Марина Александрова - Кольцо странника
Всеслав вздрогнул, огляделся, и подошел.
– Довольно ли ты выучил наш язык? – продолжил хозяин, и Всеслав понял и ответил:
– Да, я уже могу понимать и говорить на вашем языке.
– Хорошо. Присядь рядом со мной. Мы будем беседовать, не так ли? Сейчас нам принесут ужин, и я хочу слушать историю твоей жизни.
Бесшумно открылись двустворчатые дверцы, слуги внесли стол, уставленный яствами, напитками. Хозяин потчевал Всеслава ласково, предлагал попробовать то того, то другого, так что Всеслав совсем согрелся душой, разомлел. По просьбе хозяина начал рассказывать ему о своей жизни – путаясь, сбиваясь, не находя нужных слов. Но странно – говоря о себе на неродном языке, почувствовал вдруг странную легкость и отчужденность, словно говорил о чужой судьбе. Хозяин, назвавшийся Никифором (но обращаться к нему следовало – господин мой), слушал внимательно, кивал головой; порой, когда Всеслав запинался, мучительно подыскивая нужное слово, прикасался к его руке, ободряя...
– Сердце мое привязалось к тебе, как только я тебя увидел, – сказал господин, когда Всеслав закончил свой рассказ и припал пересохшими губами к кубку. – Меня пленила твоя молодость и красота, страдание и печаль в твоих глазах. О, я сделаю все, чтобы облегчить твою участь, я сделаю так, чтобы твои глаза только улыбались. Ты ни в чем не будешь знать недостатка...
У Всеслава язык чесался сказать – отпусти ты меня на волю, отправь на родину, коли уж я так тебе приглянулся. Но не решился, испугался прогневить этого странного человека. А хозяин подсаживался все ближе и ближе. Держал теперь Всеслава за руку своей влажной рукой, часто и глубоко вздыхал. «Эк я его расстроил», – подумал Всеслав и покосился на профиль Никифора, еле видный уже в полумраке. Тот почувствовал взгляд, повернулся медленно. Влажные его губы раскрылись в улыбке и, прежде чем Всеслав успел понять, что происходит, приникли к его шее в липком поцелуе.
Огненная вспышка озарила разум, перед глазами закружились красные точки. Как просто все оказалось, Господи! Брезгливо, словно стряхивая мокрицу, он отстранил хозяина, вскочил с ложа. Не было даже слов – по-гречески не учили такому, да и по-русски забыл все, кроме ругательств.
– Что ты, что ты, – зашептал Никифор, поднимаясь. – Светлый юноша, милый... Ну, подойди, не бойся...
– Я подойду, – тихо сказал Всеслав по-русски. – Я-то подойду, чтоб тебе башку твою поганую оторвать!
Никифор не мог понять слов, что сказал раб, но тон почуял, и махнул рукой.
– Ладно, ступай. Ты молод, горяч, тебе надо успокоиться. Иди!
Всеслав быстро пошел к выходу. Там его уже ждали двое вооруженных слуг, которые и проводили его до отведенных ему покоев. Там Всеслав бросился, не раздеваясь, на ложе – предаваться страданию.
Грех, грех поганый, содомский! А он и сам хорош, доверчивая душа – раскис, размяк. Приветил незнакомый человек – и забыл сразу, что человек этот купил его, как скотину, и теперь волен в жизни его и в смерти!
«Нет уж, в следующий раз я не смолчу! – размышлял про себя Всеслав. – Ужо я выспрошу у Марии, как это по-гречески говорится, да и назову ему, кто он есть. Лучше уж погибель принять, чем всю жизнь в позоре жить, да еще и грех взять на душу!»
Твердо порешив это, Всеслав почти успокоился, помолился Богу и позволил себе заснуть. Сон был на удивление глубок и крепок, и даже видение пришло блаженное – словно склонился над ложем его благородный витязь в полном доспехе, в княжеском багряном плаще и шептал: «Скоро выручу тебя из неволи, достаточно уж ты натерпелся».
Всеслав проснулся далеко за полдень и сразу принялся ждать – пошлет ли за ним хозяин. Не мог ни молиться, ни чем другим заниматься, и кусок в горло не шел. Но напрасно, напрасно волновался, как понял уж потом – ни в этот день, ни в последующий хозяин за ним не прислал. Только через три дня Всеслава вывели во двор и пояснили, что теперь он вместе с прочими невольниками будет таскать носилки своего господина.
От такого унижения в гордом богатыре сердце возгорелось, но он укротил себя – хоть носилки таскать, хоть дрова рубить, а все лучше содомского греха! Однако приметил, что вместе с остальными рабами его селить не стали – видать, хотели все же как-то отличить.
Обливаясь потом, тащил вместе с другими рабами носилки по городу. Не от усталости потел – от злобы и досады, а эта жирная, женоподобная туша, развалившись на пестрых подушках, поглядывала снизу вверх, ухмылялась. Знать, решил Никифор усмирить таким образом строптивого раба, показать ему, чем житье обычного невольника отличается от житья невольника любимого.
