Зигфрид Обермайер - Под знаком змеи.Клеопатра

— Но как я должен это сделать, царица?

— Очень просто: Цезарь прислал мне пятерых добровольцев. Это приговоренные к смерти преступники. Таким образом у них появляется возможность сохранить жизнь. Ты опробуешь на них эти подарки и по возможности установишь, что за яд в них использован.

Не сказать, чтобы меня очень порадовало это задание, особенно теперь, когда в Риме меня с нетерпением ожидала возлюбленная. Я отправил посыльного с сообщением, что в ближайшие дни не смогу увидеться с Клаудией, ибо дела требуют моего присутствия при дворе. Я строго наказал посыльному передать это известие только хозяйке дома. Мне не хотелось возбуждать недоверие Квинтиллия.

Трое из приговоренных были обычными жалкими бездельниками, которые по какому-то недоразумению оказались замешаны в тяжких преступлениях — убийстве, разбое, осквернении храма. В последнем случае смертью каралось любое преступление: как раскрашивание статуи бога, так и ограбление храма. Двое других были довольно знатными горожанами, но плебеями. Они совершили преступление против патрициев: один изнасиловал дочь какого-то сенатора, другой, повздорив с чьим-то богатым сынком, ударил его и случайно убил.

Мои познания о ядах были невелики и основывались на опыте, который я приобрел в Сиене: укусы ядовитых змей и скорпионов.

Местом проведения теперешнего печального эксперимента была выбрана какая-то кладовая, вырытая в одном из холмов за тенистой сосновой рощей. Осужденные сидели со связанными руками на полу, за каждым из них стоял стражник. Нам предстояло опробовать вино, инжир, вяленое мясо и проверить несколько видов елея.

Первую кружку благородного вина, вроде бы не вызывающего никаких подозрений, я предложил человеку средних лет, который держался очень спокойно и, видимо, совершенно случайно угодил в такой переплет. Печать на кувшине на вид была совершенно целой. На ней было вытеснено «698», таким образом, поскольку сейчас шел 708-й год, вину было десять лет. Я не представлял, как можно было ввести яд в сосуд, который был запечатан так плотно и так давно.

Тем временем другой осужденный разделся до пояса, чтобы опробовать различные сорта елея. При третьей пробе его кожа медленно покраснела. Он в испуге вытаращил глаза, начал стонать и жаловаться. Я приказал смыть отравленный елей вином, но это не помогло, и его увели. Увидев такое, остальные стали отказываться что-либо пробовать, и приходилось заставлять их силой. Однако все оканчивалось благополучно. Выбранный мной осужденный попробовал благородное вино и одобрительно причмокнул:

— Превосходное вино, из тех, что предназначено для царей или сенаторов.

Он выпил кружку и попросил наполнить ее вновь.

— Не лучше ли сначала немного подождать… — попытался я предостеречь его.

— Зачем? Со мной ведь ничего не случилось. И я смогу рассказывать потом, что пробовал вино, которое пьет Клеопатра.

Выпив третью кружку, он вдруг схватился руками за живот, подпрыгнул, упал на пол и изогнулся так, будто лежал на раскаленных углях. На губах его выступила кровавая пена, глаза закатились, и через несколько минут он умер.

Трое остальных преступников благополучно пережили испытание, смеялись, шутили и не выказывали никакого сострадания к своему собрату, только что умершему в мучениях на их глазах.

— Лучше бы я велел попробовать это вино вам, негодяи! — воскликнул я гневно.

— Нас ты не удостоил такой чести, — возразил мне тут же один из них. — Ты предпочел этого красавчика.

Я устыдился и вышел, ничего не ответив. До сих пор не знаю, что стало с тем несчастным, который опробовал елей. С этого времени царица отсылала все подарки назад, а продукты для ее стола доверенные люди закупали на рынках, не вызывающих подозрений. А немного спустя со мной произошло нечто, заставившее меня подумать, что фортуна повернулась ко мне спиной.

Владелец дома, который я снимал, вскоре заподозрил, что я просто использую его как дешевое место для свиданий. Этого он не мог стерпеть.

— Во имя Меркурия, покровителя всех плутов и мошенников! Многие пытались меня провести, но до такого еще никто не додумался. Спасибо, это для меня урок, но наши отношения будем на этом считать законченными.

