Анатолий Гончаров - Император умрет завтра
— Что же это за тезисы? Впрочем, понятно…
Ему, конечно, недосуг читать бесплатную лекцию партийному чиновнику, но высокий ранг визитера с периферии обязывал. И академик Днепров начал:
— В сущности, растленный режим бонапартизма, в котором ныне черпают свое политическое… э-э… вдохновение троцкистские агенты мирового капитализма…
«Ты мне про баб давай!» — молча обозлился Берия И сказал:
— Вячеслав Петрович, побойтесь бога!.. Я газеты читаю регулярно.
— А книги? — парировал академик.
— И книги тоже. С картинками.
— Что же в таком случае требуется от меня?
— Позвольте один не очень деликатный вопрос… На охоте вы тоже думаете об идеологической платформе?
Днепров, уговорившийся накануне съездить на уток в закрытый заповедник, несколько растерялся.
— Не помню уж, когда и был на охоте…
— А рыбалка?
— Ну, в общем… Балуюсь иногда, конечно.
— Приглашаю вас на ловлю форели в мою родную Мингрелию. Только скажите, когда вам будет удобно и я пришлю за вами самолет… А сейчас забудем. о газетах. Откровенно говоря, меня интересует то, о чем нельзя прочитать даже… в ваших трудах.
— Вот как! И с этим вы пойдете на трибуну пленума ЦК?..
Узкие губы Берии нехотя растянулись, выпуская смешок.
— С этим, пожалуй, можно приятно посидеть за бугылкой хорошего коньяку… Словом, сдаюсь! Вы меня разоблачили, Вячеслав Петрович. Но я не троцкист и не агент мирового капитализма. И не оловянный солдатик. Интерес у меня не вполне традиционный… Понимаю, что беседа у нас не получится, если…
— Если вы мне не укажете вопросы, на которые вам нужен ответ. Для начала.
— Я прочитал книгу вашего коллеги академика Тарле…
— Ах, это!..
— И как вы оцениваете «это»?
— Как более или менее добросовестный труд популяризатора.
— Не ученого-академика, а всею лишь…
— Вынужден поправить вас. Евгений Викторович — не академик. Был таковым, но лишен звания вследствие нашумевшего в свое время «академическою» процесса.
— И до сих пор не восстановлен? Я думаю, это бюрократическое упущение.
— Возможно. На мой взгляд, книга написана поверхностно — в силу, вероятно, не совсем продуманного подбора и использования источников. За исключением того раздела, что касается механизма континентальной блокады Англии. Однако и этому аспекту придается неоправданно большое значение. Но для широкого читателя книга полезна, обладает определенными литературными достоинствами. Хотя, повторяю, не содержит самостоятельных открытий. У вас конкретные вопросы именно по данной книге, Лаврентий Петрович?
— Павлович!.. Петрович — это вы.
— Прошу прощения, Лаврентий Павлович!..
— Вопросы мои вот, — Берия извлек из кармана аккуратно сложенный листок. — Забавно, клочок бумаги — и целая эпоха.
— История порой способна ужиматься до бесконечно малых величин, снисходительно улыбнулся академик Днепров. — Два часа бесполезного ожидания корпуса маршала Груши под Ватерлоо превратили в ничто двадцать победных лет Наполеона и изменили судьбу Европы.
— Зато битва под Аустерлицом растянулась на все будущее столетие. Война стала творчеством, генеральное сражение — классическим искусством.
Днепров внимательно посмотрел на собеседника. Нет, он не похож на партийного догматика, одержимого идеологией! И ведь это чудо, что за вопросы… Являлась ли великая княгиня Екатерина Павловна главой заговора против своего брата Александра I?.. Почему Жозефина де Богарне поддерживала тайную связь с Фуше, будучи уже императрицей?.. Зачем Наполеону понадобилось похищать герцога Энгиенского?.. Причина смерти Жозефины?..
И так далее. Днепров заметил, что только один вопрос имел непосредственное отношение к недавно вышедшей из печати книге профессора Тарле: «Верно ли утверждение, что мысли о возможности самому прийти к власти возникли у Наполеона по возвращении из Египетского похода, когда он по сути дела лишился армии!..».
— Чтобы исчерпывающе ответить на ваши вопросы, сказал академик, — надо написать новую книгу о Наполеоне, которая никогда не увидит свет.
— Почему же не увидит, Вячеслав Петрович?
— Причин к тому множество. И прежде всего потому, что невольно будет воссоздана не слишком привлекательная историческая аналогия… В феврале 1917-го большевики и не помышляли о захвате власти в октябре. Напротив, февральская революция практически уничтожила шансы большевиков. Речь шла лишь о том, как спастись. Те же мысли терзали и Наполеона, когда он вернулся из Египта после полуторамесячной игры в прятки с английской эскадрой. Члены Директории просто обязаны были судить его и приговорить к расстрелу за гибель флота, провал экспедиции и самовольное оставление армии. Как и Временное правительство Ленин;!.
