Наталья Павлищева - Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения
Лукреция решила попросить о помощи кардинала Асканио, он родственник Джованни, сможет переправить письмо в Пезаро. Она засунула письмо за корсаж и отправилась искать Асканио Сфорца. Но кардинала не оказалось в Риме. Расстроенная Лукреция едва не налетела на секретаря Папы Педро Кальдеса. Симпатичный молодой человек всегда был внимателен и доброжелателен. Лукреция подозревала, что он влюблен, но кто такой для нее Педро? Всего лишь секретарь понтифика, каких у Папы несколько.
Педро пришлось почти схватить Лукрецию за плечи, чтобы она не упала, потому что у юной женщины кружилась голова.
– Донна Лукреция, что случилось? Позвать вашу служанку?
Лукреция быстро сообразила, что если о ее состоянии или попытке написать письмо мужу станет известно отцу и тем более Чезаре, то разразится скандал, и быстро попросила:
– Нет, нет, ничего. Пожалуйста, не говорите никому, что мне стало дурно, поднимется ненужная суета.
– Позвольте вам помочь присесть где-нибудь.
– Да, пожалуйста.
Они действительно присели в сторонке и некоторое время сидели молча; почувствовав, что ей полегчало, Лукреция робко поинтересовалась:
– Как приходят в Рим вести с севера?
– Из Пезаро? Когда как. Если вам нужно что-то передать супругу поскорее, то я к вашим услугам, я завтра отправляюсь в Урбино и вполне могу заскочить в Пезаро, там недалеко.
Лукреция решилась:
– Я не хочу, чтобы о моем письме знал кто-либо, даже Его Святейшество.
– Да, донна Лукреция, для вас я готов на все.
– Вы отвезете письмо моему мужу тайно?
– Да, можете написать его. Клянусь, даже под пытками я не выдам этой тайны.
Лукреция ловко вытащила послание из-за корсажа и передала Педро, почему-то она доверяла этому секретарю, наверное, потому, что в его глазах всегда была любовь. Еще раз напомнила, что ни Его Святейшество, ни кардинал Валенсийский ничего не должны узнать.
Секретарь уехал, первые дни Лукреция с опаской косилась на Чезаре и постоянно ожидала вызова от отца. Нет, все спокойно, Педро действительно не выдал.
К тому времени, когда он вернулся, Лукреция уже твердо знала, что беременна. Теперь она с большим нетерпением ждала ответного письма от мужа, как должен обрадоваться Джованни, узнав сразу две такие новости: что у них будет ребенок и что его никто не собирался убивать. Лукреция написала мужу, что это была дурацкая шутка Чезаре, который просто решил их попугать и посмеяться. Она не очень представляла, как потом станет мирить мужа и брата, надеясь, что все обойдется, казалось, самое главное, чтобы Джованни вернулся. Тогда они объявят о будущем ребенке, и все будут счастливы! Лукреция не сомневалась, что понтифик будет совершенно счастлив, узнав о будущем внуке. Или внучке. И Чезаре тоже, как бы он ни презирал Джованни, ребенок примирит всех. Именно потому Лукреция пока скрывала свою беременность, тем более, переносила ее легко.
Как же она ждала ответа от Джованни, сотню раз представляя себе его радость! Иногда появлялась надежда, что муж вообще примчится, получив такое известие. Но шли дни, а Джованни не было. Ничего, он приедет вместе с Педро, видно, решил не суетиться, чтобы выглядеть солидней.
Вдруг пришла мысль, что его могло не быть в Пезаро, когда там появился Педро Кальдес. Что тогда? Оставлять письмо опасно…
Узнав, что Кальдес вернулся, Лукреция с трудом дотерпела до той минуты, когда сможет поговорить. Педро выглядел смущенным, неужели ему не удалось передать письмо? Лукреция почти расстроилась, но секретарь, улучив минутку, передал ей послание. Спешно засунутое за корсаж письмо просто жгло кожу, время на пиру, где они с Педро сумели всего на несколько мгновений оказаться рядом, текло невыносимо медленно.
– Что с тобой? – Взгляд Чезаре тревожен и, как всегда, проницателен.
Испугавшись, что брат сможет все прочитать в ее глазах, Лукреция быстро отговорилась женским недомоганием и попросила разрешения уйти.
– Ты не беременна ли?
– Нет, нет, что ты!
– Хорошо, я передам отцу, что ты плохо себя чувствуешь.
– Нет уж, только не это! Через четверть часа у моей постели будет стоять сонм врачей и всякий на свой лад мучить. Просто здесь душно. Но я лучше останусь.
Чезаре рассмеялся:
– Ты права. Пойдем танцевать.
Для них лучшее средство отвлечься – танец, так и на этот раз. Остаток вечера пролетел незаметно, но до своей комнаты и своей постели Лукреция добиралась, словно на пожар. Брат подозрительно посмотрел ей вслед. Что-то сестренка скрывает, а вот что?
