Томазо Гросси - Марко Висконти
Песик поблагодарил хозяйку за непривычную ласку повизгиванием, более похожим на человеческий стон, опустил морду в миску и немного полакал похлебку, потом вспрыгнул на кровать и снова замер в прежнем положении. «И этой бедной твари хочется умереть вместе с ним», — подумала про себя старуха, все время смотревшая на щенка. Затем она села за стол, перекрестилась и начала есть. Поводив ложкой по тарелке, она выловила немного чечевицы, но еда, казалось, не шла ей в горло, и, лишь увидев, что муж направляется к столу, чтобы поставить миску на место, она поспешно проглотила две-три ложки, стараясь показать ему, что ест с охотой.
Через минуту она заметила, что поставленная мужем миска почти полна. Она взяла ее в руки, подошла к Микеле, по-прежнему сидевшему у огня, тронула его за плечо и сказала:
— Микеле, перестань! Съешь, пожалуйста. Ты протянешь ноги, если будешь упрямиться: ты же весь день ничего не ел!
Лодочник резко дернул плечами и не ответил ни слова. Марта продолжала печальным голосом:
— Ну, съешь хоть немного! Не хочешь же ты умереть с голоду? Ты же должен подумать о себе. Сделай это для меня: ведь если и тебя со мной не будет… — Но тут голос ее прервался.
— Ну вот! — с трудом сказал лодочник. — Скоро ты кончишь причитать? Весь день, весь день одно и то же! — И, смахнув в свою очередь слезы с лица, он продолжал: — Разве его этим воскресишь? Ей-богу, я больше не вынесу!
Несчастная старуха сдержала слезы, отчего горечь в ее сердце стала еще сильнее, вытерла передником лицо и снова принялась за пряжу.
Долгое время они хранили глубокое молчание. Марта, ни на минуту не оставляя своей работы, иногда поглядывала на мужа, который сидел на низкой скамеечке, опершись руками о колени и закрыв лицо ладонями, и, казалось, плакал.
Наконец он встал, подошел к жене, обнял ее и хотел ей что-то сказать, чтобы как-то успокоить ее, чтобы лаской смягчить ту боль, которую он только что причинил ей своими неуместными словами, но произнес только:
— Ну ладно, Марта, я сделаю так, как ты хочешь. Я поем, чтоб угодить тебе. — И он в самом деле сел за стол и принялся за еду. — Послушай, Марта, — промолвил он вскоре, — завтра мне надо отвезти в Дервио нашего старосту; давай попросим его заказать заупокойную службу на деньги общины… И лучше всего в Лугано, они-то ведь там не отлучены.
— Про заупокойную службу я ему уже говорила, — ответила женщина. И, показав пальцем на пряжу, добавила: — Видишь эту шерсть? Это для епископа в Лугано: работа тоже пойдет на оплату мессы.
Закусив губы, искривившиеся и задрожавшие от внезапного волнения, и с трудом удерживая слезы, лодочник почувствовал к старой подруге своих дней такую нежность, такую жалость и сострадание, в которых было нечто более святое и, можно даже сказать, более ласковое, нежели в той первой пылкой любви, которую он испытывал к ней в годы их молодости.
Глава XII
Был поздний час; вокруг стояла тишина, слышался только глухой шум озера да скрип каштанов, скрывавших хижину лодочника. Внезапно щенок, лежавший на кровати, поднял голову, насторожил уши и заворчал, потом спрыгнул на пол и побежал к двери, злобно рыча и лая. Микеле и его жена прислушались, но снаружи не было слышно ничего странного, не раздавалось никаких необычных звуков. Микеле отодвинул засов, открыл дверь и вышел из дому. Издали, со стороны Лимонты, доносился лай еще одной собаки — собаки рыбака. Тогда он поднялся на бугор за хижиной, взглянул на деревню и увидел, что небо в той стороне порозовело, а на ближайших отрогах гор мелькают и переливаются яркие пятна — отсветы пожара.
— Лимонта горит! — вскричал лодочник и побежал в деревню на помощь соседям.
— Побереги себя! — крикнула ему вслед Марта и, вернувшись в дом, опустилась на колени и начала молиться.
Приблизившись к деревне, Микеле услышал долетавшие оттуда неясные крики, затем крики усилились и стали доноситься со всех сторон: и справа, и слева, и с противоположного склона горы, и с берега озера. Сначала он различал отдельные голоса и мог бы сказать, в каком доме, в какой хижине они раздаются. Но постепенно шум нарастал, голоса сливались в общий гул и становились неразличимыми в едином вопле.
Взобравшись на холм, Микеле убедился, что деревня загорелась не случайно: на его глазах одновременно запылали два дома в разных ее концах. Он прислушался, приложив для верности к уху ладонь, и в неясном гуле различил угрозы и ругательства. Присмотревшись внимательно к церковному двору, он заметил, что в мечущейся толпе поблескивают мечи и доспехи. Его охватила тревога. Еще немного, и он все понял.
А между тем пожар разгорался. В один миг вся деревня была охвачена пламенем. Можно было подумать, что горит само озеро. Видно было, как несколько лодок уходят от берега, отчаянно работая веслами. Вначале лодки и люди в них казались раскаленными докрасна угольками, но, отплывая все дальше от берега, они постепенно угасали, и светлые точки цвета позднего заката то исчезали из виду, то вновь появлялись среди последних отблесков, перескакивающих с волны на волну, пока совсем не пропадали в нескончаемой ночной мгле.
Лодочник хотел броситься вперед, подхлестываемый желанием ввязаться в свалку, но его удержала мысль о той, кого он оставил одну в их бедной хижине.
Пока он так стоял, ему вдруг послышался какой-то шорох, потом хрустнула ветка, словно кто-то к нему приближался. Лодочник спрятался за толстым стволом старой оливы и в свете пожара увидел женщину с младенцем на руках и маленькой девочкой, цеплявшейся за ее юбку. Женщина вела за собой на веревке корову, которая упиралась, оглядывалась на деревню и время от времени принималась мычать, словно тоскуя о покинутых яслях. В ответ издалека и с разных сторон доносилось ответное мычание: видимо, и другие несчастные старались спасти своих детей, скот и жалкое имущество.
Микеле сразу же узнал женщину. Он вышел из-за дерева и окликнул ее по имени.
— Что там случилось? — спросил он. — Скажите, можно ли чем-нибудь помочь?
— Монастырские солдаты подожгли деревню, — отвечала испуганная женщина. — Они убивают всех, кто попадется им в руки. Мы разорены, мы погибли! Боже мой, что мне привелось увидеть! Это последняя ночь Лимонты! Видно, господь наказывает нас за великие грехи. Микеле, — продолжала она умоляющим тоном, — раз уж провидение вас нам послало, — пожалуйста, помогите мне тащить корову. Это все, что у меня осталось, чтобы прокормить моих бедных детей.
Микеле одной рукой взял веревку, другой подхватил девочку, до тех пор с плачем семенившую за матерью и не поспевавшую за ее быстрым шагом, и все вместе они направились в сторону Белладжо.
— Господь воздаст за это вам и вашему бедному усопшему сыну, — сказала несчастная женщина. — Милосердие, которое вы оказываете бедной вдове, вернется вам сторицей на том свете и пойдет во искупление доброй души вашего Арригоццо… Ах, Микеле! Вас жалела вся деревня, все только и говорили о вашем несчастье, но завтра скольким еще людям придется оплакивать своих близких, сколько еще людей пожалеет, что они не потеряли своего сына так, как вы потеряли вашего!
Микеле шел вперед с тяжелым сердцем, поглядывая то на горящую деревню, то на свою лачугу. Доведя вдову с семейством до безопасного места, он бегом вернулся к своей хижине.
Но едва он переступил порог, как ему навстречу поднялся какой-то мужчина в панцире. Думая, что перед ним один из разбойников, опустошавших Лимонту, он схватил кол, служивший засовом, и решительно двинулся вперед, но солдат поспешно воскликнул:
— Микеле, ты что, не узнаешь меня?
— Это ты, Лупо? Неужто ты пришел с этими собаками?
— Боже упаси! Я спешил вас предупредить, да не поспел. Солдаты уже высадились на берег и все предали огню, а наши или разбежались, или погибли. Теперь, раз уж силой не поможешь, надо что-нибудь придумать, чтобы предупредить зло, которое еще не совершилось, и вырвать оставшихся в живых из лап этих дьяволов. Рыбак Стефано, которого я встретил на берегу озера, говорит, что они хотят повесить пленников завтра.
— Боже милостивый! Я готов, но… что мы можем сделать вдвоем против них всех? — сказал лодочник.
— Мы не одни, нас еще кое-кто дожидается, и у меня есть одна мысль, но надо, чтобы ты мне помог. За этим я и пришел сюда, зная, что ты храбрый человек.
— Боже милостивый! — повторил Микеле. — Ты знаешь…
Но Марта догадалась, что его удерживает беспокойство за нее, и сказала:
— Не думай обо мне. Ангел-хранитель оградит этот дом. А если… если… все равно, забота о ближних — это наш долг… Иди же, иди.
Сказав лишь: «Да хранит тебя бог!», Микеле бегом последовал за Лупо, который на ходу начал рассказывать ему свой замысел. Вместе они внесли кое-какие изменения, и каждый приготовился сыграть свою роль. Добравшись до деревни, Лупо пошел в обход ее, чтобы позвать трех-четырех земляков, вооруженных топорами и ножами, которые дожидались его, спрятавшись в каменоломне, а Микеле, совершенно безоружный, не имея и палки в руках, направился к церковному двору, где собрались монастырские солдаты. Как только его заметили, один из солдат бросился к нему с обнаженным мечом, но лодочник, подняв кверху руки, успел крикнуть прежде, чем тот ударил его:
