Анатолий Субботин - За землю Русскую
Не знала предела жестокость ордынян. Пылали города и селища в Суздальской земле. Спасаясь от меча и полона, жители скрывались в леса. В страхе перед нашествием росла ненависть. Люди брались за топоры и копья, складывались в ватаги. Всюду, куда ни шел враг, его стерегли зоркие глаза. Ордынские воины — кто отстал или вперед ушел — исчезали бесследно. Ватаги русичей нападали на вражеские обозы с хлебом, уводили коней. Жители сжигали зажитья, оставляя в добычу врагу пепел и смрад.
Хан Батый послал многочисленное войско с воеводой Бурундаем на север, на поиски рати великого князя. На пути войско Бурундая сожгло Суздаль; пепел зажитий и кровь людей русских взывали о мщении там, где проходили ордынские конники. Минуя Ростов Великий, орды Бурундая повернули к Волге, переправились через нее по льду и окружили стан великого князя, стоявший на речке Сити.
Наступала весна. Днем припекало солнце, а по ночам злились морозы. В пятом часу поутру, на четвертый день нового[23], тысяча двести тридцать восьмого года началась битва. В малом числе бились с Ордою русские ратники — один против десятерых. Никто из русичей не бежал с поля. Многолюдством своим сломили ордыняне суздальские полки. Озлобленные упорством русичей, потеряв в битве больше воинов, чем было людей в русских полках, ордыняне рубили и топтали конями побежденных. Сражавшийся рядом со своими воинами князь Юрий Всеволодович пал в битве.
В те дни, когда войско Бурундая опустошало север Суздальской земли, орды с воеводой Киданем, захватив и предав огню суздальские города — Москву, Дмитров и Тверь, — вступили на Новгородскую землю и осадили Торжок. Мало в Торжке ратных, людей, воевода стар, — ордыняне не ожидали сопротивления. Но посадские жители, торговые и ремесленные люди, встали на защиту своего города. В их рядах бились и смерды, бежавшие в город из ближних погостов и займищ. Ордыняне пробовали взять город боем, жители отразили врагов. Окружив Торжок, воевода Кидань велел бить пороками стены. Две недели пороки ордынян кидали камни, но жители Торжка не открывали ворот, крепко стояли на стенах.
Ждал Торжок — даст ему помощь Великий Новгород.
— Пошлем рать — в Торжке нас побьют ордыняне, как после обороним себя? — говорили бояре в совете господ. — Сохраним войско, отсидимся в городе от ордынян.
Новгород не дал помощи. Торжок пал.
Под Владимиром, в битве на Сити, в бесконечных сражениях с неуловимыми ватажками русичей, скрывающимися в лесах, орды хана Батыя потеряли много людей и коней. Не было и добычи. Ордынские воины варили и ели мясо павших от голода коней. Поход в снегах, по разволгшим весенним дорогам, не сулил выгод. Хан Батый вернул войско Киданя, шедшее к Новгороду, и, соединясь с ним и ордами Бурундая, пошел через разоренную Рязань на юг, в Черниговскую землю.
Мужественно сопротивлялись ордам Батыя русские люди. Семь недель все войско хана стояло на берегу Жиздры, у города Козельска. Четыре тысячи ордынских воинов пало под его стенами. Не город — обожженные развалины достались врагу.
— Злой город, — сказал Батый.
Он велел сровнять с землей все, что осталось от Козельска, и перебить всех жителей города, никого не щадя.
А впереди сильные русские города, сильные рати Новгород-Северского, Чернигова, Киева, Галича. Ослабленное и поредевшее в битвах с русичами в Рязанской и Суздальской землях ордынское войско повернуло в землю булгар, ушло за Волгу.
После гибели брата Юрия князь Ярослав Всеволодович, живший в Киеве, прибыл во Владимир и принял великое княжение.
Новгород избежал нашествия, Александр Ярославич жил на княжем дворе в Городище, редко бывал в городе Он не ссорился с вотчинниками, но в совете господ и у себя в гридне держался гордо и неприступно.
В тот день, когда Новгород взял на поток хоромы боярина Нигоцевича, буйство города встревожило княжий двор. Не против князя, против бояр вотчинных, врагов княжих, поднялся Новгород. Заступить ли вотчинников князю или остаться ему в стороне?
— Что велишь делать, болярин? — спросил Александр у ближнего своего боярина Федора. — Промолчим — разворует вольница болярские хоромы в Легоще, на Чудинцевой и на Пруской улицах. Ждать ли того?
— Велико буйство, княже, — негромко, словно боясь, что слова его заглушат шум, доносившийся в открытое окошко со стороны города, сказал Федор Данилович. — Не время быть в стороне. Побьют дворы верхних, убавят спеси болярам, но рушить ли права вотчинные? Не усмирим буйство, не сталось бы после худа на княжем дворе? Пошли в город дружину, покуда нет у Новгорода слова против тебя.
— Пусть будет по-твоему, болярин. Вместе с дружинниками сходи сам… Что надо, то и решишь.
