Ирина Звонок-Сантандер - Ночи Калигулы. Восхождение к власти
Сеян устало прикрыл глаза. На внутренней стороне век вырисовывалась картина: он в лиловой мантии и оливковом венце! Золочёная колесница несётся по Священной дороге; вороные кони топчут копытами розовые лепестки. Белые пышнохвостые голуби взмывают в небесную синеву. Серебрянные сестерции щедро летят в толпу, кричащую: «Сеян — император!»…
«Почему бы и нет?.. — зачарованно раздумывал префект претория, бродя от одной стены к другой. — Пусть умрут сыновья Германика. Когда Рим узнает о новом злодении презренного Тиберия — ему несдобровать. И тогда я, второе должностное лицо в Империи, подхвачу жезл, который вот-вот выпадет из старческих рук! Я, всадник Луций Элий Сеян, соединю под моей рукой военную власть — власть императора, и гражданскую — принцепса! И сравняюсь могуществом с бессмертными богами!»
Гордыня искривила в надменной умешке тонкие губы Сеяна. Все было решено! Сыновья Германика умрут. Но не по велению Тиберия! А потому, что так угодно префекту претория, возжелавшему стать императором!
А как же сероглазый мальчик, в чьих жилах смешалась кровь Ливиллы и Сеяна? При воспоминании о нем потеплел холодный взгляд префекта. «Тиберий Гемелл слишком мал. Сенат не решится облачить его властью, с которой не всякий зрелый муж справится. Когда я стану императором, то усыновлю мальчишку и назначу моим наследником. Так будет справедливее всего!»
XXII
Калигула, зевая и потягиваясь, выбрался в сад. Свежий воздух донёс аромат лимонного дерева. Быстро рассеивались остатки ночного тумана. Ноги по щиколотки тонули в бледно-зеленой траве и сразу же становились неприятно мокрыми от холодной росы.
Гай увидел братьев и побрёл к ним. Нерон и Друз сидели на мраморной скамье у фонтана и озабоченно перешёптывались. Недавно они посетили угасавшую в ссылке мать — впервые после длительной разлуки. С тех пор молодые лица братьев выглядели непомерно озабоченными.
Увидев Калигулу, они разом смолкли и уставились на него.
— Что ты поднялся так рано? — не особенно приветливо проговорил Нерон, исподлобья оглядывая продрогшего Гая.
— Хочу послушать ваши речи! — дерзко ответил Калигула.
— Иди-ка отсюда! Иначе… — рассердился Нерон и, на правах старшего брата, показал внушительный кулак, пахнущий благовониями.
— Подожди, — Друз со спокойной улыбкой опустил руку брата. Обнял Гая за плечи и доверительно зашептал: — Мы размышляем о том, как помочь матери. Если Тиберий узнает — нам и ей грозит опасность. Ты ещё слишком юн, чтобы участвовать в заговоре. Уходи и молчи о том, что узнал.
Друз легонько подтолкнул Калигулу к жилой части дворца.
— И не обижайся. Мы, как старшие, отводим от тебя опасность, — угрюмо добавил Нерон, опустив кулак.
Калигула послушно вернулся на галерею. Переходя от одной колонны к другой, юноша рассматривал обнажённые статуи. Неожиданно со стороны сада донёсся хриплый говор преторианцев и звон мечей.
Гай испуганно обернулся. Расширенными от ужаса глазами он видел, как в сад, размахивая руками, строем вбегали преторианцы — целая когорта. Солдаты тройной цепью окружили братьев Калигулы — Друза и Нерона. Молодые мужчины прижались друг к другу спинами, положив ладони на рукоятья мечей. В голубых глазах обоих светилась ненависть и затравленность. Но преторианцы уже набросились на них, вырвали из рук мечи, насильно поставили на колени.
К сыновьям Германика размеренным солдатским шагом подошёл Элий Сеян. Черты лица его были напряжены, тонкие губы сухо сжаты.
Он, слегка покачиваясь, читал свиток, скреплённый печатью с орлом. Калигула прижался худощавой спиной к тонкой, ребристой коринфской колонне. Затаив дыхание, он прислушивался к торжественным завываниям Сеяна.
— … За участие в заговоре против императора… — долетели до юноши отрывистые слова — страшные слова! За ними почти всегда следовала смерть.
Калигула по-детски зажмурился, глотая солёные слезы. А когда открыл глаза, братьев уже тащили прочь. Гай отчётливо видел ободранные до крови колени упавшего Друза. Видел, как опустилась плеть преторианца на напрягшиеся плечи Нерона.
Юноша отчаянно бросился за преторианцами.
— Куда ведут моих братьев? — растерянно бормотал он, подпрыгивая и вытягивая шею, чтобы напоследок рассмотреть Друза и Нерона сквозь строй рослых преторианцев.
— Пошёл прочь, щенок! Не путайся под ногами! — кто-то грубо оттолкнул Калигулу. Он упал, больно ударившись о гранитные ступени. Злой преторианец склонился над юношей и поспешно шепнул: — Спрячься в покоях до вечера…
Под безликим медным шлемом Калигула узнал тёмные глаза Макрона — трибуна когорты, уводившей братьев.
