Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ
— Да, но это же императорские апартаменты — припомнил он слова импрессарио, — завтра о твоем визите узнает вся придунайская столица и — ко всем чертям Тереза Миланолло — колоратурное сопрано. Придется венцам подыскать тебе соответствующий зал и заполнить его лучшей публикой.
Генек знает, что ему нельзя допустить промах и нарушить этикет габсбургского двора. Ведь ныне этот двор является законодателем этикета для всех царствующих домов в мире. Еще в Люблине мама говорила об обычаях габсбургского двора…
Обстановка здесь замечательная: ковры, паркет, светильники, мебель, цветы и даже целые деревья. Придворная фрейлина с орденом на груди оставила его одного.
— Ее императорское высочество просит вас, — заявила она, вернувшись через некоторое время, и ввела его в небольшой будуар.
— Очень приятно вас видеть!
Генек отвешивает глубокие придворные реверансы, заученные при помощи импрессарио.
Эрцгерцогиня протягивает ему белую, жирную, надушенную руку. Молодой виртуоз кланяется и прикладывается к ручке по всем правилам этикета.
— Я полагаю, вы себя хорошо чувствуете в Вене?
— Да, благодарю вас, Вена мне очень нравится.
— Вот, пожалуйста, садитесь… сюда.
Генек сел на диван рядом с эрцгерцогиней.
— Почему вы так бледны?
— Это у меня от природы.
— Не опускайте глаза. Ах, какие они у вас черные, блестящие.
У Генека пересохло во рту. Он провел языком по губам.
— У вас розовый язык. Может быть, вы хотите пить?
— Нет, благодарю вас, не беспокойтесь, пожалуйста, ваше высочество.
— А может быть у вас есть какое-нибудь желание?
— Желание? — переспросил молодой человек.
Эрцгерцогиня добродушно с пониманием улыбается и придвигается ближе к черноокому скрипачу.
— Не хотите ли раздеться?
— Раздеться? — в недоумении переспросил Венявский.
— Идите вот туда — за ширму.
Генек удивлен и выведен из равновесия. Эрцгерцогиня громко смеется.
— Смело, смело, ведь я вас не съем. Я думаю, что вы в любви отличаетесь таким же талантом, смелостью и огнем, как и в музыке.
За ширмой стоит белое французское ложе. Одежды герцогини необычайно быстро падают к ее ногам. Она стоит перед Генеком, как грудастая, широкобедрая Венера. Генек не знает и не понимает, что с ним происходит.
Эрцгерцогиня забавляется им, как комнатной собачкой, канарейкой, безвольной куклой. Подает ему сочные апельсины и налитые соком зеленоватые гроздья винограда.
— Скрипач, ты замечательный, но пока еще не мужчина… — заключает эрцгерцогиня Рената. Не желая однако его оскорбить, она добавляет:
— Я непременно буду на твоем концерте. Ты играешь е темпераментом, неистово, забываешь обо всем. Вот это я люблю.
Спустя час Генек шел по Рингу, ошеломленный приемом, которого он удостоился во дворце эрцгерцогини. Жирная дама даже не искала никакого предлога, чтобы исполнить свое желание, так как она предполагала, что музыкальный темперамент должен соответствовать мужскому. По-видимому после ухода скрипача ей пришлось изменить мнение.
В гостинице интендант эрцгерцогского дворца вручил ему перстень с алмазом. Перстень был слишком велик для его крепких, но тонких пальцев.
В КРАКОВЕ
Венские мартовские теплые дни располагали к прогулке, хотелось посидеть в кафе… но Венявокий охотно посещал музеи, библиотеки, ходил в театр. На концерте в зале «Общества друзей музыки» он встретил эрцгерцогиню Ренату. Хотел ей вернуть перстень с алмазом. Не удалось. Зато Чаконну Баха он сыграл с таким блеском, что слушатели встали с мест.
К своему изумлению, выступая 17 апреля в Кракове, едва только под аккомпанемент оркестра зазвучали певучие трели Мендельсона, он заметил в креслах полную блондинку в обществе нескольких дам. В этот вечер его скрипка звучала удивительно мягко, ласкающе. По-видимому, причиной этому была акустика зала. Казалось, он играет не двигая смычком. Сочные и нежные тона, возникающие под его пальцами, напоминали теплый весенний ветерок, пахнущий свежими почками распустившейся сирени, словно это был танец самой весны… Сорвалась буря рукоплесканий. Он улыбкой поблагодарил публику. Во время исполнения фантазии из Дон Жуана, Юзик шепнул ему:
— Смотри, вон сидит эта австрийская толстуха.
— Пусть себе сидит. Ты лучше смотри — сейчас начнем играть «Пиратов» Эрнста.
