Том 3. Кавалер дю Ландро. Огненный пес - Жорж Бордонов
— Дитя мое, — сказал аббат Гудон, — я не хотел бы вам навязывать свое мнение и тем более доставлять неудобство. Я читаю в вашем сердце, как в открытой книге, благодаря Господу и свету его, а не моим скромным способностям. Но если бы вы подробнее рассказали мне о том, что говорил вам шевалье, как он отвечал на ваши вопросы…
— Отец мой, я ничего не опустила. Уверяю вас. Я столько думала об этом.
— Я уверен, что вы напрасно беспокоитесь.
— Вы так думаете? — воскликнула она горячо. — Вы действительно считаете, как и я, что, несмотря на его высказывания, я могу ему верить?
— Увы, я думаю, что шевалье старается выиграть время.
— Вы не должны судить его слишком строго. Если бы он был верным сыном церкви, вы были бы более снисходительны к нему. Но он, я уверена, способен умереть за веру, в то время как многие молодые люди, которые исправно посещают службу…
— Я верю, но это его не извиняет. Время несчастий уже далеко в прошлом. Чтобы ответить на ваш вопрос, я бы добавил, насколько позволяет мой человеческий разум, что в его мозгу царит смятение. О! Я не хочу бросать в него камень. Его можно понять, но нет ничего, что могло бы оправдать эту отсрочку, это промедление. Шевалье влечет какая-то идея, которая его целиком захватила. Но у него нет реальных планов, он не предпринимает никаких действенных шагов к ее реализация. Мне кажется, он вас обманывает, сам находясь в заблуждении. Если он хочет что-то предпринять, нечему откладывает свои планы на все более позднее время? Чего он ждет? Что жареные куропатки начнут сами падать ему в рот? Или когда его наставник придумает что-нибудь гениальное, если он на это еще способен? Даже допуская, что он что-то собирается сделать, может быть, подчиниться новому режиму — на все воля Господа, король, император только исполнители воли его! — зачем он вас мучает? Наоборот, в качестве его супруги вы, а я вас хорошо знаю, могли бы ему во многом помочь.
— О, отец мой, что я должна делать?
— Пока ничего. Еще слишком рано. Шевалье трудно взрослеет, позднее своих сверстников, это последствия драмы в Нуайе.
— Но для вас открыты все мысли и сердца.
— Дитя мое, только Бог способен на это. Все, что я могу сказать, это то, что в г-не Ландро борются добро и зло. И я не знаю, что победит…
— Я чувствую, что могу помочь ему.
— Дитя мое, вы любите, я не ставлю вам это в упрек. Но как мало вы получаете взамен! Ваша душа тянется к Богу. В нем вы никогда же разочаруетесь. Он возвращает любовь стократно. Он присутствует в каждом из вас постоянно. Два пути перед вами: один легкий и простой, но коварный и неясный, другой возвышенный ж трудный. Это не есть что-то особенное. Каждое существо имеет свою судьбу: земную и небесную. Трагедия заключается в выборе. Но иногда он приходит во сне.
— Во сне, отец мой? Я не понимаю вас.
— Человек засыпает, чтобы проснуться в настоящей жизни. Я имею в виду единственный путь, который стоит пройти, не тот, который ведет к богатству или к славе, а тот, что ведет к Богу.
— Спасти мятущуюся душу, — разве не к этому нас призывает Бог?
— Это значит разделить то же падение. В человеке есть убежденность, гордыня, которая идет не от Бога.
— А если я чувствую, что могу избежать этого? Могу помочь добру победить зло в душе человека?
— Любовь тоже дает искупление. Но здесь я не могу дать вам совета, здесь я бессилен.
Часть третья
Десланд
Элизабет, кроме молитвенника, книг по истории и географии из библиотеки своего отца, читала только «Атала» Шатобриана. Под его влиянием она все больше и больше желала, чтобы шевалье, если и не выказывал такие же пылкие чувства, то хотя бы относился к ней более нежно, иногда делал комплименты ее прическе или платью. Чтобы его поцелуй не был похож на рассеянный дежурный поцелуй кузена. Однажды она призналась в этом матери. Мадам Сурди не читала «Атала» и отнюдь не была романтичной по натуре. Робкие намеки Элизабет ее всполошили и даже немного шокировали.
— Дорогая Элизабет, — обратилась она к дочери, — я надеюсь, ты не уступила его домогательствам, как это сейчас принято? После этого одна плачет и страдает, а другой уже через неделю после свадьбы исчезает и не может вспомнить, где живет супруга. Особенно это относится к офицерам Наполеона, которые так же торопятся продолжить свой род, как и умереть. К счастью, Юбер более серьезен.
— К счастью, да. Но разве нормально то, что он не выказывает своих чувств ко мне?
— Мне кажется, они достаточно очевидны.
— Но не мог бы он их проявлять чуть более… явно?
— Если бы он их проявлял более явно, как ты говоришь, я давно бы отправила его в Ублоньер. Он и дня не остался бы под моей крышей. Или немедленно женился бы… Но ты, ты почему спешишь изменить свое положение? Твой отец и я, мы ждали свадьбы восемь лет. Он каждый день приходил в наш дом и я, уверяю тебя, ничего, кроме знаков уважения, от него не видела. И, однако, мы друг друга любили. А помолвка состоялась, когда нам едва исполнилось восемнадцать лет.
— И никакое приданое вас не волновало!
— Не смейся. Мы жили в трудные времена, моя дорогая! Сурди не лопалось от богатства. Твой дед сидел весь в долгах.
— Положение Юбера намного лучше.
— У него тоже свои проблемы, свои трудности. Такой человек, как он, не согласится влачить жалкое существование. Я в курсе его дел. Впрочем, закончим разговор об этом. Ты сейчас переживаешь трудный период. Постарайся понять, что положение Юбера достаточно деликатно. Он гость в Сурди и твой суженый. Его поведение мне кажется безупречным! Подумай только, что было бы, если бы прислуга застала тебя в его объятиях или, еще хуже, вас целующимися? Какой позор! Это недопустимо! Поверь
