Иван Ефремов - Таис Афинская
А здесь, в одиночестве и холодном молчании болота, в ожидании чудовища, Таис снова принялась биться в своих путах, пока, укрощенная, теряя сознание, не прислонилась опять к сырому камню. Ночь молчала, более не доносилось всплесков с болота.
Таис очнулась от судорог в затекших ногах. Сколько еще прошло времени? Хотя бы увидеть небо над головой, движение созвездий. Переминаясь, изгибаясь, она восстановила кровообращение. Позади, в подземной галерее, ей почудились едва слышные медленные, крадущиеся шаги. Кровь прихлынула к голове Таис, радостная надежда обожгла ее. Менедем? Но нет, разве Менедем будет подкрадываться, замирая после каждого шага, он примчится, как бешеный бык, сокрушая все на пути! И звонкий вопль опять понесся над ночным болотом. Что это? Будто слабый отклик. Таис затаила дыхание. Нет, ничего! А шаги позади? Подножие статуи скрывало вход в галерею. Таис прислушалась и поняла, что в проходе нет никого: звуки доносились с болота и отражались эхом в подземелье. О могучая Афродита и Зевс-охранитель! Поступь тяжелых лап на мягкой илистой почве, там, за столбиками портика, выходившего к озеру. Редкое и неравномерное хлюпанье с долгими паузами. Под самым берегом всплыла гребнистая спина, загорелись красным тусклым светом два глаза под костяными надбровными буграми. Очень медленно, так, что минутами чудовище казалось неподвижным, на узкий берег вползло бесконечно длинное тело, извивавшееся налево-направо в такт шагам широко распяленных лап. Огромный хвост еще был в воде.
Особенный шипящий звук скольжения тяжелого тела по влажной почве или мокрому камню. Красные огоньки исчезли. Это раскрылась пасть более трех локтей в глубину, обрамленная смутно белевшими могучими зубами. Несмотря на предсмертный страх, Таис заметила, что крокодил не опустил нижнюю челюсть, как делают, открывая пасть, все животные, а поднял вверх голову, закрыв самому себе спереди весь обзор. Оттого и погасли красные огни глаз. О, если бы не держали ее ремни, она знала бы, как ускользнуть от исполинского зухоса! Крокодил захлопнул пасть со стуком, красные глаза вспыхнули снова. Таис почувствовала их взгляд на себе – холодный, равнодушный, как будто даже незаинтересованный близкой добычей. Крокодил не торопился, вглядываясь в темноту галереи, он словно изучал Таис. Множество раз на протяжении своей долгой жизни здесь пожирал он привязанную, беспомощную жертву. Зухос приподнялся на лапах, с громким чмоком оторвав брюхо от ила. Мерзкие твари и по земле бегали быстро, что стоит ему пробежать расстояние чуть больше длины собственного тела… Таис завизжала на такой высокой ноте, что чудовище снова плюхнулось на брюхо и вдруг повернулось направо. Шлепанье быстрых ног заглушил грозный, нечеловеческий крик:
– Таис, я здесь!..
– Менедем!
На миг его силуэт мелькнул перед входом между озадаченным чудовищем и его жертвой. Менедем заглянул в подземелье. Будто во сне, Таис позвала его. В одно мгновение лакедемонянин оказался у подножия статуи, нащупал привязанные ремни и рванул их с неистовой силой. Раз – лопнул ремень на левой руке, два – правый ремень устоял, зато вырвалось древнее бронзовое кольцо. Менедем разъярился еще сильнее и третий ремень разорвал, как нитку. Таис освободилась. Она упала на колени от внезапной слабости, а Менедем повернулся к чудовищному врагу. Без всякого оружия, покрытый с головы до ног грязью, без одежды, которую он сбросил, чтобы бежать быстрее. Ярость воина была так велика, что он сделал два шага к чудовищу, расставив безоружные руки, будто собираясь придушить крокодила, как собаку. Еще плеск по грязи бегущих ног, багровая дорожка побежала по воде вдоль берега. Свет вспыхнул ярче, когда Гесиона, полумертвая от непосильного бега и страха, замерла у портика, подняв факел. Крик ужаса вырвался у девушки. Крокодил не обратил внимания на ее появление, сосредоточив упорный взгляд на Менедеме. Факел в руке Гесионы задрожал, и она упала на колени, подобно своей хозяйке.
– Свети! – гаркнул Менедем. Он косился по сторонам в поисках чего-либо, с чем встретить нападение чудовища.
