Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины
Рыжевато-бурая шкура делал оленя малозаметным в лесу, а скачущий впереди Володислав заслонял добычу, и лишь изредка, вскинув глаза, Соколина видела мелькающее белое пятно подхвостья. Олень мчался напрямик через чащу, оба ловца скакали за ним, и сердце Соколины так же прыгало между небом и бездной, как сама она подпрыгивала в седле, почти стоя на стременах. Чувство опасности и жажда догнать добычу смешивались в некий напиток, пьянящий сердце ужасом и восторгом. Начисто были забыты все тревоги и огорчения. Все исчезло, кроме белого пятна оленьего хвоста и спины Володислава, которая была так близка и все же чуть впереди…
* * *Ольтур и Кислый сидели на земле, прячась в зарослях, по обе стороны полузаросшей лесной тропы. На эту тропу их привел еще вчера вечером Гляденец. «Сперва князь проедет, а потом… все и сделаете, – наставлял он. – Смотрите, князя пропустите, а злодей наш за ним будет».
Уловка была нехитрая: веревка, натянутая чуть выше груди всадника, непременно выбросит его из седла. Поначалу Ольтур, представ перед боярином Житиной, сгоряча согласился: после прощания с Соколиной он еще пылал негодованием и жаждал расправиться с «рыжим псом». Потом отчасти струхнул – все же дело было… грязноватое. «Это большая удача, что воевода вас прогнал с глаз! – убеждал Житина. – Якун – наш общий враг, и Ингорь легко догадается, что все мы желали ему гибели. Но именно при таком раскладе он никак не сможет найти виновных. Вы, в глазах Свенгельда, уехали три-четыре дня назад и не можете быть причастны. А князь при нужде поклянется, что никто из его людей этого не делал – вы ведь не его люди! Мы избавимся от нашего общего врага, и никто из нас не попадет под удар. А со смелыми людьми… и князь умеет быть щедрым!»
Эти доводы подкреплялись двумя ногатами – оба парня в жизни не держали в руках таких денег, которые были бы их собственными. И вот теперь они сидели на земле за кустами. Один конец веревки был привязан к дереву на высоте плеч Хакона, сидящего в седле, – Ольтур, примерно такого же роста, прикинул по себе. Далее веревка была опущена наземь и пересекала тропу, после чего ее вновь подняли и перекинули через толстую ветку дуба на такой же высоте. Второй конец, свободный, Ольтур держал в руках.
Оба парня напряженно вслушивались, стараясь среди звуков охоты разобрать приближение своей «дичи».
– Слышь! – вполголоса крикнул через тропу Кислый.
– Чего тебе?
– Сперва Володислав проскачет, так?
– Ну?
– А за ним рыжий?
– Гляденец сказал, так.
– А как он его уговорит за собой скакать?
– Я почем знаю? Может, состязание у них.
– Ну, если так только…
– Вон он! – отчаянно шепнул Ольтур. – Олень!
Олень пробежал мимо – не по тропе, проломился чрез подлесок и растаял в колыхании зелени. Но следом слышался конский топот и треск ветвей. Кто-то мчался вскачь, гонясь за оленем, но уже по тропе.
Кислый юркнул подальше в куст и затаился, боясь попасть под копыта. Ольтур осторожно выглянул: ну точно, Володислав. И конь его. Князь вихрем промчался мимо, а позади него уже слышался шум приближения еще одного всадника – совсем близко.
Тут уже глядеть было некогда: Ольтур метнулся назад, вцепился в веревку, поспешно выбрал свободную часть, натянул, обернул конец вокруг дерева и уперся в землю в ожидании рывка…
Он успел расслышать изумленный короткий крик Кислого и только ругнулся про себя: чего вылез, дурноголовый, хочет все выдать?
Но тут же налетел топот копыт… ожидаемый рывок… и крик, женский крик, столь здесь неуместный! Конское ржание, шум падающего в заросли тела… И тишина, в которой раздается лишь топот испуганной кобылы, налегке, без всадника, убегающей дальше по тропе…
* * *В последние мгновения Соколина потеряла из виду белое пятно подхвостья, зато хорошо видела спину Володислава. Он вырвался на тропу, но бежит ли олень по-прежнему впереди, она не видела и тем сильнее жаждала обогнать препятствие. Почти стоя на стременах, она вытянула шею, пытаясь на скаку что-то увидеть через спину Володислава… И вдруг прямо из воздуха на ее лицо обрушился удар – в самое переносье.
Будь тут человек повыше ростом, как Хакон, ему веревка пришлась бы на горло.
Сила удара вышвырнула Соколину из седла, в котором она и так еле держалась. К счастью, ноги не зацепились за стремена, и через миг свободного полета она рухнула на кусты и скатилась наземь.
Она уже лежала на земле, но ей все казалось, что она продолжает лететь. В ушах стоял плотный гул, в глазах было темно, и открыть их никак не получалось, будто их кто зашил! А заодно и нос оторвал – он не дышал, и она поспешно открыла рот. Сил на крик еще не было, и Соколина жадно втянула воздух.