* * *Гай испуганно вбежал в свои покои и заметался в поисках убежища. Нервно вздрагивая, полез под ложе. И затаился там, глотая слезы и слежавшуюся комками пыль.
Постепенно стих возбуждённый говор и звуки борьбы. Но Калигула не осмеливался даже пошевелиться. Под ложе забился трехмесячный щенок молосского дога. Немного поскулил, пугая Гая. Затем пригрелся возле него и заснул.
Должно быть, прошло много времени. Засуетились рабы, разыскивая юного господина. Калигула слышал их торопливую речь и звон обеденной посуды. Голод болезненно сводил кишки. Но даже это не заставило Калигулу выбраться из-под ложа. Наконец раб Прокул догадался заглянуть под кровать. И отшатнулся в ужасе, увидев посреди пыли дико блестящие глаза господина.
— Убирайся! — сердито зашипел Гай.
— Мой господин, преторианцы уже ушли, — понимающе проговорил Прокул. — Выходи и отведай мяса с овощами. Еда придаст тебе силы.
— Я сказал: убирайся! — Калигула в гневе сорвал с плеча серебрянную застёжку и швырнул в раба. И беззвучно заплакал в бессильном отчаянии.
Прокул покорно отполз от кровати. Вернулся несколько мгновений спустя. Наклонившись, раб просунул под ложе плоское блюдо с телятиной и вареной капустой. Калигула жадно накинулся на еду. Проснулся щенок, принюхался и тоже сунул нос в блюдо. Гай ревниво оттолкнул его. Насытившись, он позволил щенку вылизать остатки капусты.
Подоспела нужда посетить отхожее место. Калигула мужественно терпел до тех пор, пока нестерпимая резь в животе не вынудила его помочиться на щенячью шёрстку — чтобы заглушить звук струйки. Щенок подскочил, отряхнулся. Брызги полетели в лицо Гаю, заставив его поморщиться от отвращения.
Время шло. От долгого лежания заныли кости. Калигула устроился поудобнее и вскоре задремал. Когда проснулся, в опочивальне уже темнело.
Протирая сонные глаза, Гай услышал чей-то грузный, тяжёлый топот, отличающийся от едва слышных шагов босоногих рабов. Затем увидел большие волосатые икры в преторианских сандалиях. Калигула сжался. «Пришли за мной!» — мелькнула страшная мысль.
— Выходи, благородный Гай. Опасность миновала, — прозвучал голос Макрона.
— Не выйду, — отчаянно затряс головой Калигула.
Макрон опустился на одно колено и вытащил из-под ложа сопротивляющегося, дрожащего мальчишку. Прижал его к широкой груди, и Калигула постепенно успокоился, притих в крепких, надёжных объятиях трибуна.
— Где мои братья? — жалко всхлипнул он.
— В подземелье дворца, — помедлив, ответил Макрон.
— Что будет со мной? — заплакал Гай.
— Ничего. Пока ничего, — шептал Макрон, успокаивающе поглаживая рыжеватые волосы мальчика. — Но впредь будь осторожен! Молчи, улыбайся, во всеуслышание славь императора!.. Что бы ни случилось с твоими близкими — ни слова упрёка!.. Притворство — единственная возможность спастись.
— Почему ты помогаешь мне? — размазывая по щекам слезы краем туники, спросил Калигула. В зелёных глазах блеснуло недоверие.
После длительного молчания Макрон ответил, передёрнув плечами:
— Я почитал твоего отца.
XXIII
Голодные крысы пугливо сновали по каменному полу камеры. Грызли солому, выбивающуюся сквозь прорехи грязного тюфяка. Хлебали топлёное сало, залитое в поцарапанный светильник вместо оливкового масла. Озабоченно принюхиваясь узкими розовыми носами, подбирались к скудному обеду узника — два куска подсохшего хлеба, немного сыра и горсть маслин.
Нерон лежал на рваном тюфяке, без сил уткнувшись лицом в ткань, впитавшую мерзкие испарения всех тех, кто умирал здесь прежде него. Наверху привычным чередом текла жизнь в Палатинском дворце. Внизу, в тёмных подземельях, о которых известно лишь немногим, обречённо томились два высокородных узника — Друз Цезарь и Нерон Цезарь, сыновья Германика, внуки императора Тиберия.
Нерон попытался встать и подойти к двери. Тяжёлая железная цепь потянулась за его ногой. Боль в правой лодыжке, скованой железом, заставила Нерона остановиться. А до желанной двери оставалось лишь несколько шагов — шагов, которые пройти невозможно!
Узник, приволакивая натёртую ногу, вернулся к тюфяку. Повалился на него и тихо завыл, как дикий зверь в клетке. Тускло чадил светильник, попискивали крысы, стекала зловонная жидкость по стенам подземелья. День или ночь, дождь или зной властвовали в Риме — Нерон не знал. Жизнь для него свелась к чёрствому хлебу, прогорклому салу и рваным лохмотьям плаща, которые уже не спасали от губительной сырости. Он призывал смерть, считая её лучшим избавлением от нынешних мучений. На иное избавление он уже не надеялся.