— Вы откровенны!..
— Это наказуемо?
— В нашем с вами случае — нет. — спокойно и твердо ответил Берия. — Но история вынуждает копт коснутся иных случаев… Похищения герцога Энгиенского, например. Насколько оно было оправдано в той ситуации?
— Ни в малейшей степени! Борьбу двух систем республиканской и монархической — Наполеон одной этой акцией повернул в плоскость отмщения отмщения безвинно пролитой королевской крови. Все царствующие дома Европы были незримо повязаны этой кровью.
— Мало ли ее было! Кого взволнует лишняя струйка?
— Эта кровь — табу. Хороший король, плохом король, — голова его неприкосновенна. Нарушил табу и маятник качнулся в другую сторону. Независимо ни от каких иных причин. Долго ли продержались у врасти те, которые возвели па эшафот «гражданина Людовика Капета»?
— Фуше был среди них. И стал герцогом Отрантским…
— Не имеет значения. Режим якобинцев рухнул. И Директория не удержалась — жалкая Директория не знала, что делать среди борьбы трех партий якобинцев, роялистов и «либералов», как назывались тогда сторонники конституционной монархии…
— Душой которых была мадам де Сталь?
— Какая разница — эта ли мадам, другая ли!.. — хмыкнул Днепров. Рухнуло все. Не могло не рухнуть. А таких, как Фуше, — один Фуше. И он уже тогда понимал, в отличие от госпожи де Сталь, что натворили революционеры, казнив Людовика XVI. Только прорвалось это понимание много позже — когда в Венсенском рву был расстрелян один из младших отпрысков королевского дома герцог Энгиенский, менее всех причастный к каким бы то ни было заговорам. Вы помните знаменитые слова Фуше по поводу этой казни?
— Звучат они парадоксом: «Это хуже, чем преступление, это ошибка».
— Именно! Но это не парадокс, а провидческий взгляд на естественную, казалось бы, репрессивную меру, продиктованную безопасностью первого консула
— И государства… — Ну да, разумеется: «Государство — это я»… Пусть так. Что разглядел в этом Фуше? Не преступление которое можно осудить в назидание, а затем изгладить из памяти. Роковую и непоправимую ошибку судьбы! Наполеон нарушил табу и был с той минуты обречен
— Прямо мистика какая-то, Вячеслав Петрович!..
— Человек далеко не все может объяснить себе и поэтому многое для него — мистика. Мы не знаем, что происходит в природе, в космосе, когда от какого-то и страшного известия вздрагивают миллионы, десятки миллионов людей. Укромные мысли этих миллионов в одно мгновение становятся коллективным разумом. Они еще не осознают и не чувствуют этого. Они просто спешат поделиться друг с другом своими тревогами и сомнениями. Испытывают такую потребность. Еще немного — и потребность оформляется в коллективную волю. Все. Маятник пошел в обратную сторону.
Откровение наказуемо мучительной паузой, когда надо что-то сказать, а сказать нечего, и пальцы сами ищут отвлекающей, бессмысленной работы. Никакой внешней связи сказанного с подразумеваемым. Ни даже намека. Но Париж опасно приблизился к Екатеринбургу, и ров Венсенского замка продлился заброшенной шахтой Верх-Исетскою завода, куда лилась и лилась кислота… Где тут спасительная мера иронии?
— Библейский плач на водах вавилонских…
— Что? — удивился академик.
— Жозефина де Богарне тоже была императрицей, — буднично сказал Лаврентий Павлович.
— Вас, я понял, интересует причина ее смерти?… Не знаю.
— Скорее не причина, а повод. Ведь ее отравили, не так ли?
— Вы что, где-нибудь читали об этом? Сенсационное открытие?.. Вы не могли этого прочитать.
— Не мог?.. Допустим. Но почему? Это же так очевидно.
— Очевидно, быть может, для истории. Но не для историков. Нет фактов. Отсутствуют свидетельства. Никаких следов.
— Именно это и насторожило меня. Так не бывает, Вячеслав Петрович… Давайте попытаемся исходить из той очевидности, которая напрашивается. Кто мог это сделать? Фуше?..
— Фуше — один из немногих, кто не побывал Мальмезоне в мае 1814 года, когда Наполеона отправили на Эльбу. Хотя, конечно, это еще ничего не доказывает. Некоторые исследователи утверждают, что Александр I был последним, с кем она прогуливалась по парку, — живая, энергичная, кипевшая праведным негодованием по поводу столь унизительного и жестокого решения участи великого сына Франции… Догадок тут может быть много, вряд ли подтвердится какая-нибудь одна. Если вообще подтвердится.