Рядом кто-то был: ее тормошили, пытались приподнять, кажется, кричали что-то, но она не разбирала…
* * *А Ольтур не мог поверить своим глазам. Вместо рыжего Хакона на траве у сломанных кустов лежала Соколина. Лицо ее было покрыто ссадинами, из сплющенного носа хлестала кровь, заливая нижнюю часть лица и платье. Перелом!
Выросший в дружине, Ольтур хорошо знал, как это выглядит и что надо делать. Не задумываясь, он взялся за распухший девичий нос и дернул, ставя проломленную кость на место.
Соколина хрипло вскрикнула и вцепилась в его руки. И понятно – именно при вправлении сломанного носа перед глазами от боли расцветает зеленая вспышка. Но дело было сделано. Придерживая ее под спину, Ольтур рукавом рубахи попытался стереть кровь с ее лица. Откинул перекосившееся очелье, убрал и пригладил разлохмаченные волосы.
– Где вы? Парни? Стоять! Назад!
Из кустов высунулся перепуганный Гляденец и замер, увидев это зрелище: лежащая девушка с окровавленными лицом и грудью, а возле нее два изумленных отрока.
– Назад… – Он слабо махнул рукой, уже поняв, что опоздал, – не приехал ворог наш…
Обнаружив, что Хакона в числе ловцов нет, он пустился бегом через лес, надеясь успеть предупредить «ловцов»: дичи не будет. Володислав сказал ему об этом, но сам, увлеченный желанием все же посостязаться с Соколиной, не рассчитал время и не сообразил, что пеший гонец не успеет до места засады раньше всадников. Собственно, без Хакона Володиславу и не нужно было скакать именно туда, но он слишком много раз за эти дни прикидывал, как будет это делать, и привычная мысль повела его сама.
Пару мгновений Гляденец таращился на лежащую в полубеспамятстве девушку, потом кинулся сматывать веревку, для быстроты рубя ее на куски поясным ножом.
Соколина застонала и пошевелилась, попыталась сесть. Прикоснулась к лицу и заорала, отдернув руки.
– Тише! – Ольтур схватил ее за руки, покрытые сохнущей кровью. – Не трогай! Перелом у тебя! Я вправил, заживет, но болеть еще будет. Ртом дыши.
Соколина наконец разлепила веки и устремила на него полубессмысленный взгляд. Этот парень ей был хорошо знаком, но она настолько не ждала увидеть его здесь и сейчас, что не верила глазам и считала, будто ей мерещится из-за падения.
– Кислый! – Ольтур обернулся. – За водой беги!
Поскольку парни ночевали у тропы, у них были с собой кувшин и котелок. Схватив то и другое, Кислый, не хуже того оленя, ломанулся через чащу к ближайшей речушке. Ольтур помог Соколине сесть, прислонил спиной к дереву.
В кустах зашуршало, и показался Володислав, верхом, ведя в поводу Аранку. При виде Соколины и Ольтура он переменился в лице, выпучил глаза, хотел закричать… но закрыл рот.
Он же им объяснял! Он же всем им, кощеевым детям, десять раз объяснял! Сперва проедет он сам. Потом – Свенгельдова дочь. А уж потом рыжий! Сперва – он, потом – Соколина, потом – Якун! А эти глуподыры натянули веревку сразу после него! И не поглядели даже!
Но Соколина уже пришла в себя. Поэтому Володислав невероятным усилием проглотил, буквально затолкнул в себя рвущиеся наружу слова и бросился к ней:
– Касаточка моя! Да что же с тобой!
Она отпихнула его протянутые руки, опасаясь, что любое прикосновение причинит ей боль. Прокушенный язык распух, и она сунула палец в рот, торопливо проверяя, целы ли зубы.
– Она… на ветку налетела! – брякнул Кислый, держа в дрожащих руках мокрый черный котелок. Дикий страх из-за содеянного сделал его изобретательным. – Тут ветка… где она была…
– На ветку, точно! – Ольтур оценил выдумку. – Хорошо, не убилась…
У него сел голос. Сердце стучало в самом горле, глаза от потрясения лезли на лоб. Их спасли боги – как бы он жил дальше, если бы своими руками убил ее!
Ольтур бросил на Володислава зверский взгляд: вот кто все затеял! Собирался ловить Хакона, а вышло вон что…
Да, а Хакон-то где? Ольтур оглянулся в сторону тропы, но там было тихо.
Взяв у Кислого котелок, он помог Соколине кое-как обмыть лицо и выпить воды. У нее болела и кружилась голова, ее подташнивало, и пока она не задавала вопросов. Даже не спрашивала, откуда эти двое, три дня как отосланные к Берлоге, здесь взялись. Но Ольтура пробирала холодная дрожь при мысли, что будет, когда за разбор дела возьмется сам воевода. Это сейчас сойдет – про ветку. Он даже глянул вверх, нет ли там и правда подходящей ветки.
