Евгений Санин - Иду на Вы
Даже раненый, с угрожающе поднятыми мечом и саблей, он был страшен половцам. Но Славке-то хорошо было видно, что силы вместе с вытекающей из раны кровью уже покидают гонца.
К тому же и его конь, получив вторую рану, стал все больше и больше приседать на задние ноги.
– Вперед, трус-сы! – вылетая из-за дерева, закричал Белдуз. – Заваливай его вместе с конем!
Неожиданное появление хана заставило половцев забыть страх даже перед таким богатырем.
И когда они отхлынули, перед рухнувшим на колени гонцом остался лежать убитый половец и его вороной конь…
– Хан! Он и пешим дерется! – взмолился Узлюк. – Дозволь я его осторожно стрелой!
– Ладно! – махнул рукой хан. – Только с-смотри, чтобы не в с-сердце!
Стрелок понимающе кивнул, быстро достал из-за спины лук и прицелился в медленно разгибающегося от земли гонца…
Ветер, словно желая помочь богатырю, всей силой понесся на дорогу. Но дым уже был не такой густой, а глаз Узлюка зорок и опытен...
Послышался короткий свист стрелы, громкий стон гонца и торжествующий возглас 58 половца:
– Есть!
– Молодец-ц! – отозвался из полутумана голос хана. – Сумку, сумку у него бери!
– Вот она! Держи, хан!
– Нет, это я его подстрелил, я и отдам!
– Хан, оба они врут, это я его ранил сначала! Я!
Ветер на несколько мгновений отогнал дым, и Славко успел увидеть нескольких половцев перед гарцевавшим на жеребце с сумкой Белдузом.
– Будет вам с-собачиться! – довольно шипел он. – Помогите мне лучше уз-зел развязать!
Этот проклятый рус-ский змееныш-ш чуть без руки меня не оставил… Ничего, вс-стречу его еще раз – пожалеет, что родился на свет!
– Надо было его сразу со всей деревней сжечь! – заметил Куман. – Я ведь сразу предлагал!
– Нельзя, некогда было! – остановил его хан. – Для нас что сейчас главное?
– Грамота! – в один голос ответили половцы.
– Вот она – княж-жеская! – поднял над головой свиток со свисавшей с него блестящей печатью Белдуз. И в то же мгновение дым снова закрыл его от Славки. – Сейчас мы узнаем, что в ней! Г-де гонец?
– И правда, где? Только что здесь лежал… – послышались растерянные голоса.
– Как сквозь землю провалился!
– Дым от стогов, хан…
Славко, изо всех сил пытаясь разглядеть то, что происходит на дороге, умоляюще зашептал:
– Беги же, родной, беги! Прячься, пока тебя не видно!..
– Ушел, хан! – узнал он голос старого половца. – А может, и ускакал на каком-нибудь нашем коне!
– Так что ж-ж мы тогда ж-ж-ждем? В погоню!
– Ах, в погоню? Ну нет! – покачал головой Славко.
Он умело сложил ладони у губ и трижды, как можно более угрожающе, провыл волком.
– Хан! – тут же раздалось сразу несколько встревоженных возгласов.
– С-сам слышу! – огрызнулся на них Белдуз.
– Уходить надо!
– С-сам знаю! Эх-х, вы! Упус-стили!
– Слава Богу, ушел! – поняв, что половцы отказались от своего намерения преследовать гонца, с облегчением выдохнул Славко.
– С-скорее отсюда! За мной!.. – прокричал хан.
Дувший, как нарочно, все последнее время в эту сторону ветер сразу стих. И Славко увидел быстро удалявшийся по дороге заметно поредевший половецкий отряд.
– И эти ушли… – снова вздохнул он, огляделся и, с сокрушением покачав головой, сам себе сказал: – Пора и мне к своим возвращаться. Намаялись, поди, без огня на мерзлой земле…
Потирая в предвкушении порки спину, Славко прихватил половецкую саблю и уже сделал шаг по направлению к своей веси, где давно уже заждались от него весточки земляки, как неожиданно позади него вдруг что-то хрустнуло и заворочалось…
Славко замер и остановился как вкопанный.
«Что это? Снег с ветки упал? Или… в стогу кто? Точно, в стогу – вот и парок идет…
Неужто гонец?.. Конечно же он! Кому еще здесь быть? А я и уши развесил: ускакал, ускакал!..»
Славко, не помня себя от радости, кинулся назад. У стога он отложил мешавшую саблю и стал спешно разгребать его обеими руками, отбрасывая далеко назад целые охапки сена.
«Заяц бы сразу сбежал от меня… от зверя сбежал бы я сам…» – рассуждая сам с собой, бормотал он и, видя, что там, в глубине, действительно кто-то темнеет и даже ползет навстречу ему, закричал:
– Эй, гонец! Выходи, не бойся, я – свой!
Но это был не гонец.