У рыночной площади, знакомой уже Всеславу, приказано было остановиться. Хозяин перевалил через бортик носилок, направился куда-то вразвалочку. Всеслав с другими невольниками остались дожидаться его. Всеслав оглядывался – дать бы деру, только пятки б засверкали! – да некуда. Кругом полно народу, поднимут крик – небось, недалеко убежишь. Так что приходилось спокойно, покорно, разглядывать разношерстную толпу.
– Эт-то что за чудо! – вскрикнул он невольно, переполошив остальных невольников.
Кого же увидел он? Не эфиопа в белом одеянии, не человека с песьей головой, о которых говорили на Руси. Пробиваясь сквозь галдящую, пеструю толпу, шел прямо на него киевский купчина, братец Михайла.
ГЛАВА 13
– Михайла!
Как ни шумел базар, а все ж нет такого крика, который мог бы заглушить звук родной речи на чужбине. Михайла закрутил головой, пытаясь узнать, кто позвал его, и уже было решил, что померещилось от жаркого солнышка, но тут взгляд его упал на Всеслава – и Михайла оторопел.
– Братушка! – завопил трубно, принялся расталкивать локтями зевак. – Да как же ты тут оказался, богомаз!
Всеслав, задыхаясь от радости, крепко жал ладонь Михайлы.
– Полегче, полегче! – орал тот, морщась. – Да опомнись ты наконец, скажи мне, что за беда с тобой приключилась!
Всеслав, торопясь, захлебываясь и глотая слова, рассказал наскоро брату короткую историю своего невольничества. Умолчал только о хозяйской склонности греховной, но не на площади же об этом вопить, где так много любопытных глаз и ушей! Позору потом не оберешься. В запале Всеслав и позабыл, что говорит на русском, и никто, кроме Михайлы, понять его не в силах.
– Вот так штука, вот так штука... – повторял братец чуть ли не со слезами на глазах. – Ну, где этот твой вельможа? Не печалуйся, брат, поможем беде. Без порток останусь, а тебя из неволи выручу!
Хозяин не замедлил явиться. Завидев возле своей «повозки» незнакомого, богато одетого человека, по виду купца, он видимо, удивился, а когда понял, что пришелец дружески беседует с рабом, – еще и рассердился, насупился.
– Вот он, – Всеслав толкнул Михаила в бок.
– А-а, этот, – протянул Михайла и обернулся к Никифору. – Пройдемся мы с ним, пожалуй.
И, обернувшись к нахмурившему брови вельможе, он вежливо взял его за локоток и принялся что-то старательно втолковывать. Всеслав не слышал, что именно – они немного отошли, да и не хотел слушать, откровенно сказать. Стыдно было перед братом. Вспомнился и тот, последний разговор, когда Михайла подсмеивался над ним за неудачливость и нелепость. А тут вот и подтверждение нашлось – в полон угодил, родственники выручают!
Пока он так размышлял, Михайла с Никифором вернулись. Михайла сиял всем лицом, даже объемистое брюшко, казалось, подпрыгивало весело, а вельможа хранил на своем лице выражение хмурой приветливости.
– Откупил я тебя, братушка! – весело заорал Михайла. – Ну, теперь гулянку устроим, разнесем этот городишко по щепочкам!
Всеслав, еще не веря своей вновь обретенной свободе, сделал шаг от носилок в сторону Михайлы. Никифор ничего, смотрит в сторону, на лице – сладкая улыбочка. Тут только Всеслав приметил высунувшуюся из-за его плеча мордашку юного отрока – сколь смазливую, столь и порочную. «Новенького прикупил», – решил Всеслав, дерзко ухмыльнулся в лицо бывшему хозяину и пошел вслед за Михайлой.
Тот, кажется, совсем голову потерял от такой нежданной радости – здоровенный купчина веселился, как мальчишка несмышленый.
– Теперь мы с тобой, братец, в кабак пойдем, – болтал он. – Вина, поди, давно не пробовал? И отощал как! Ну, ничего, ужо откормим.
В доме у Никифора Всеславу подавали и неразбавленное вино, и кормили знатно, но об этом он предпочел умолчать. Если Михайле приятно думать, что его брат помирает с голоду – пусть так думает. С неожиданной для себя самого нежностью Всеслав смотрел на своего брата и спасителя.
Между ним и Михайлой никогда особой дружбы не было. В детстве, конечно, играли вместе, но как только чуток подросли – вся дружба оказалась врозь. Последние годы и виделись-то редко, сидели порой за одним столом, но никогда по душам не говорили и друг другу особо не радовались. При мысли о своем жестокосердии и равнодушии, Всеслав чуть было слезу не пустил и решил про себя непременно отслужить брату его услугу, отблагодарить, чем только он ни пожелает. Кабы знать тогда...
