Виктор Поротников - Олег Рязанский против Мамая. Дорога на Куликово поле
— Я согласна стать твоей женой, Пентег. — Ольга повернулась и обвила крепкую шею литовца своими гибкими руками. — Я готова пойти с тобой хоть на край света. Токмо давай сделаем это немедленно, любый мой. Давай уйдем из Рязани уже этой или следующей ночью. Бегство по реке — это самый верный способ, ибо на воде следов не остается.
Преодолевая мучительные колебания, Пентег наконец сдался на уговоры Ольги. Литовец настоял лишь на том, что бежать им лучше не этой ночью, а следующей, поскольку в эту полночь ему заступать в караул. «К тому же для дальнего пути нам нужно запастись изрядным запасом съестного, — резонно заметил Пентег. — Несколько дней нам придется усиленно грести веслами, а на это силушка понадобится».
Находясь в ночном дозоре на бревенчатой стене княжеского детинца, Пентег вновь и вновь прокручивал в памяти свою прожитую жизнь. Скоро ему исполнится двадцать восемь лет. Самое время для обустройства семейного гнезда. Двадцатилетним юнцом Пентег угодил в татарскую неволю, в полной мере хлебнув унижений и побоев за шесть долгих лет рабства. Никто из близких родственников Пентега не попытался вызволить его из неволи при помощи денежного выкупа. Знатных пленников ордынцы весьма охотно отпускают на волю за звонкую монету, используя в таких делах купцов-посредников. Пентег подозревал, что все его братья либо погибли в междоусобных распрях, либо сами пребывают в бедственном положении. Когда ненавистные рабские оковы все-таки упали с рук Пентега благодаря деньгам рязанского князя, то литовец мысленно поклялся преданно служить Олегу Ивановичу, покуда сердце бьется у него в груди.
Теперь получается, что Пентегу придется нарушить свою клятву ради того, чтобы обрести семейное счастье с любимой девушкой. Это был трудный выбор для Пентега, обладавшего благородной душой и не привыкшего платить злом за добро. Ведя мучительный спор с самим собой, Пентег старался уверить себя в том, что иного выхода у них с Ольгой попросту нет. «Олег Иванович не позволит мне жениться на Ольге. Он подыскивает ей жениха среди русских княжичей, — размышлял Пентег, зябко кутаясь в теплый плащ. — Вот и выходит, что нам с Ольгой нужно бежать из Рязани, коль мы желаем быть всегда вместе. Надеюсь, Олег Иванович не сильно озлобится на меня. Все-таки я два года служил ему верой и правдой».
* * *Стоял сумрачный осенний вечер. Ветер, напоенный густым запахом опавшей сырой листвы, налетал порывами, хлопая ставнями на окнах.
Олег Иванович прогуливался по теремной галерее, укрытой наклонной тесовой кровлей. Эта крытая галерея примыкала к южной и западной стенам терема на уровне второго яруса. В летние погожие дни князь и его приближенные обычно трапезничали и собирались на совет на южной галерее. На ее широкой площадке могли свободно разместиться за длинным столом до двадцати человек.
С наступлением осенних холодов челядинцы уносили столы и скамьи с верхней галереи в нижнюю теремную трапезную, где были сложены две большие печи из речных валунов. Начиная с сентября, слуги каждое утро жгли в печах березовые и сосновые поленья, поддерживая тепло в теремных помещениях.
Тягостные мысли одолевают Олега Ивановича. Целебные травяные снадобья монастырского лекаря не излечили от тяжкого недуга княжича Романа, который угасает на глазах. Оставалось лишь уповать на то, что княжич Роман исцелится чудесным образом, проведя несколько ночей в Чудотворной часовне. Монахи уже свершили все необходимые обряды, прочитав положенные молитвы и окропив внутренние покои часовни святой водой.
Стоя на высокой террасе возле дощатых перил, Олег Иванович смотрел, как четверо бородатых монахов в черных рясах, с черными клобуками на голове несут через двор княжича Романа, уложенного на носилки. Одиннадцатилетний княжич завернут в лисью шубу, на ногах у него красные сафьяновые сапожки, голова покрыта круглой парчовой шапкой с меховой опушкой. Олег Иванович вглядывается в бледное лицо сына с заострившимся носом и с закрытыми глазами, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Горячие слезы выступили на глазах у князя, но он усилием воли не позволил им пролиться.
Чернецы с носилками в руках вышли за ворота и скрылись из виду, заслоненные высоким частоколом. Двое гридней, стоявшие на страже у ворот, опять завели беседу между собой, опираясь на короткие копья. Ветер трепал полы их длинных красных плащей.
