Наталья Павлищева - Роксолана Великолепная. В плену дворцовых интриг
Она не стала говорить о содержании поручения, много чести евнухам знать об этом. К тому же сам эффект пропадет. Фируза приготовилась надменно сообщить о нежелании своей госпожи посещать дом сестры и ее праздники, но что-то внутри подсказывало, что этого не будет.
Так и есть!
– Боюсь, что не смогу провести вас к госпоже Шах Хурбан. Она уже два дня гостит у своей сестры, – евнух, кажется, с удовольствием наблюдал, как исчезает надменное выражение с лица Фирузы и само лицо вытягивается, – Бейхан Султан. Погостить уехала.
– А… праздник?.. – чуть растерянно поинтересовалась кальфа Фатьмы.
– Праздник? Думаю, там и праздник устроит. Что вы хотели ей передать, скажите, я отправлю к госпоже евнуха.
– Нет, ничего. Просто… просто хотела передать, что госпожа Фатьма Султан на праздник не приедет…
– Так это вам нужно ехать в дом Бейхан Султан.
– Ага…
Домой Фируза возвращалась, не обращая внимания на мягкость подушек, снова забившись в угол, ломая голову над тем, как сообщить хозяйке.
Фируза была в своих опасениях права, Фатьма Султан просто взъярилась:
– Подлая! У!… – она швырнула подушкой в неловкую служанку, замешкавшуюся с чаем, та споткнулась и разлила все на платье самой хозяйки.
Следующие два часа слуги носились по дому, пытаясь то увернуться от бушевавшей госпожи, то хоть чем-то ее успокоить. Фируза была разжалована в простые служанки, несчастная девчонка, разлившая чай, нещадно выпорота, несколько служанок испытали на себе жесткость руки госпожи, потеряв по клоку волос, а евнух Мамед, сунувшийся не вовремя, получил большой синяк под глаз. На его темном лице синяк не заметен, но глаз заплыл основательно.
С радостью соседствует беда…
Более радостного известия Роксолана получить не могла: поход закончен в Амасье с персидским шахом Тахмаспом подписан договор, Повелитель и его войско возвращаются!
На сей раз поход был долгим, поняв, что Тахмасп замешан в предательстве Мустафы, Сулейман решил во что бы то ни стало добить неуловимого Сефевида. Получилось, возможно, Тахмасп не рассчитывал вдруг потерять союзника в османской армии, потому стал сговорчивей, а может просто устал.
Султан Сулейман возвращался домой, вернув приграничные крепости, из-за которых и разгорелось это противостояние, но потеряв двоих сыновей, причем обоих не на поле боя. Но главное – возвращался.
Роксолана вызвала к себе Кара-Ахмед-пашу. Тот сделал вид, что подчиняется:
– Поздравляю с возвращением Повелителя, султанша.
– Кара-Ахмед-паша, нужно торжественно встретить Повелителя.
– Конечно, султанша…
И вот встреча…
Стамбул расцвечен так, как давно не бывало – со всех балконов и окон вывешены ковры, кое-где улицы застланы тканями, множество цветов, горожане в праздничной одежде… Звуки музыкальных инструментов, удары в барабаны, приветственные крики… все слилось в единый невообразимый шум…
Давненько не встречали своего султана из похода с победой. Сулейман сумел сделать то, что не удавалось долгие годы – заставить персидского шаха Тахмаспа подписан мирный договор. Надолго ли – неизвестно, но на сегодня мир.
Слава Султану Сулейману Хезлет Лери Хану! Стамбул, так долго ждавший своего Повелителя, да продлит Аллах дни его, праздновал.
Сулейман до самого дворца доехал на коне, только там ступил на землю. Шел навстречу своей Хуррем, которая после стольких месяцев общения с рослыми, сильными мужчинами казалась особенно маленькой и хрупкой, старался ставить ноги крепко и держаться ровно… Удалось, добрался до самых своих покоев. Обнять бы свою зеленоглазую, поцеловать, но голова кружилась так, что пришлось ухватиться за ее плечо, чтобы не упасть.