Сначала из стога показались небольшие подбитые дорогим куньим мехом, сапоги, потом пятнистая шуба из пардуса-рыси, затем соболья шапка, и наконец появился сам хозяин этой роскошной одежды.
Это был невысокий, крепко сбитый паренек – Славкин ровесник.
– Ты кто? – ничего не понимая, уставился на него Славко.
– Ой! – испуганно ойкнул тот и попятился, явно намереваясь снова нырнуть в стог. – А ты?
– Я – Славко! Меня все тут знают. И наши, и половцы! Я уже два раза от них бегал! – прибавил для убедительности Славко и затем, на правах хозяина здешних мест, строго спросил: – А вот ты кто таков? Откуда здесь взялся?
– Я не взялся… – всхлипнул незнакомец. – Я – из обоза выпал!
– Из обо-оза? – насмешливо протянул Славко. – Ты что – куль с мукой?
– Не-е, – слегка обиженно протянул отрок, с испугом косясь на лежавшую у ног парня саблю. – Купеческий сын!
– Вижу, что не крестьянский! Лицо сытое, руки гладкие… – оглядев его с ног до головы, усмехнулся Славко и вспомнил мелькнувший к стогам мешок: – Так вот что за тень давеча здесь была…
– Какая еще тень? – испуганно закрутил головой отрок.
– Не бойся – твоя! – поспешил успокоить его Славко, видя, что незнакомец, очевидно, после пережитого ужаса, пугается теперь всего. – От половца, что ль, в стогу хоронился?
– Д-да!
– Сам-то хоть наш? Русский?
– Еще бы!
– А ну, перекрестись!
– Сейчас, только главу пред Господом обнажу!.. – отрок сорвал с себя шапку и, истово ударяя себя перстами, перекрестился: – Вот! Вот! Вот! Вот!
– Наш! – с удовлетворением признал Славко и, подняв с земли саблю, для удобства оперся на нее: – Ну, а теперь сказывай, как тебя звать?
– З-з-звенислав! Во Святом Крещении – Борис!
– Как-как?
Славко от удивления даже рукоятью сабли лоб себе почесал.
Незнакомец, в ужасе проследив за каждым его движением, еще сильней заикаясь, повторил:
– З-ззз-звенислав!
– Ну и имя! – засмеялся Славко, возвращаясь в прежнюю позу. – Первый раз слышу такое!
– Это отец меня в честь золота так наз-звал. Уж очень он з-ззвон монет любит!
– То-то я гляжу, ты все позваниваешь! Замерз, что ли?
– Нет, это я от страха! – со вздохом объяснил Звенислав. – А так мне совсем не холодно!
– Еще бы! – с завистью покосился на его шубу и сапоги Славко. – В такой одеже тут до весны просидеть можно!
Звенислав, понемногу приходя в себя, слегка успокоился, а когда понял, что ничто ему тут не угрожает, решил даже взять свой верх над этим насмешливым, наглым смердом.
– Да у меня таких тулупов знаешь сколько? – горделиво приосанившись, спросил он, и сам 60 же ответил: – Больше, чем пальцев на твоих руках! А шуб и сапожек – и того больше!
Он, видно, перешел на свою самую излюбленную тему и готов был продолжать это перечисление до вечера.
Но Славко больше всего на свете не любил, когда эти богатые, в городах-крепостях отсидевшись, перед ними, нищими, половцами разоренными, добром своим хвастают.
К тому же ему давно пора было быть дома. Вспомнив про деда Завида, про плетку, он разом поскучнел и отмахнулся:
– Ну и считай их, пока за тобой вернутся! А я пошел!
Скрипя снегом, Славко продолжил было прерванный знакомством с купеческим сыном путь. Но тот вдруг внезапно с испугом окликнул его:
– Эй, ты куда? Постой!
Столько страха и отчаяния прозвучало в этом голосе, что Славко невольно приостановился:
– Ну, чего тебе еще? – недовольно спросил он.
– А… если не вернутся?
– Чего-о?
Славко оглянулся и словно впервые посмотрел на Звенислава.
Ничего не скажешь, одет он действительно был, как добрый молодец в сказке. Если бы не сказал, что из купеческого рода, то можно было спутать с самым что ни на есть княжичем! И про то, что таких шуб, шапок и сапог у него великое множество, сказал, видать, не для красного словца.
И озорная мысль вдруг пришла в голову Славке.
Бурча себе под нос: «Так я и поверил, чтоб за купеческим сыном, да не вернулись! А вот чтоб он своим богатством поменьше хвастал… Да и мне б заодно приодеться не мешало…», он вернулся к стогу и уже громко уточнил:
– Не вернутся, говоришь?
– Ну да! – жалобно глядя на него, закивал Звенислав.
Несколько мгновений Славко боролся с собой: правильно ли он делает или нет. Наконец решил, что нет ничего худого в том, если тот, у кого есть все, поделится с тем, у кого ничего нет, и с деланным испугом покачал головой:
