Франсин Риверс - Последний пожиратель греха
— Так это был отец? — спросил он упавшим голосом.
Он выглядел таким убитым, что мне хотелось как-то смягчить вину его отца. — Он меня поймал, когда я с реки шла. Сказал, что я против него все делаю. — Я чувствовала угрызения совести. Мой язык был, как пламя огня: теперь я боялась, что этот огонь разрушил нашу дружбу. Обычно, когда что-то уже разрушено, слишком поздно понимаешь, как много это для тебя значило. — Фэйган, про это никто не знает. Клянусь тебе. Я не говорила моему папе и вообще никому. И не скажу. Вот тебе крест. Я бы тебе не сказала, если б ты банку не разбил!
— Ты-то чего плачешь? Это я в аду гореть буду.
— За что гореть? — спросила я, всхлипывая и вытирая нос.
— За все, что мой отец сделал. Как тот человек сказал. Грехи отцов переходят на их сыновей.
— Но это несправедливо! Ты что-то не так услышал!
— Я точно слышал.
— Ты сказал, там река…
— Я точно это слышал, говорю тебе! — На его глазах были слезы, и я вспомнила, как он плакал, когда шел с реки.
Я подошла ближе. — Тогда, я думаю, нам обоим пожиратель грехов нужен.
— А что хорошего, если мы его найдем? Мы ведь не умерли еще?
— Может, он наши грехи сейчас забрать сможет?
— А зачем он станет это делать?
— Не знаю. Но можно ведь его спросить, что мы теряем?
Он немного подумал, покусывая губу. — Ладно, — сказал он уныло. — Завтра. Я буду тебя ждать, где ручей Кай впадает в реку. Мы идем на охоту.
10
Прячась за кустами горного лавра, мы с Фэйганом наблюдали за хижиной безумной женщины, ожидая, когда она выйдет из дома. Ни один из нас не был достаточно смелым, чтобы подойти к дому и позвать ее. И ни один из нас не хотел переступать этот страх. Было еще рано, и мы использовали это как оправдание, ожидая, когда наконец взойдет солнце и зальет светом долину. Мы оба промокли от обильной росы, которая была повсюду на траве и листьях.
— Вчера вечером я ходил того человека слушать, — прошептал Фэйган.
— Что ж он на этот раз сказал?
— Он опять звал нас прийти к нему и слушать слово Господне, и тогда мы обретем покой душам нашим.
— Мы обретем покой, точно. В могилах, когда умрем прямо там на месте.
— Мне показалось, он не так говорил. Но я не стал реку переходить, потому что отец мой и братья меня могли увидеть. Они следят, чтоб никто туда не ходил.
— Я боюсь этого человека, Фэйган.
— А я не его боюсь. Я за него боюсь. — Он отбросил со лба волосы, нахмурился. — Я не думаю, что мой папа станет что-то делать человеку, который от Бога пришел.
Я ничего на это не ответила, но кошмарный сон не выходил из головы. Мне казалось, что Броган Кай способен на все, ведь он едва не задушил меня. Я подумала, что он, наверное, возомнил себя богом. По крайней мере, в этой долине. Из лесу вышла олениха с двумя оленятами, нисколько не боясь. Они паслись совсем недалеко от нас. Фэйган выпрямился и пристально смотрел в сторону леса. — Посмотри туда! — На его лице был написан восторг. Я посмотрела туда и увидела огромного оленя, стоявшего в тени между деревьями. Рога на его гордой голове напоминали величественную корону. — Первый раз такого огромного вяжу. Почему у меня ружья нет?
— Как ты можешь говорить так? Он же такой красивый!
— Им целую зиму вся семья кормиться может.
Я смотрела на него и думала, как хорошо, что у него есть только рогатка.
Когда открылась дверь хижины, олениха быстро подняла голову и прыгнула обратно в лес, оленята бросились следом за ней. Большой олень словно растворился в лесной чаше. Мы с Фэйганом немного подались вперед и стали смотреть на хижину сквозь нависающие лозы, ожидая появления это странной Блетсунг Маклеод.
Она вышла в длинной ночной рубашке, светлые волосы струились золотым каскадом и завивались ниже пояса. Она потянулась и зевнула, прикрыв рот ладонью, прошла через крылечко и остановилась на самом краю, глядя на гору. Потом свистнула по-птичьи и довольно долго ждала ответа. Свистнула еще раз, подождала еще.
— Вот оно в чем дело? Ты слышала?
— Да, — прошептала я, когда из лесу на горе раздался ответный свист.
— Это ни на какую птицу, что я знаю, не похоже.
Блетсунг Маклеод вернулась в дом.
— Почему бы тебе не сделать что-нибудь и не подарить ей, Катрина Энис? — спросила Лилибет, сидя неподалеку от нас.
— А что сделать?
— Я ничего не говорил, — сказал Фэйган и посмотрел на меня.
— Это Лилибет.
— Не строй из себя сумасшедшую!
— Я и не строю. — Я обиделась и встала.
— Ты куда?
— Вниз, к ручью, нарву цветов.
— Цветов? Сейчас?
— Я сделаю ей венок, Фэйган. Может, она будет добрее к нам, если мы подарим ей что-то. А раз ты разбил варенье…
— Ну, иди, собери цветы. Я буду смотреть.
Я стала пробираться через дикий виноград и шиповник и подошла к ручью. — Почему он тебя не видит? — я спросила Лилибет. Я устала от ее таинственных ответов.
— Ты знаешь почему.
— Потому что тебя нет. Потому что ты только в моей голове.
Лилибет слегка улыбнулась, сидя на мшистом камне, взгляд ее ясных, голубых глаз говорил о том, что она хорошо знает меня.
— Гервазе Одара думает, что ты привидение, — упрямо продолжала я.
— Она думает, что я даже хуже.
— Но это несправедливо.
— Жизнь несправедливая. Она трудная. От первого до последнего вздоха.
— Почему это так?
— Потому, что люди упрямые. Они хотели своих путей, и Бог им это позволил.
— Поэтому Фэйган и я должны страдать.
— Как все. Это долгое испытание веры, которое готовит тебя к тому, для чего ты предназначена.
— К чему?
— Узнай.
— Почему ты не можешь мне это сказать?
— Потому, что ты тоже упрямая. Ты все еще отказываешься понять истину, хотя истина вокруг тебя везде и всюду, от самой земли до самых звезд.
Вся злость вдруг вышла из меня, и горло сдавила грусть.
— Я не хочу быть упрямой, Лилибет. Я хочу понять.
— Ты соберешь все кусочки, и Бог прольет на них свет.
— А когда это будет?
— В то время, которое Он выберет.
Я быстро собрала все нужные мне цветы и вернулась к Фэйгану, который сидел на прежнем месте. — Она еще в доме. Огонь развела. Видишь дым?
Я села и стала быстро плести венок, оставляя дырочки между стеблями и вплетая туда другие цветы. Я думала о том, что сказала Лилибет, по-прежнему не понимая этого. Я посмотрела на свое произведение, надеясь, что Блетсунг Маклеод оно понравится больше, чем маме. — Готово.
— Это красиво, Кади. — Мне было так приятно это слышать, что я покраснела. — Тебя твоя мама научила?
— Бабушка.
Набравшись храбрости, мы вышли на открытую поляну у подножия Горы Покойника и подошли к маленькому домику.
— Эй! — закричал Фэйган. Я была рядом и держала в руках венок — так, чтобы Блетсунг Маклеод его увидела. Она не показывалась, тогда Фэйган крикнул еще смелее и громче:
— Эй! Отзовитесь!
Мое сердце громко забилось:
— Гляди, занавеска зашевелилась.
— Пошли теперь. Вперед. — Фэйган сделал мне знак рукой и пошел к дому.
— Мэм, мы вам что-то принесли!
— Не надобно ничего мне. Уходите!
— Да мы просто мимо шли!
— Идите отсюда, я сказала!
Я приуныла и упала духом, а Фэйган не сдавался: — А вот и не уйдем, пока не выйдите к нам! — он говорил с настойчивостью своего отца. Сейчас он, как никогда, был похож на него.
— Фэйган, — испуганно прошептала я. Я уже и так достаточно бед натворила и боялась, как бы он не сделал еще хуже.
— Кади Форбес, я тебе уж сказала не ходить сюда, а ты еще этого грубого мальчишку с собой привела! Прочь отсюда! Давайте!
Лицо Фэйгана сделалось багрово-красным. — Я не хотел вовсе быть грубым с вами, мэм. Но нам — Кади и мне — поговорить с вами надобно! Да ничего плохого мы вам не сделаем. Он подтолкнул меня:
— Скажи.
— Мы не собирались вам никакого зла делать, — крикнула я в подтверждение его словам. — Мы вам принесли что-то!
Немного погодя Блетсунг Маклеод все же открыла дверь и вышла на крыльцо. Теперь на ней была поношенная черная юбка и выцветшая синяя блузка. Волосы — наскоро заплетены в косу. — Ну, что тебе еще надобно, Кади Форбес? — сказала она в отчаянии. — Ну что тебе здесь надобно в этом Богом забытом месте?
— Мне надо все кусочки собрать вместе. — Я знала, что никто не поймет моих слов, как, впрочем, и я сама. Фэйган в недоумении посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Блетсунг Маклеод остановилась в глубине крыльца. Сейчас она напомнила мне ту олениху в лесу, которая стояла на поляне, готовая прыгнуть в чащу при малейшей опасности. Мне даже казалось странным, что передо мной вообще взрослая женщина. Теперь, когда я увидела ее такой незащищенной, все мои страхи исчезли, и вместо этого я почувствовала к ней любовь и жалость. Я сказала Фэйгану: — Она боится нас.
