Наталья Иртенина - Нестор-летописец
Несда так и остался в хвосте. Княжич и варяг возобновили прерванный разговор.
— Вряд ли английские девы хороши, — поделился сомнением Георгий. — Они, должно быть, бледные и водянистые, как этот туман. Я слышал, что на острове англов всегда стоит туман. А почему ты спрашиваешь об этом?
— Мне, наверное, будут сватать английскую принцессу, — немного разочарованно ответил Мономах.
— Вот это да! Ты породнишься с конунгом Вильгельмом, королем Англии?
— Да нет же. Отец на этого Вильгельма только ругается. Однажды он сказал, что хочет, чтобы моей женой стала дочь Харальда, прежнего короля англов, погибшего в битве с Завоевателем. Пока она еще мала, но через несколько лет войдет в возраст невесты.
— Дочь сверженного короля?! — изумлялся Георгий. — Да зачем?
— Не знаю. Ведь мои дети от нее, скорее всего, не смогут претендовать на английский престол. Слишком далеко находится этот престол, дальше, чем все варяжские страны. Но мне нравится эта мысль — взять в жены принцессу-сироту, лишенную всего. Если же девица окажется дурнушкой… жаль, конечно. И все равно мой долг будет любить ее… как своего ближнего.
Копыта коней ступали по склону холма, пока еще пологому. Вскоре начался лес, редкий внизу горы, но с неприветливым подлеском, неохотно пропускавшим путников. Стал накрапывать дождь, шуршала палая листва. Закликала птица-ночница.
— Чур меня! Чур меня! — то ли ради забавы, то ли всерьез выкрикнул Георгий древнее славянское заклятие.
— Тише ты! — цыкнул на него княжич. — Что если волхв уже там, наверху? Услышит еще. Лучше огня зажги, только несильно.
Варяг, не слезая с коня, отломал от сосны сухую толстую ветку, скупо обмотал тупой конец смоляной паклей из торока.
— Эй, купец, держи.
Несда подхватил брошенный сук. Георгий высек на паклю искру, запалив огонь, и забрал светильник. Озаренный пламенем ближний лес стал не таким пугающим и враждебным. Не норовил больше выколоть ветками глаза, больно хлестнуть по лицу. Только за стволами деревьев, мимо которых проезжали, стало еще темнее, и чудилось, будто там, во тьме, злобится нежить.
Варяг и княжич заговорили вполголоса о ловах и о приемах, годных для охоты на разных зверей: на медведя и на рысь, лося и вепря, тура и оленя. От зверей незаметно перешли к волхву. Измысливали на ходу способы его поимки — чтобы чародей не успел обернуться волком или другой тварью, не призвал на помощь нечистых духов, не сотворил иного колдовства, которое даст ему ускользнуть. В основном старался Георгий. Мономах или молчал, или хмыкал, или строил возражения. Особенно не нравилась ему мысль, что на капище волхвует сам полоцкий Всеслав.
— Если он может перекидываться волком и выходить из поруба, зачем ему возвращаться в заточение?
— Это военная хитрость, чтобы никто ничего не заподозрил до времени.
— До какого времени?
— Вот когда оно настанет, тогда и узнаем какого, — резонно заметил Георгий. — Я бы на месте князя Изяслава сжег это капище, а Всеслава и остальных полоцких волхвов отдал на суд. Они язычники, пускай их судит митрополит. А князь утвердит приговор.
— У тебя, Георгий, все ли в порядке с головой?
— Да как будто не болит. А что?
— То-то и оно, что не болит, — поддразнил варяга Мономах. — Ты боярский сын, а не смерд или раб. Должен знать закон. Ни в Русской правде, ни в церковном уставе князя Ярослава нет наказания за ведовство и волхвование. Мы не магометаны, чтобы убивать людей другой веры. Их нужно убеждать словом, а не страхом.
— Ага, словом, — буркнул Георгий. — А они тебя топором убедят.
Гора оказалась не так высока, как представлялось снизу. Еще и под дождем не успели как следует вымокнуть, а уже выбрались из леса и поднялись на плешивый верх холма. Верхушка была широкой и неровной, с большими буграми, притом достаточно плоской, чтобы видеть ее из конца в конец. Морось не переставала, но в тучах появилась лохматая прореха, и в нее немедленно сунулось желтое пронзительное око луны. Вместе с луной трое охотников оглядели макушку Лысой горы. Даже без светильника, который Георгий забросил в кусты, чтобы не спугнуть волхва, они отчетливо узрели капище. Мономах предложил подъехать ближе.
Идола окружало восемь рукотворных бугорков. На семи были заготовлены дрова для священного языческого огня, а на восьмом темнело пепелище.
