Дикая карта - Ольга Еремина
…За стеной, за непрозрачным слюдяным окошком деревянного, наспех построенного в Клементьевском лагере дворца до самой Москвы, до Днепра, до Гродно и Вильно лежали снега. Задремав, Сапега видел словно наяву белые колонны Падуанского университета, чисто выметенные плиты двора, ровные дорожки Аптекарского огорода, бассейны с изящными струйками фонтанов. Зачем всё это было в его жизни? Зачем зубрил он латынь? Зачем прослыл храбрейшим командиром Польши? Чтобы сгинуть в этих снегах?
Ну уж нет.
В этот день в дневнике Яна Петра Сапеги секретарь записал:
«Вылазка из монастыря в намерении напасть на лагерь Лисовского, но московитяне возвратились безуспешно. Убито 70 детей боярских и захвачено в плен 8 монастырских служек. С нашей стороны ранено два челядинца и захвачены трое донцов».
6 января 1609 года
Утром вылазка из монастыря была – в рощу и на туры, дров ради. Фёдор Карцов вновь отличился, лез на литву – и вновь ранен в плечо.
Маша Брёхова по совету Симеона щипала хвою в деревянную посудину, толкла толкушкой и заливала водой, настаивала день. Потом поила Фёдора, рану ему промывала, дабы не гноилась. Чашник Нифонт приходил к Фёдору Карцову в больничную палату, ворчал: дескать, защищаться надо учиться, не переть на врага дуром. Отвага без ума – что лето без дождя: спалит.
8 января 1609 года
Затрещал мороз над Троицей, полопались брёвна в срубах, застыли в неподвижности леса, рыба в реках ушла в глубокие ямы – на перекатах промёрзли реки до дна. Ночью ярко горели на небе звёзды, и младенец Исус лежал в яслях, как в колыбели, протягивал к звёздам махонькие ручки.
Пленные жолнёры с утра до ночи мололи ручными жерновами зерно.
Троицкие сидельцы сожгли в хлебне ещё одни сени и чулан. На стенах замерзали караульные. В кельях и клетях слышался кашель.
Как обычно, до свету собрались крестьяне в Мишутин овраг, заросший лесом, за дровами. Молодой князь Иван Григорьевич Долгоруков вывел из Конюшенных ворот конных казаков и десятка два стрельцов. Снег противно визжал под ногами, копытами и колёсами, словно жаловался на неразумных.
Розовые пояса украсили небо. Оно светлело, из синего превращалось в голубое.
Снегопадов последние дни не было, и наезженная дорога никого не встревожила. Но старшина Борис Зубов оглядывался настороженно.
– Неладно! – говорил он Митрию, шедшему рядом. – Ох, неладно!
– Да что неладно-то? – беспечно спросил Митрий. – Вроде тихо всё.
– Вот тот-то и оно, что тихо.
Отряд спустился под откос, вошёл в рощу, мужики достали из-за кушаков топоры. И тут из-за деревьев в упор ударили выстрелы. Несколько человек разом вскрикнули и упали.
– Засада! – гаркнул Зубов. – Разворачивай сани!
– Ребята, за Троицу! – закричал, сорвавшись на визг, Иван Григорьевич. Рубанул литовца с ружьём, в кожухе, крест-накрест перепоясанном бабьим платком.
Возницы суетились, разворачивая сани. Мужики с топорами бросились на врагов. Но грянул ещё один залп – и многие упали в рыхлый взметнувшийся снег.
Митрий толкал сани, помогая лошади выбраться наверх. Зубов, проскакав назад по дороге, выстрелил в кого-то и, спешившись, бился саблей, выкрикивая ругательства:
– Иуда! Гад! Предался!
«Только не в лошадь, только не в лошадь!» – молил Митя, лёжа на санях, вцепившись в жердину.
Лошадь прорвалась через засаду.
Митрий свалился с саней в снег – крикнул вырвавшемуся Зубову:
– Рядом!
– Взяли! – крикнул Зубов, хватая за ноги убитого изменника.
Митрий схватил за руки – они отбросили тело с дороги, чтобы проехали следующие сани. И мгновенно упали в снег, увидев нацеленные на них из-за куста ружья. Из двух стволов вылетели снопы огня. Старшина тотчас вскочил, бросился догонять убегающих. Рыжий конь Зубова остался лежать на боку, Митрий схватил узду, поднял коня, побежал за забывшим страх Зубовым.
Ворота уже затворялись, когда оставшиеся стрельцы вбежали в город. Последним въехал молодой князь.
Едва стал на место засов, как разом взвыли бабы. Иван Григорьевич, не сдержавшись, хлестнул по толпе плёткой: – Молчать! Вас ещё усмирять!
Маша, шатнувшаяся было к Митрию, остановилась, отирая глаза рукавичкой, попятилась.
Роща стоял против сына, устремив взгляд поверх ворот:
– Много ли потеряли?
Старшины построили своих. Стали считать. Выходило, что недосчитались более пяти десятков человек, да ещё из вернувшихся – десяток раненых.
Безжалостное зимнее солнце светило на застывшие на ресницах бабьи слёзы.
Перед обедней поехали за телами убитых. Привезли больше сорока, и всё одно не хватало ещё десяти. Догадались: их взяли живыми. Среди них Наум из Служней слободы, лучший даже на Москве оконный мастер.
– За грехи наши Господь покарал нас, – горевал Иоасаф.
Отпевали, служили молебен, и пленные долбили мёрзлую землю – копали общую могилу. Раненых Иоасаф постриг в монахи.
«Убито более двухсот московитян», – записал в дневнике секретарь Сапеги. А Сапега тут же отправил гонца с хвастливым донесением в Тушино, к царьку. Пан заранее представлял себе лицо Ружинского, который читает о его, Сапеги, успехах. В том, что грамота попадёт сперва в руки Ружинского, Ян Пётр не сомневался. Не без злорадства думал он, что царёк растрачивает оставшиеся деньги на пустяки, пытаясь удержать московских перелётов, а войско давно не видело жалования. Правда, не только войско Ружинского, но и его собственное. Что не может не удручать.
9 января 1609 года
Роща распорядился – стоящим на стенах меняться чаще, дабы не замёрзнуть. Ближе к вечеру досталось идти на Житничную башню и Митрию. Тяжёлый, почти до пола, овчинный тулуп одеревенел. Пар от дыхания превращался в мельчайшие иголочки, оседал инеем на ресницах. Губы сводило. Именно поэтому Митрий, вглядываясь в белизну, не прокричал, а едва прошептал:
– Обоз!
Вскоре стало заметно, что на Ростовской дороге словно копошится кто-то. Приближались сани, нагруженные сеном.
Митрий побежал к князь-воеводе. Сначала застывшие ноги не хотели двигаться, но потом разогрелись, кровь ожила. Ткнулся в тяжёлую дверь.
– Григорий Борисович, обоз!
У Рощи сидел Голохвастый с пятью своими старшинами.
– Будем брать.
Небо над Келарской башней казалось зелёным, лишь у самой земли краснело; со стороны Житничной и Сушильной стремительно темнело, загорались звёзды. Обозные спешили в Клементьевский лагерь – скорее в тепло. Охрана дремала в сёдлах.
Тут открылись ворота возле Круглой башни – и монастырские без выстрелов налетели на обоз, двигавшийся против Служней слободы, поворотили лошадей к воротам. Охрана не пыталась сражаться –