Рядом с ней дамы из дворца «Под баранами».
В зале все еще звучали аплодисменты, слышались приветственные возгласы. Скрипач тихо тронул струны и остановился в задумчивости.
И вот снова поплыли звуки скрипки и рояля. «Пираты» это не Бах, а жонглирование смычком и пальцами. Для скрипача — это не игра, а вольтижировка, захватывающая слушателей, но не его, исполнителя. Генек исполняет штучки такого рода без особого напряжения. Возможно именно потому, что он так спокойно исполняет эти головокружительные пассажи, публика так возбуждена, шумит, бурно аплодирует. А что будет, когда по общему требованию сыграют «Негритянскую песню» Готшалка, «Мазурку» Вольфа, или «Русский карнавал» собственного сочинения?
В антракте он получил приглашение на ужин во дворец Потоцких. Он устал и идти туда не очень хочется. Однако, отказаться нельзя. Впрочем надо пойти хотя бы для Юзика. Там будет весь Краков с Кшешовицами, Тарновом, Дзиковом. И… там он встретит эрцгерцогиню Ренату. Во дворце, вслед за газетой «Час», во многих вариантах будут повторять, что Генрик Венявский объединяет в себе прославленную мощь Липиньского с нежностью Эрнста и юмором Паганини, а что касается исполнения, техники, то можно с ним сравнить, пожалуй, одного только Вьетана.
Что же они скажут, когда услышат «Вдоль по улице мостовой» — вариации, написанные для увеселения царя Николая. Двенадцать капризных, веселых, народных, русских мелодий, исполненные в Кракове в присутствии австрийской эрцгерцогини — не примут ли это за демонстрицию, оказалось нет! А может быть гофраты не заметили? Что это, у графов нет ушей? С балкона и галереи кричат бис. Музыкантам, меломанам, сидящим в партере эта бурлеска нравится.
Скрипач понимает, что закончить концерт русскими мелодиями нельзя. Посмотрел в зал, поклонился и объявил:
— Бах — «Чаконна».
Это классическое произведение должно уравнять все различия в суждениях и удовлетворить гофратов, генералов и… агентов полиции.
Во дворце «Под баранами» в салонах на бельэтаже, освещенных a giorno, собралось изысканное общество. Сегодня семнадцатое апреля. Не все помнят, что означает эта дата. Что же, напомнить им улицы Варшавы? В стенах тихого патриархального Кракова с помнящими седую старину Сукенницами, мариацким собором, через пять лет после весны народов, семь лет спустя после галицийского восстания — не стоит вызывать воспоминаний. Из окон этого дворца видели создание Краковской республики и ее исчезновение с карты Европы, присоединение к габсбургской монархии.
Вокруг полной, красивой эрцгерцогини Ренты снуют титулованные гости во фраках и мундирах с орденами. Беседа идет об охоте в Геделло. Здесь никто не посмеет сказать непродуманное слово. Обычная салонная беседа. Усталые Генек и Юзик вообще не интересуются разговорами. Пришли — ибо таков этикет. Пришли по совету импрессарио. Впрочем, приглашением во дворец «Под баранами», нельзя безнаказанно пренебречь.
Эрцгерцогиня поднялась со своего места. Она хочет пройтись по салону. Она улыбается почтенным, высокопоставленным дамам, аристократам одетым в контуши. Она любит подогревать родовую спесь, которая из замков и дворцов привела сюда представителей гордой знати. Они готовы на все услуги и, несмотря на свою гордость, все еще предаются разным иллюзиям. Поэтому так легко пользоваться посредничеством достойных матрон во всякого рода делах.
— Эрцгерцогине ни в чем нельзя отказать. Рената Габсбург обратила внимание графини на стоящего у камина Генека и попросила оказать ей небольшую услугу. Она хотела его видеть завтра и побеседовать о венских концертах. Графиня — женщина худая и длинная как четки. Одета в бесцветное платье, пахнущее нафталином. На Генеке сегодня безукоризненный фрак. Волосы причесаны как у женщины, с пробором посредине. Концы волос завиты. Черная голова блестит.
Графиня с вялой усмешкой спешит выполнить поручение высокой гостьи.
— Разрешите, я сам поговорю с ее высочеством.
— Это может привлечь внимание. Зачем возбуждать подозрения.
— Подозрения? Какие подозрения? Я должен немедленно выехать в Москву.
— Завтра утром вы скажете это эрцгерцогине Ренате. Моя подруга привезет вас из гостиницы. Будьте готовы к двенадцати часам.
Скрипач не сказал больше ни слова. В его голове промелькнула мысль:
— Кажется габсбургский перстень с алмазом у меня лежит в чемодане.
