Королевский выкуп. Капкан для крестоносца - Шэрон Кей Пенман
Ричард с минуту молчал, взвешивая стремительно тающие варианты выбора. Ему не удавалось вспомнить, когда еще он чувствовал себя таким усталым и отчаявшимся. Повернувшись к тамплиеру, король велел ему привести людей, отправившихся в таверну, расположенную на противоположной от конюшни стороне улицы, а Арна послал в гостиницу собирать вещи. А затем отдал ноющему телу и отказывающейся служить голове приказ, которого все так страшились:
– По коням, – глухо бросил он.
* * *Метильдис Андехская, бывшая графиня Пизино и нынешняя графиня Герца, злилась на мужа. Тот часами ворочался и метался в постели, мешая ей спать. Это было все равно, что ночевать с речным угрем. И когда он в очередной раз крутанулся, угодив ей локтем в ребро, она решила, что с нее хватит.
Метильдис села в кровати и потрясла супруга за плечо.
– Ты бы лучше рассказал, что тебя так беспокоит, Энгельберт. Пока ты не облегчишь душу, все равно никто из нас не уснет.
Граф тоже сел и пригладил пятерней спутанные волосы.
– Как скажешь, дорогая.
Такая готовность зародила в ней искру сомнения – не специально ли он разбудил ее, чтобы поговорить? Обычно ей приходилось упрашивать его облегчить душу. Следующий поступок мужа удивил графиню еще сильнее: сердитым приказом разбудив сквайра, он велел заспанному мальчишке принести из кладовой кувшин с вином. Энгельберт обычно был мягок со слугами, даже слишком, по мнению его жены, и оруженосец явно был удивлен тем, что его резко вырвали из сна и отправили посреди ночи с поручением. Поеживаясь от холода, он торопливо оделся, закутался в плащ и побрел к двери. Как только они остались одни, Энгельберт отдернул льняной полог, и темноту над их укромным ложем отчасти рассеял свет от пылавших в очаге поленьев.
К этой минуте Метильдис ощутила уже волну тревоги.
– В чем дело, Энгельберт? – спросила она, и от прежнего раздражения в голосе не осталось и следа. – Что стряслось?
Она не знала, чего ожидать. Они были женаты два года, время достаточное, чтобы понять: ее муж из тех, кто склонен к беспокойству, угрызениям совести и копанию в себе. Но следующие его слова заставили ее ахнуть.
– Английский король в Герце.
– Что? Здесь? Ты уверен?
Света было достаточно, чтобы разглядеть утвердительный кивок графа.
– Сегодня он прислал ко мне троих своих людей просить охранную грамоту. Они, понятное дело, назвались чужим именем, сказали, что служат у купца, возвращающегося вместе с другими пилигримами из Святой земли. Но я-то знал, что это не так.
Метильдис уже полностью стряхнула сон и как завороженная представляла, какими почестями осыплет их император, когда ему приведут взятого в плен заклятого врага.
– Как ты это понял, Энгельберт? Что заставило тебя их заподозрить?
– Два дня назад ко мне приходил один человек, уже приносивший прежде полезные сведения. Он рассказал, что в портовой таверне в Аквилее встретил моряка, чей корабль на неделе прибыл из Рагузы. Тот моряк заявил, что английский король в Рагузе, радушно встречен графом и жителями как избавитель Святой земли и обещает построить в городе большой собор. Мне это сообщение показалось сомнительным, я отмел его как обычную болтовню во хмелю. Но когда эти люди пришли ко мне за охранной грамотой, держались они так напряженно, что мне сразу вспомнилась та сплетня. Стоило мне упомянуть про Рагузу в разговоре с тем юнцом, что знает немецкий, как он сделался белым, как воск у поминальной свечи. Я все еще сомневался, конечно, но тут они вручили мне в качестве подношения перстень – такого великолепного рубина я в жизни не видел.
– Правда? – Метильдис затаила дух, поскольку питала слабость к драгоценным камням. Но как бы ни хотелось ей увидеть подарок, с этим можно было обождать. – Одного я не пойму, Энгельберт: каким образом перстень подтвердил твои подозрения?
Граф тонко улыбнулся:
– Потому что ни один купец, даже самый богатый, не расстанется со столь ценным предметом. Такой широкий жест подобает только королю – человеку, привыкшему жить на широкую ногу и проявлять щедрость, не думая о затратах.
Это соображение показалось Метильдис разумным.
– А дальше что? Они пытались отрицать? – Женщина сомневалась, что английский король уже в темнице, иначе она давно бы знала об этом. Все знали бы. Трудно было не выговорить мужу за то, что он хранил от нее такой секрет, но Метильдис проглотила обиду и только спросила, удалось ли ему заставить их выдать тайну местонахождения Ричарда. Даже если чужеземцы вздумают запираться, долго они не продержатся. Ее брат сказал ей однажды, что есть способы разговорить даже самого храброго человека, а когда на кону такие ставки, Энгельберт наверняка не станет миндальничать.
Однако супруг ничего не ответил и как-то странно посмотрел на нее. Она не могла истолковать этот взгляд и ощутила смутное беспокойство.
– Энгельберт, ты о чем-то умалчиваешь? Ричарду ведь не удалось сбежать?
– Нет, – промолвил граф, и Метильдис с облегчением выдохнула. Но потом он добавил: – Я отпустил его.
– Что-что?
В ее голосе было такое недоумение, такой ужас, что Энгельберт вспыхнул.
– Я отпустил его, – повторил он, на этот раз с нажимом и вызовом. – Это был правильный поступок, Метильдис. Этот человек принял крест и находится под защитой церкви. Да и не совершил ничего такого, за что его нужно хватать. Между Англией и империей нет войны.
Графиня была так поражена, что озвучила первый же довод, какой пришел ей на ум:
– Как ты можешь говорить, что его не за что задерживать? А как же убийство твоего дяди?
– Ты ведь и сама в это не веришь, так ведь? – Кончики его губ искривились в ироничной усмешке. – Если в христианском мире есть человек, который предпочитает сражать недруга собственной рукой, так это Ричард Английский. Конрад же считал потерянным день, когда ему не удавалось нажить очередного врага. Так что в конечном счете он пожал то, что посеял.
Метильдис