— Вот оно, идолище поганое, — презрительно сказал Георгий.
Княжич на коне переступил границу капища, подъехал вплотную к кумиру и хорошенько рассмотрел его.
— Это не Перун, — молвил он. — Я видел такого в Ростове, в тамошнем Чудском конце. Только тот идол вытесан из камня и намного больше. Просто огромный.
Мономах спрыгнул с седла, носком сапога разворошил груду углей и пепла на кострище. Вспыхнула оранжевая искра и тут же погасла.
— Недавно жгли. — Он поднял с земли комок грязных перьев. — Петуха, что ли, спалили?
Княжич оседлал коня и выехал с капища.
— Это Кривой Велес, подземный бог, покровитель колдунов и песнотворцев.
— Почему кривой? — удивился Георгий.
— Это его имя. От него назвалось племя кривичей. Северная чудь тоже почитает этого бога. У них считается, что он враг Перуна.
— А Полоцк стоит в земле кривичей! — догадался варяг.
— Нам нужно где-нибудь спрятаться, — сказал княжич и направил коня прочь от капища.
Несда, осенившись крестом, был бы рад убраться от кумирни куда подальше. К тому же слова про петуха натолкнули его на неприятные догадки. Но Мономах всего лишь вернулся к лесу, спрыгнул с коня и привязал его к стволу. То же самое сделал Георгий, а затем взвалил на себя тороки. Несда, не любивший верховой езды, на этот раз спешился неохотно.
Они поднялись снова на верх горы и укрылись за большим бугром, из-за которого хорошо были видны очертания идола. Дождь прекратился. Почти круглый месяц уверенно распугивал рваные тучи, не позволяя им затмить себя. Варяг тут же принялся копаться в тороке. Княжич без смущения расположился на грязной траве, плотно завернувшись в плащ. Георгий с ворчаньем пересадил его на расстеленную овчинную кошму. Себе достал такую же. После этого извлек из другого торока снедь: холодное мясо с луком, пироги и деревянный жбан кваса.
— Эй, купец, что стоишь, будто кумир? — спросил Мономах с набитым ртом. — Мокрой травы боишься, а подстилку не взял? Эх ты.
Он подвинулся, уступая место.
— Садись. Сторожить будем. Или ты думал — придем, волхва быстро повяжем и назад? Сразу видно, что на охоте никогда не бывал. Чтобы зверя выманить, иногда полдня потратишь. А тут не зверь, тут… Человек хуже зверя бывает, знаешь ли это, купец? Да ты ешь, не робей.
Несда, вымокший, замерзший, опечаленный, почуяв сильный голод, взял пирог и стал медленно жевать.
— Знаю, что человек не сравнится со зверем, — ответил он. Пирог ему попался со сладкой кашей.
— Посмотри, Георгий, — усмехнулся Мономах, — а он не так-то прост! Верно, что человек не равен зверю. В лучших своих делах он много выше зверя, а в худших — много ниже бессловесной твари. Почему ты не взял с собой оружие, купец?
Несда перестал есть и закусил губу, раздумывая. Этот вопрос день ото дня становился для него все глубже.
— Я духовный сан приму, — вдруг сказал он. И сам испугался таким словам.
— Вон оно что! — подивился княжич. — А ну-ка отвечай, откуда это: «Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня. В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал…»
— Семнадцатый псалом, — не дал ему договорить Несда.
— Верно! А это: «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут».
— Тридцать шестой.
— Тоже верно, — удивился Мономах. — А так можешь?
Он произнес фразу на греческом языке. Несда, подумав, ответил:
— Ты сказал: «Если кто из вас может другим услужить, от Бога пусть воздаяния ожидает и вечных благ насладится».
Княжич, все более изумляясь, еще какое-то время испытывал его познания. А затем сказал такое, от чего Несду, несмотря на сырой холод и ветер, бросило в жар.
— Епископом будешь! — Придвинувшись ближе, Мономах заговорил вдохновенно, горячо и страстно: — Я город построю, в Ростовской земле, там будет столица Руси. Там леса непроходимые, холод сильнее, чем тут, дух суровый. Язычество искореним. Здесь же нам степь не даст житья. И за Киев дядья и их сыновья грызться будут, верное слово. Не хочу этого…
— В Ростове батька Леонтий епископ, — вставил Несда.
— Так то в Ростове. Я же другой город построю, великий. Своим именем назову. Пойдешь туда епископом?
Несда помотал головой.
— Власти страшусь.
— Дурень. — Мономах отодвинулся. — Власть Богом дается для дела. На Руси дела много. А ты как раб ленивый хочешь жизнь прожить?
