во всяком случае вежливо, когда надо — кивал, впрочем, иногда не к месту. Он добросовестно скользил глазами по всему, что видел, явно стараясь не упустить ни одной детали, но Андрею показалось, что его друг делает это скорее из чувства долга, без глубокой внутренней заинтересованности, какой можно было ожидать от профессионального историка.

— Тебе не понравились наши храмы? — тихо улыбнувшись, спросил Андрей.

— Как они могут не понравиться? Я так мечтал побывать здесь. Но объясни мне, Андрей, почему мне сейчас — всё равно?

— Объясню. Это внешнее величие. Оно сейчас не может тронуть тебя, потому что ты весь сконцентрирован на внутреннем преодолении той трагедии, которую пережил. Тебе пока не надо пытаться отвлечься от этой трагедии на внешние впечатления, лучше оставаться внутри себя, пока в своей душе порядок не наведешь. Извини, что сразу не понял этого. Перевари пока свою внутреннюю Чечню, а потом душа откроется для внешних впечатлений.

— А ведь ты прав, Андрюха.

— А я вообще, чем дальше, тем реже ошибаюсь. Расскажи лучше, что делал «Пересвет» в Чечне.

— В саму войну мы по сути не вмешивались, федералов не поддерживали и вообще старались с ними не пересекаться. Уберечь от разрушения православные храмы тоже не могли при всем желании. Для этого потребовалось бы не меньше дивизии. Даже если бы «Пересвет» был могуч, как Орден Храма в Палестине, и то вряд ли справились бы, потому что Орден Храма действовал в рамках христианского по самой своей природе государства крестоносцев, а мы действовали… посреди полного дерьма. Так что задачи ставили перед собой минимальные, хотя, на мой взгляд, достаточно важные. Спасали священников и всех верных христиан, помогали им эвакуироваться. Из храмов, которые было всё равно не спасти, спасали иконы, кресты, евангелия, антиминсы. Много святынь смогли уберечь от осквернения. А запасные Дары… это ведь очень важно… В каждом храме есть запасные Дары — Тело и Кровь Христовы. Их спасали, не считаясь с собственной жизнью. Конечно «Бог поругаем не бывает». Поругаемы бывают души людские. Собственно, души и спасали от осквернения.