Федор Данилович сел на коня. Не появись в тот день в Новгороде копья дружины княжей, прибавилось бы пустырей на боярских улицах.
Миновала еще зима. На исходе ее, когда уже близилась ростепель, князь Ярослав прислал грамоту. Он велел Александру немедля выступить в Полоцк со старшей дружиной, на помощь полоцкому князю Брячиславу. «Грозят Полоцкой земле Литва и ливонские лыцари, — писал Ярослав. — Выступи, помоги Брячиславу. Возьми союз с Полоцком и скрепи тот союз крестным целованием. Приведется тебе, Олександро, оборонять себя от Литвы, Полоцк тебя заступит. Дружба и союз с Полоцком даст мир тебе и князю Брячиславу». Особливую грамоту гонец передал воеводе Ратмиру. Ратмир прочитал послание Ярослава, но не обмолвился ни с кем о том, что ему писано.
Александру шел девятнадцатый год. Он переживал тот период своей жизни, когда юноша начинает чувствовать себя взрослым мужем, когда по-иному, чем прежде, смотрит он на окружающее; когда возникают новые желания, чувства становятся острее, беспокойнее, а в темные ночи томит мучительная бессонница… Ах, как хочется тогда вскочить на коня и мчаться, не разбирая пути, в раздолье поля!
И борода отросла у Александра; светлым, мягким пушком закрыла она подбородок. Почувствовав себя взрослым, Александр и гордился этим перед людьми, и словно бы стыдился чего-то перед ними.
Из Новгорода выступили по последней санной путине и через неделю вошли в Полоцк. Князь Брячислав ласково принял князя новгородского. Весь вечер в гридне без устали ходили круговые чаши. Спал Александр в светлой горнице, вместе с Гаврилой Олексичем. Александр проспал до полудня, а Олексич спозаранку проведал дружину, поглядел на конюшне, что жуют кони. Вернулся, разбудил Александра.
— Вставай, княже, пора! Гляди, к обеду кликнут.
— Аль поздно? — Александр поднял голову.
— За полдни перевалил час. Дружину я проведал, людей тутошних посмотрел… Добро живут. Вчера, после пира, воевода Ратмир с князем Брячиславом беседу вели, и нынче они давно в гридне… Будто ряду ведут.
— Что еще видел, Олексич?
— Еще… Видел княжну полоцкую. Спрашивала она меня…
— О чем?
— Где, говорит, ваш князь, витязь? И в Новгороде он до полуден спит? Хорош, пригож, сказывают. Я, чтобы подразнить ее, хорош, говорю, да на ногу хром, строен, говорю, да немного кривобок, лицом пригож, да бородавка с кукиш.
— Ха-ха!.. Что ж ты, Олексич, охаял меня? Смеется небось надо мной княжна.
— И пусть! Увидит — перестанет. А хороша княжна, Ярославич, и бойка. Такую бы, как она, нам да во княгини…
— Не болтай пусто!
— А может, не пусто, — усмехнулся Олексич. — Слышал я чуть-чуть, о чем Ратмир с Брячиславом толкуют… Вроде бы тебя сватают.
— Полно!
— Ей-ей так. Который уж год ты во князьях, а ни в Новгороде и нигде тебе по сердцу невесты нету. Старое-то горе только памятью горько. Не за тем ли нынче поход наш в Полоцк? Знаешь ты, Александр Ярославич, о чем писал князь Ярослав воеводе Ратмиру?
— Не ведаю.
— То-то, а Ратмир Ярославову грамоту показывал Брячиславу.
Скоро позвали к столу. Стол сегодня по-домашнему — княгиня будет принимать гостя. Вошел Александр в гридню, в глазах у него зарябило от сарафанов и летников. Князь Брячислав поднялся навстречу, повел Александра к княгине и сказал:
— Князь Александр новгородский, сынок великого Ярослава владимирского…
Александр склонился перед княгиней. Она ласково прикоснулась губами к его лбу и промолвила:
— Рада видеть сына Ярославова. Хорош молодец, в батюшку. Параша, здоровайся с гостем!
Параша! Вот как зовут княжну. Александру вспомнился недавний разговор с Олексичем. И смешно ему: как взглянет на него княжна после того, что насказал ей Олексич? Увидел Ратмира. Воевода сидит с краю стола, мочит в чаше усы, словно не слышит ничего. Из пестрой толпы девушек отделилась одна в голубом летнике. Вышла вперед, поклонилась князю и княгине, затем, так же низко, Александру.
Правду ли молвил Олексич, расхваливая Александру полоцкую княжну? Сказал он, что бойка, а она опустила очи, не взглянула. Только и видел Александр русую, точно свитую из живого золота косу да вошвы, которые чудным и ярким узором играют на летнике. На голове княжны легкий жемчужный убор с серебряным ободком, украшенным мелкой зернью; от ободка, закрывая виски, спускаются золотые колты; в них, на узорном поле, играют драгоценные смарагды и лалы.