Чезаре слишком умен, чтобы не понять: суетливость у Лукреции появилась после возвращения из Урбино секретаря понтифика Педро Кальдеса. Если они секретничают, то спрашивать у самого Педро бесполезно, однако, он ездил не один, вокруг были охранники, значит, надо спросить у них…
Вызнать все оказалось совсем не трудно. Лукреция еще не успела прочитать ответное письмо мужа, а ее брат уже знал, что Педро побывал в Пезаро, и прекрасно понял, что за секреты у этой глупышки. Он решил, что за Лукрецией надо приглядывать получше, чтобы не натворила еще каких-то глупостей вроде побега вслед за своим трусливым муженьком.
Лукреция с трудом дождалась, когда же уйдут из комнаты служанки, оставив всего одну свечу. Она никого не попросила ночевать вместе с собой, быстро улеглась и закрыла глаза, сделав вид, что провалилась в сон.
Когда за Пьячеттой закрылась дверь, она, наконец, смогла вытащить из-под подушки послание и осторожно развернуть его…
Нет, наверное, одной свечи мало, поэтому ей видятся всякие глупости! Может, попросить зажечь еще? Лукреция не могла поверить своим глазам, ее муж не верил, что будущий ребенок от него! Да, да, Джованни не верил, что она не наставила ему рога, пока он был в Пезаро! Хотелось крикнуть, что не нужно было удирать, но Лукреция вспомнила, что сама же предупредила Джованни о якобы большой опасности для него.
По поводу этого предупреждения граф Пезаро и вовсе бесился, мол, сговорились с братцем посмеяться надо мной? Ну так смейся теперь сама над собой, брошенная жена!
И, наконец, требование: если это все правда, если ты действительно желаешь сохранить семью и беременна от меня, то бросишь своих отца и брата и приедешь из Рима в Пезаро. Мало того, ты прилюдно, в полный голос откажешься от них, от имени Борджиа, объявив своих родных лжецами и преступниками!
У Лукреции потемнело в глазах. Джованни не только не высказал ни малейшей радости от известия, что у них будет ребенок, он подчеркнул, что это ее ребенок, и от кого будет рожден, неизвестно. Он не поверил в ее искренность, в ее желание всех примирить, сохранить хоть видимость семьи. И потребовал отказаться от единственных людей в мире, которые любят ее!
Да, Чезаре поступил с ними жестоко, он посмеялся над страхами Джованни, но ведь не один Чезаре на свете. Как же быть ей и будущему ребенку? Уехать в Пезаро, отказавшись от имени Борджиа? Это немыслимо, если муж сейчас не верит, сумеет ли она потом убедить Джованни, что это его дитя?
Лукреция постаралась не плакать, чтобы завтра не были красными глаза. Размышляла почти до рассвета. Единственным разумным решением показалось все же уехать в Пезаро, но отказываться от имени Борджиа она, конечно, не собиралась. Ничего, когда она окажется в Пезаро, Джованни поверит в правдивость ее слов, а потом и сам вернется в Рим. Чезаре пообещает больше никогда не поступать так жестоко и некрасиво.
Оставалось придумать, как убедить в необходимости отъезда отца. Но Его Святейшество любит свою дочь, он поймет. Только открывать ли ему секрет? Еще подумав, Лукреция решила, что пока не стоит.
Но она ошиблась, понтифик даже разговаривать об ее отъезде не стал:
– Нет!
– Но почему, Ваше Святейшество?! Там мой муж, и я должна быть рядом.
– Сбежавший, заметь. И не в первый раз.
– Но его просто испугали угрозой убийства.
– Бегать за мужем, который не желает жить рядом с тобой, не желает спать в твоей постели… это недостойно не только имени Борджиа, но и вообще недостойно женщины.
Лукрецию обдало жаром; несомненно, Папа прав. Негоже женщине так унижаться, где ее гордость, ее достоинство?
Понтифик расценил неожиданное молчание дочери по-своему, он решил, что та придумывает какую-то хитрость.
– Если ты сбежишь в Пезаро, я тебя прокляну!
Сказал и пошел прочь. Лукреция не знала, что его сердце в это время просто обливалось кровью. Было обидно; его дочь позволила себе унижение, и ради кого?! Ради какого-то слизняка, который и мизинца ее не стоит, который на виду у всех пренебрегал ею, которого уже единожды пришлось выманивать в Рим всяческими посулами. Но Джованни Сфорца свое получил, а служить или хотя бы угождать супруге не собирался.
Понтифик был готов озолотить зятя только за то, чтобы он доставлял удовольствие Лукреции, пусть бы не служил, ничего не делал, только бы не предавал, как во время нашествия французов, и не обижал Лукрецию.