При мерцающем свете факела Таис видела взбугрившуюся мышцами широкую спину спартанца, упрямо наклоненную голову, твердо упертые в каменный пол ноги. Вдруг Менедем решился. Одним прыжком он вырвал у Гесионы факел, ткнул его в направлении зухоса, и тот попятился. Менедем швырнул факел обратно Гесионе, но подхватила его уже поднявшаяся на ноги Таис. Спартанец рванул деревянный столб портика, раздался треск. Менедем нажал во всю мочь. Старое сухое дерево поддалось. Все последующее произошло так быстро, что оставило лишь смутное воспоминание у Таис. Крокодил двинулся на Менедема, а тот нанес ему удар по рылу. Чудовище не отступило, а, распахнув пасть, бросилось на воина. Этого только и ждал Менедем. Изо всей силы, содрав кожу с ладоней, он всадил столб в глотку гигантского пресмыкающегося. Он не смог, конечно, остановить двадцатипятилоктевого зухоса и упал, успев, однако, толчком ноги направить свободный конец бревна на стену пьедестала. Крокодил с размаху ткнулся столбом в несокрушимый камень, засадив себе дерево в пасть еще глубже. Ужасные удары хвоста потрясли галерею, сломали второй столб портика. Навесная крыша рухнула, и это спасло Гесиону от верной смерти, ибо удар хвоста чудовища переломал бы кости льву, не только человеку. Крокодил, корчась, повалился на бок, но тут же привстал и, взметнув хвостом целый каскад грязи, ринулся в болото.
Менедем и Таис стояли, сотрясаемые нервной дрожью. Опомнившись, Таис бросилась к Гесионе. Девушка лежала ничком у самого входа в подземелье, вся в липкой грязи, закрыв руками лицо и уши. Едва Таис притронулась к ней, Гесиона вскочила с воплем, но, увидев хозяйку невредимой, бросилась к ней.
Менедем взял их за руки.
– Бежим! Это злое место. Еще зухос вернется или придет другой. Или жрецы…
– Куда?
– Как я пришел: вдоль берега, в обход храма.
Все трое быстро пошли по грязи под стеной Лабиринта. Скоро полоска берега расширилась, почва стала сухой, идти стало легче, но тут силы оставили Таис. Не в лучшем состоянии была и Гесиона. Понимая, что оставаться здесь опасно, Менедем подхватил обеих женщин род бедра, ловко вскинул их себе на плечи и, погасив факел, неспешной рысцой побежал от мрачной громады Лабиринта туда, где издалека чуть поблескивал огонек Дома Паломников, давно превратившегося в ксенон – гостиницу.
…Чтобы не привлекать внимания, Таис, на которой из всех одеяний остались грива волос и сандалии, укрылась за пальмами. Менедем и Гесиона, наскоро помывшись у поливного колодца, принесли ей одежду из вещей, заранее доставленных в ксенон проводниками. Грек-переводчик, напуганный исчезновением Таис и яростью Менедема, куда-то исчез.
Гесиона, натирая целебной мазью раны Таис, рассказывала ей, что спартанец после бесплодных поисков в верхних комнатах Лабиринта схватил какого-то жреца и, ударив о колонну, поклялся Эребом, что изувечит его, если тот не объяснит, как могла исчезнуть эллинка и где ее можно искать. Ему удалось вырвать полупризнание-полупредположение, что Таис украли те, кто служит Себеку. Они приносят жертвы в подземельях, там, где они выходят к озеру, в западной части святилища. Если обойти Лабиринт с его озерной стороны и идти налево от главного входа, то можно наткнуться на выходы галерей нижнего яруса. Не теряя ни мгновения, Менедем сорвал с себя одежду, чтобы легче бежать по воде, и понесся вдоль массивных стен храма. Оружие взять было негде – свое он оставил перевозчикам, чтобы не нарушать законов храма. Ему вдогонку крикнули, что надо обязательно взять светильник, но Менедем был уже далеко. Тогда Гесиона схватила два факела, стоявших наготове в бронзовых стойках, прикоснулась одним к пламени ниши-светильника и унеслась вдогонку за Менедемом, легкая и быстрая, как антилопа. Так бежала она в сгущавшихся сумерках, ориентируясь по угрюмой стене слева, неуклонно поворачивавшей с запада на юг. Остальное известно госпоже…
Таис крепко расцеловала верную Гесиону. Еще более нежной награды удостоился Менедем, к кровоточащим ладоням которого были привязаны пучки лекарственной травы, отчего его руки стали похожи на лапы того самого зухоса, который едва не погубил Таис.
Спартанский воин долго посматривал на Лабиринт, возвышавшийся поодаль в первых лучах рассвета. Угадав его мысли, Таис сказала:
– Не надо ничего, милый. Кто сможет найти негодяев в трех тысячах комнат, среди переходов и подземелий?
– А если придет весь отряд Эоситея? Мы выкурим их оттуда, как пустынных лис из нор.
– Зачем? И без того мы, чужеземцы, едящие коров, нечисты в глазах коренных жителей Египта. Только нанесем великое осквернение их святыне. Те, кто виноват, убегут, если уже не убежали, а расправа, как всегда, свершится над теми, кто ничего не знает и ни к чему не причастен. Прежде всего виновата я сама. Нельзя было спорить со жрецами, выказывая эллинское презрение к чужеземцам и их религии, и потом – надо осторожнее странствовать по храмам, полным ловушек, злых людей, страшных божеств, которым еще тайно продолжают приносить человеческие жертвы.