Пока я искал новую квартиру, Клаудиа нашла новое место для наших встреч — безопасное и удобное, как нам показалось. Она велела послать за мной, объявив, что страдает от болей в области живота. «Какое-нибудь женское недомогание», — сказала она. Я попросил Квинтиллия быть рядом, потому что не хотел, чтобы меня в чем-нибудь заподозрили. Но добродушный и доверчивый тогда еще Квинтиллий только отмахнулся:

— Ты друг дома, Гиппо. К тому же личный врач Клеопатры стоит вне подозрений. Я вполне могу вас оставить…

И, не дожидаясь ответа, Квинтиллий вышел.

— Мне стыдно, — тихо сказал я, — он принимает меня как друга, а я… а мы…

— И ты ему еще сочувствуешь! — прошипела Клаудиа, взгляд ее перестал светиться любовью. — Он сам все это заварил, пусть теперь сам и расхлебывает!

Конечно, у Клаудии ничего не болело. Просто от одной из своих овдовевших подруг она узнала, что недалеко от Vicus Honoris есть небольшая купальня, где можно принимать лечебные ванны. Подруга рассказала, хихикая, что внутри есть также помещения и для других целей. Правда, цены там очень высокие, но зато можно чувствовать себя в полной безопасности.

Все оказалось именно так. Дом пропах травами и целебными грязями. Большинство приходивших сюда посетителей были озабочены только своим здоровьем, поэтому никого не удивляло, когда закутанная в покрывало женщина сходила с носилок и скрывалась в одной из задних ванных комнат.

Одну из этих дам звали Клаудиа, а в комнате ее ждал я. Цена была бессовестно высокой. Но за это хитрый владелец обещал максимум безопасности. В каждой такой специальной комнате была потайная дверь на улицу, а в углу на всякий случай стояла ванна, наполненная душистым травяным отваром.

Когда я сегодня вспоминаю о часах, проведенных с Клаудией, в нос мне всегда ударяет смесь ароматов тимьяна, лаванды, мяты и сосновой хвои.

На всякий случай мы предусмотрели план бегства. Если в дверь постучат четыре раза, Клаудиа тут же должна забраться в ванну, а я нажать на кнопку вверху на бронзовой раме зеркала. Тогда откроется узкая дверь в тесный темный проход, который ведет в чей-то заброшенный сад, а оттуда можно выйти в какой-то маленький переулочек с низенькими домами.

Впрочем, мы и так не упускали возможности использовать прекрасную травяную ванну и вовсю плескались и дурачились в ней.

Я до сих пор не могу понять, как могло произойти то, что случилось потом. Это был наш восьмой или десятый «банный день», когда снаружи вдруг четыре раза постучали. К сожалению, это произошло в тот момент, когда природа сильнее человеческого разума, когда не видишь и не слышишь ничего, и чувствуешь только страстное слияние с любимым телом.

Вместо второго предупредительного стука дверь распахнулась и в комнату ворвался разъяренный Квинтиллий в сопровождении двух солдат из городской милиции. Я спрыгнул с кровати. Квинтиллий набросил тогу на Клаудию и повел ее к выходу.

— Займитесь им хорошенько, — бросил он не оборачиваясь, — но он нужен нам живым.

Оба милиционера набросились на меня со своими деревянными дубинками. Один все норовил попасть мне в низ живота. Но я изо всех сил прикрывал руками свое мужское достоинство, так что большинство ударов приходилось на плечи, голову и грудь. Вскоре я потерял сознание от удара в висок, однако меня окатили холодной водой и быстро привели в чувство.

— Так не пойдёт, дружище, — ухмыльнулся один из истязателей, — хочешь легко отделаться. Мы свое дело знаем!

Другой громко засмеялся и обрушил град ударов на мою спину и ноги. Так как убивать меня все же было нельзя, то через некоторое время они прекратили избиение, вымыли свои окровавленные дубинки в благоухающей травами ванне, выволокли меня на улицу и бросили на спину мула, как какой-нибудь мешок. Тут я второй раз потерял сознание и пришел в себя уже только в темнице.

Тюрьма, где я оказался, находилась, видимо, где-то между Палатином и Большим Цирком. Из шуток надсмотрщиков я понял, что тех, кто был осужден на участие в гладиаторских боях или на схватку с животными, нужно было только перевести «через дорогу». С древних времен Рим не нуждался в палачах, потому что приговоренные к смерти умирали самыми разными способами, к удовольствию жадной до зрелищ толпы. Они погибали в сражениях с животными, потому что деревянная дубинка — ненадежное оружие против голодного льва; они изображали умирающих героев: Актеона, которого терзают собаки, Геркулеса, сжигаемого на погребальном костре, или Орфея, которого убивают вакханки. Некоторые становились гладиаторами, и тогда у них даже появлялся шанс выжить, если они убьют в поединке своего менее удачливого собрата по несчастью.