Олег Иванович, пройдясь по крытой галерее от угла до угла, собрался было сойти по лестнице в нижние теремные покои. Неожиданно перед ним предстал игумен Севастьян, возникший из темного дверного проема, ведущего к лестничному пролету. Длиннобородый худощавый, как щепка, игумен заговорил с князем о том, что в монастыре под Коломной имеется чудотворная икона Святого Иова, доставленная туда из Москвы самим митрополитом Алексеем.
— Уже немало хворых прихожан исцелились от своих недугов, приложившись устами к этой чудотворной иконе, — сказал игумен Севастьян. — Коль в нашей обители княжич Роман не избавится от своей болезни, то можно будет перевезти его в Голутвин монастырь.
Олег Иванович бросил на игумена недобрый взгляд. Любое упоминание Голутвина монастыря, выстроенного три года тому назад недалеко от Коломны, выводило его из себя. Московский князь Дмитрий ставит укрепленные монастыри на порубежье с Рязанским княжеством, переманивая туда беглых рязанских смердов и холопов. Вроде бы богоугодным делом занимается князь Дмитрий, на деле же всякий пограничный монастырь есть защита для Москвы хоть с южной стороны, хоть с западной.
— Не поедет мой сын в Голутвин монастырь, — резко бросил Олег Иванович. — Не хватало мне московлянам кланяться!
— Храм в Голутвине монастыре построен не для московского князя, но во славу Господа, — с легким осуждением в голосе произнес игумен Севастьян. — Смири гордыню, княже. Не Дмитрию ты станешь класть поклоны в Голутвине, но богу. Увидит Господь твое смирение и избавит сына твоего от тяжкой немочи.
— Ежели Господь и впрямь всемогущ и всесведущ, то мои молитвы дойдут до Него и из Солотченской обители, — сказал Олег Иванович, не скрывая своего раздражения. Он помолчал и сердито добавил, глядя на игумена из-под нахмуренных бровей: — Когда митрополит Алексей приезжал в Голутвин монастырь для освящения тамошнего храма, то ты, владыка, тоже пожаловал туда вопреки моему запрету. Твердя о своем служении Господу, ты тем не менее успеваешь лебезить и перед митрополитом Алексеем, который является советником Дмитрия во всех его делах, причем не всегда честных и справедливых.
Беседуя, князь и игумен неспешно двигались по галерее. Со стороны могло показаться, что они разговаривают, как давние друзья. Соблюдая приличие, Олег Иванович не повышал голос, дабы снующие по двору челядинцы и дружинники не навострили уши. Своему окружению Олег Иванович старался показать, что у него нет никаких разногласий с игуменом Севастьяном.
Внезапно стремительный топот копыт разорвал дремотную тишину сентябрьского вечера. На княжеское подворье влетел наездник на рыжем взмыленном коне. Гонец был без шапки, его длинные светлые волосы были растрепаны ветром. Желтые сапоги на нем были забрызганы грязью, как и мосластые ноги скакуна.
К гонцу с разных сторон стали сбегаться дружинники, встревоженные его измученным видом и мрачным лицом.
Первым с гонцом заговорил Тихомил:
— Здрав будь, Пентег! Коня ты совсем загнал, друже. Что стряслось?
— Беда! — хрипло вымолвил Пентег, устало опираясь на луку седла. — К Рязани татары подвалили в великом множестве. Боярин Громобой вывел рязанских ратников за стены и вступил в сечу с нехристями. Ордынцы взяли верх в битве и ворвались в Рязань на плечах наших отступающих воинов. Громобой велел мне известить Олега Ивановича о случившемся несчастье, упредить, чтоб он покуда не возвращался в Рязань.
— Ступай ко князю, друже, — сказал Тихомил, помогая Пентегу сойти с коня. — Да ты никак ранен! Может, позвать лекаря?
— С лекарем успеется, — проговорил Пентег, зажимая ладонью кровоточащую рану на своем левом бедре. — Вражья стрела пометила меня в сече. Где князь-то?
— В тереме он, наверху, — ответил Тихомил, кивнув на высокие бревенчатые хоромы под двускатной тесовой кровлей с резными петухами на коньке.
Прихрамывая на левую ногу, Пентег торопливо заковылял к теремному крыльцу.
Тихомил повелел кому-то из гридней бежать за лекарем, кому-то позаботиться о коне Пентега, а сам поспешил в терем вслед за литовцем, понимая, что в сложившихся обстоятельствах князь вполне может возложить на него какое-нибудь важное поручение. Тихомил уже привык к тому, что самые опасные и трудные поручения Олег Иванович доверяет именно ему.
…Сидя на скамье, Пентег во всех подробностях поведал Олегу Ивановичу об очередной татарской напасти, свалившейся на его стольный град. Князь, облаченный в длинный голубой кафтан с зауженными рукавами, метался по светлице, как рассерженный лев. Олег Иванович досадовал на боярина Громобоя, который столь опрометчиво ввязался в битву с татарами вместо того, чтобы держать оборону на отстроенных заново стенах Рязани.
