Маргарет Джордж - Последний танец Марии Стюарт
– Но какой он на самом деле? – спросила Мария.
– Бесцветный, – наконец признался лорд Скроуп.
– А его жена?
– Живописная женщина. Помимо собственных красок она добавила те, которые ей достались от трех предыдущих мужей.
Они увидели Татбери на горизонте задолго до прибытия, когда приблизились к слиянию рек Трент и Даф. Замок, ощетинившийся башнями, стоял на вершине рыжего каменного утеса над берегом реки и на фоне заходящего солнца казался собачьей пастью с оскаленными клыками. Мария вздрогнула в тот же миг, когда увидела его. Добрая старая Англия? В этом замке не было ничего доброго; он выглядел как тюрьма.
Тюрьма. «Я заключенная, – подумала она. – Настоящая заключенная, как и в Лохлевене».
В какой-то момент ей захотелось развернуть лошадь и галопом ускакать прочь. «Я не могу покорно войти туда», – думала она. Но потом поняла, что бежать некуда и вокруг нет дружелюбно настроенных подданных, которые могли бы укрыть и защитить ее. Она находилась в самом центре вражеской территории, где для нее не было надежного убежища. Она даже не знала, куда направиться.
«Нет, так не пойдет, – твердо сказала она себе. – Ты не будешь прятаться в хижинах и спать на земле, как во время бегства из Лэнгсайда. У тебя есть сторонники среди местных дворян. Разве ты так быстро забыла о Норфолке и Нортумберленде? А Филипп Испанский? Есть вероятность, что он вторгнется в Англию в ответ на то, что Елизавета захватила его галеоны с золотом, которые сбились с курса. Я не одна. Я не одна!»
Они начали подниматься к замку по крутой и узкой дороге. Подъем до вершины составлял более ста футов, и им пришлось проехать через крепостной ров, подъемный мост и укрепленные ворота, служившие единственным входом. Наконец они оказались на территории замка, занимавшего около трех акров, как впоследствии узнала Мария. Высокие стены окружали его с трех сторон, а четвертая не нуждалась в этом, так как представляла собой обрыв до самого ложа долины в ста футах внизу. Две сторожевые башни охраняли мощные бастионы.
Двор был пустым – там горело лишь несколько факелов, отбрасывавших зловещие угловатые тени на мерзлую землю. Лорд Скроуп устало спешился и сказал:
– Я извещу хозяев о нашем прибытии.
Судя по его тону, граф Шрусбери даже не ожидал гостей.
Мария осталась со своими слугами, которые похлопывали лошадей и заверяли, что скоро их расседлают и накормят. Наконец Скроуп вернулся в сопровождении высокого мужчины.
– Королева Мария, – сказал он. – Разрешите представить Джорджа Тэлбота, графа Шрусбери.
«Джордж, – подумала она. – Это имя всегда приносило мне удачу. Пусть и сейчас будет так».
– Очень рада, – вслух произнесла она.
Граф Шрусбери поцеловал ее руку и лишь потом посмотрел на нее. Она увидела мужчину около сорока лет со скорбно вытянутым лицом, редеющими волосами и седоватой бородкой. Его взгляд выдавал склонность к меланхолии и размышлениям о превратностях судьбы.
– Мы с графиней рады приветствовать вас, – печально ответил он.
Марию и ее слуг разместили в южном крыле замка, имевшем два этажа. Как только она переступила порог, в лицо ей ударил запах плесени, который еще усилился, когда она оказалась внутри. Прихожая напоминала подземный грот с влажными стенами. Ее окутал пронизывающий холод.
– Добро пожаловать, ваше величество, – произнес низкий мощный голос. Из соседней комнаты появилась женщина и подошла к Марии: – Я Бесс, графиня Шрусбери.
Сначала у Марии возникло впечатление, что кто-то взял королеву Елизавету и прошелся по ней мельничным жерновом, расплющив ее и расширив все ее черты. Эта женщина напоминала королеву благодаря рыжеватым волосам, узкому длинному носу и плотно сжатым губам. Но ее лицо и фигура были квадратными. Все в ней было квадратным – от головы и глаз до плеч и даже до формы ногтей. Даже из-под плотного шерстяного платья выглядывали квадратные туфли, облегавшие квадратные ступни.
– Надеюсь, вам будет уютно здесь, – говорила она. – Мы послали за гобеленами из Шеффилда и мебелью из Лондона. Эти комнаты находятся в плачевном состоянии. Мы не живем здесь, а уведомление от королевы сильно запоздало!
Судя по ее тону, она была готова устроить королеве настоящую головомойку.
– Уверена, нам будет уютно здесь, – ответила Мария.
