Темнотвари - Сьон Сигурдссон
Довольно долго не смыкая глаз, Йоунас наконец моргнул, а тот человек опустил руку и указал на гладь моря. В тот же миг море стало чистым, словно прохладный воздух осенним вечером, и казалось – лодка парит по воздуху, а не плывёт по воде: та сделалась такой прозрачной, что дно стало видно по всему морю и до самого горизонта. И Йоунас увидел, что остров был как скала, сужающаяся кверху, он сидел не на прибрежном камне, а на её отроге. И тут остекленевшее море начало волноваться, в глубине забурлило, и вот приплыли рыбы, быстро бия хвостами: и с юга, и с востока, и с отмелей у побережья, и из подводных ущелий вдали от него. Там были морской окунь и мерланг, акула и камбала, морской скорпион и тунец, скат и треска, селёдка и тюлень[23], и все другие рыбы, которых знал или не знал Йоунас Учёный. Они следовали тем же правилам, что и птицы в воздухе, и выстроились по размеру от киля лодки и вниз до самого дна: колюшки на самом верху, а кашалоты в самом низу, а между ними такое огромное число пород, что когда каждая из них заняла своё место, что всё сонмище широко раскинулось в прозрачном рассоле, подобно бороздам на раковине морского гребешка, образуя сверкающее отражение летящего покрова вверху. Тут глаза Йоунаса потеряли покой, он то и дело переводил их от неба к морю и обратно, закрепляя в памяти внешний вид птиц и рыб, сходство между ними по цвету и форме: вот бес-кит[24], а вот бекас.
Пока происходили все эти явления, лодка подплывала ближе к берегу – сама собой, хотя и не было попутного ветра в этом тихом, безоблачном царстве яркого света, – и если бы Йоунас обратил больше внимания на человека на её корме, то увидел бы, что ему идёт пятый десяток, что одет он в суконный кафтан каменно-бурого или крапчато-серого оттенка, а на голове у него суконная шапка того же цвета, а под её кромкой сверкают глаза, горящие, как стеклянное солнце. Тот человек снова взмахнул рукой и тем самым отвлёк нашего естествоиспытателя от высоко парящих или глубоко плывущих созданий: он указывал на землю. И тут Йоунасу открылось, что от поверхности воды до вершин ледника из земли и камней плавно выдралось по экземпляру каждого растения, взращённого Исландией: от незабудки до рябины, и цвет земли взвихрился к небесам, лёгкий, словно столб пара над горным озером. Там, в вышине, травы и цветы построились по размеру и сплелись в один гигантский венок, который затанцевал над голыми пустошами, и от него исходило столь сильное благоухание, что Йоунас едва не лишился чувств. Но ему пришлось поддерживать себя в сознании, ведь игра видений ещё не закончилась: на замшелом утёсе выступили на сцену звери, и лисица, и полевая мышь, причём мышки тихо сидели у лисы между ушей.
Тот, что в лодке, повторил своё последнее движение, притянул к себе простёртую руку и махнул ей в сторону берега. Тут земля разверзлась. Горные цепи откинули покрывающие их оползни, так что стало видно глубоко в нутро земли, где бесчисленные металлы, кристаллы и драгоценные камни сидели на разнообразных уступах, сверкая и искрясь: многие старые, иные новорожденные, так обагрённые отсветом огня земных недр, словно омытые в воде подземных рек.
– Да, да… Ага!
Йоунас Паульмасон Учёный ёрзает на своём камне. Да, на самом главном месте, на самом высоком уступе – тот дорогостоящий металл, который, как он всегда подозревал, таится внутри неласковой плоти родной страны – то сама кровь земли, злато!
– А я что говорил? Они…
Но закончить он не успевает. Раздаётся трубный звук.
– У-у-у!
Это лебедь с лебёдушкой напрягают голосовые связки. А остальные существа замолкают, кумжа сейчас бьёт хвостом легонько, ворон машет крыльями мягко. Второй раз звучат пернатые фанфары. Йоунас поднимает глаза и осознаёт, что лодка уже почти подошла к берегу. Он встаёт, чтоб встретить лодочника, застёгивает куртку, приглаживает волосы рукой. И тут ему становится ясно, что звук фанфар призван вовсе не ознаменовать прибытие лодки к острову. Далеко-далеко у горизонта на севере появляется косяк китов. Он быстро плывёт по заливу на юг.
– У, у…
Лебединые клики раздаются в честь этих новоприбывших гостей. В тщательно расчисленном водном танце они подныривают под лодку, а затем высовывают головы из воды перед ней: это двенадцать нарвалов, приплывших из Гренландии. Они вытягивают семилоктевые витые рога к небесам, бьют ими друг о друга и скрещивают их, словно копья почётного караула, и всё это сопровождается тонким писком и большим шумом и вознёй. И тут видение обретает завершённость – это сложный, продуманный герб:
В воздухе птицы,
рыбы в морях,
травы над миром,
звери на мхах.
Камни в земле,
человек в середине,
и киточудовища,
покорны – но всё же…
* * *
Светлота морская играла на сетчатке глаз Йоунаса Паульмасона Учёного; за свои шестьдесят три года земного бытия он не видел ничего прекраснее. С тех пор, как он вырос и возмужал, он втайне жаждал, чтоб милосердный Господь явил ему, как всё устроено на свете, позволил рассмотреть механику мироздания. Однажды, когда они с Сигрид жили на Верхних песках, ему показалось, будто он различает в небесах очертания гигантской ноги, поставленной на земной шар. Её подошва протянулась вдоль поверхности моря, пятка стояла в низине под ледником, а лодыжка виднелась там, где у солнца зенит. Значит, тогда то был ангел.
Йоунас Учёный опустился на колени, его глаза залили слёзы, язык пересох и прилип к гортани. Он лёг на бок, поджав колени к самому подбородку, у него по коже пошли мурашки, заболела голова, свело судорогой мышцы, в кишечнике пошли спазмы. Его прошиб холодный пот. Сознание оказалось простёртым за пределы человеческого:
– Ох, не рехнуться бы мне! Мне надо быть в здравом уме, чтоб