– Не будьте так уверены! Просто стыд и срам! Это крыло построили больше двухсот лет назад, и с тех пор его ни разу не ремонтировали. Но мы делаем что можем. – Она хмыкнула и повернулась к своему мужу: – Джордж, как насчет семи гобеленов с историей Геркулеса? Я послала за ними еще в прошлый понедельник. Ты сказал, что их доставят из Уингфилда. И что?
– Мне передали, что они задержались в Дерби. Один из мулов охромел.
– Твои оправдания хромают! – прорычала она и повернулась к Марии: – Я покажу вам ваши комнаты, мадам.
* * *«4 марта 1569 года. Замок Татбери, Стаффордшир.
За что мне такое наказание? Этот замок не годится даже для Иуды или Брута, однако мне приходится жить здесь. Он стоит на вершине утеса, открытый всем стихиям. В южном крыле, где нас поселили, постоянно гуляют сквозняки. Комнаты оказались еще хуже, чем я думала, когда впервые попала сюда. Запах плесени кажется блаженством по сравнению с вонью из отхожих мест, которые находятся прямо под нами; судя по всему, их никогда не чистят. Эта вонь проникает повсюду. Попытки отбить ее с помощью духов приводят к тому, что аромат смешивается со зловонием и становится еще отвратительнее.
Мне говорили, что Татбери «смотрит на поля», но там нет полей, а лишь топи и болота. Когда они оттаяли, то начали испускать смертоносные испарения, а жестокий ветер приносит их сюда, отравляя воздух снаружи, как отхожие места отравляют его внутри. Моя одежда провоняла, словно я искупалась в загнившем омуте.
Замок строго охраняется, начиная от единственной крутой тропы, ведущей от деревни внизу, и заканчивая укрепленными воротами, так что у меня нет никакой возможности поддерживать переписку с кем-либо, кроме Елизаветы. Я снова и снова прошу ее приехать и лично побеседовать со мной или же освободить меня, чтобы я могла поискать счастья в другом месте. Но ее ответы по-прежнему уклончивы. О, сколько мне еще терпеть это?
Я не знаю ничего о том, что творится в Шотландии и как поживают мои сторонники. Мне ничего не известно о судьбе Босуэлла. Я не знаю о том, что происходит на континенте, что делают мои родственники во Франции и отреагировал ли Филипп на провокации англичан. Иными словами, меня держат в темнице!
Я разработала шифр для Норфолка. Испанский посол значится под цифрой «30». Я – это «40», Нортумберленд – «20», а Уэстморленд – «10». Мне стоило больших усилий связаться с ними. Они не могут присылать мне письма, а я могу отправлять послания лишь в тех случаях, когда мой верный лорд Хэррис или недавно прибывший Джон Лесли, епископ Росса, отвозят письма для Елизаветы. Тогда они могут тайно вывозить мои послания для других адресатов. Но иногда их обыскивают, и трудно придумать укромное место, до которого еще не додумались мои противники. Говорят, что Фрэнсис Уолсингем, верный человек Сесила, повсюду имеет своих шпионов. Он маячит за их спиной как тень, и в конечном счете именно его я должна перехитрить, когда отправляю послания на волю.
Как бы это позабавило Екатерину Медичи! Она презрительно относилась к моим попыткам детских интриг во Франции. Но как тщедушному человеку, который поневоле учится рубить дрова, чтобы развести костер, мне приходится постигать все эти вещи, о которых я предпочитала бы не знать.
Лесли говорит, что события развиваются и Норфолк собирает верных людей. Я должна что-то сделать, чтобы укрепить его решимость. Разумеется, у меня нет никакого желания выйти за него, но дело не в этом. Я должна быть свободной, чтобы заключить брак с ним, а когда я окажусь на свободе, у меня появится выбор. Нужно подать прошение папе римскому на расторжение моего брака с Босуэллом, чтобы казаться искренней. Правда, это бессмысленно, так как я не выходила за Босуэлла по католическому обряду. Но не важно, если это будет выглядеть убедительно. Это даст мне возможность открыто переписываться с Босуэллом и поговорить с ним хотя бы на расстоянии…
Теперь у меня появился священник, который назвался сэром Джоном Мортоном и ведет себя как джентльмен. Граф Шрусбери не одобряет этого, но предпочитает закрывать глаза, что очень любезно с его стороны. После отъезда Ноллиса они оставили попытки обратить меня в свою веру и больше не присылают англиканских священников. Присутствие Мортона и возможность исповедовать свою религию, пусть даже втайне, укрепили мою волю.
На этом я вынуждена остановиться. У меня ноют пальцы. После приезда сюда у меня стали распухать суставы, и пальцы почти не гнутся. Врач говорит, что это ревматизм, но мне всего лишь двадцать шесть лет!»