– Что с вами, Повелитель?
Ее голос, всегда такой звонкий, словно пробивался сквозь туман или воду, доносился откуда-то издалека, едва слышный через гул в голове.
– Повелитель, вы устали, может приляжете?
То, что с ним не могло быть простой усталостью, это болезнь. Сулейман всегда очень бледен, но сейчас бледность не просто болезненная, она какая-то… смертельная. От этой мысли стало страшно самой.
– Немедленно позовите лекаря!
Султана уложили в постель, тут же прибежал Искандер-эфенди, маленький, сухонький старичок, подслеповатый и глуховатый, когда-то бывший опытнейшим лекарем, но от старости забывший все, что знал. Огромная чалма, из-за величины которой головка казалась еще меньше, покачивалась в такт движениям. Раньше Роксолана удивлялась, как он умудряется не терять чалму, но сейчас не до того, пусть теряет.
Поохал, поахал, приказал уложить султана в постель, дал какое-то зелье, чтобы Повелитель поспал…
– Что с Повелителем?!
– Ничего опасного, султанша, Повелитель просто устал, да и нога вон распухла.
Вместо праздника получились посиделки у постели. Султан после снотворного средства спал. Ему нужно отдохнуть… Конечно, конечно… Роксолана не стала возражать отправилась к себе, однако, досадуя. Столько месяцев не видеться и вот те на!
Сидела, почти ни о чем не думая, пыталась читать, даже прилегла поспать, но ничего не выходило. Изнутри снедало какое-то беспокойство.
Прошло не больше часа, когда, не выдержав, она все же отправилась в покои Повелителя. Нужно же узнать, как спит, ровно ли дышит… Могла бы отправить евнуха, но решила сходить сама.
Сколько раз она потом хвалила себя за то, что не успокоилась, что поверила своему чувству тревоги, пошла к султанской спальне.
У двери ее встретил перепуганный лекарь, чалма которого, кажется, стала еще больше.
– Что?
– Госпожа… – лекарь замялся, не решаясь сказать главное.
– Говори!
– Госпожа, Повелитель, да продлит Аллах его дни, очень болен…
– Нога?
– Нет, госпожа… Он…
– Да говорите же уже! – зеленые глаза из прорези яшмака метали молнии. Лекарь вдруг испугался этого зеленого пламени.
– Повелитель может не выжить…
Роксолана даже дослушивать не стала, одним движением ее маленькой ручки огромные дильсизы отлетели в стороны, дверь распахнулась. Если кто и не верил, что султанша ведьма, увидев такую картину, уверовали абсолютно.
Но ей наплевать на любые домыслы. Метнулась к постели, на которой вытянулся бледный, как смерть, Сулейман. Он никогда не отличался румянцем на щеках, от матери унаследовал больное сердце, потому постоянно был бледен, но сейчас к этой белизне добавилась синева.
– Почему?
Слез не было («поплачу потом»), даже страха не было, хотя жизнь явно оказывалась в опасности, причем смертельной опасности. Она жива, пока жив Сулейман.
Но сейчас об этом не думалось, все сосредоточилось на этом мертвенно-бледном лице. Не было даже душевного крика:
– За что?!
Изнутри рванулось вверх, туда, к Богу, как бы его ни называли:
– Не отпущу!
Первый раз, когда Сулеймана явно отравили, и Роксолана вынудила валиде отнести противоядие, все было по-иному. Тогда она не думала ни о своей жизни, ни о несправедливости судьбы. В том, что судьба лично к ней несправедлива, Роксолана уверовала давным-давно, не пыталась бороться, только старалась сохранить жизнь детей.
Теперь иначе, сама того не сознавая, Роксолана бросила судьбе вызов:
– Не отпущу!
Нет, она не умоляла забрать ее жизнь вместо султанской, не взывала к справедливости или милосердию, она приказывала! Приказывала небесам, будучи полностью уверена, что приказание исполнят.
Бросить вызов судьбе…
У слабых людей такое возможно только от отчаянья, у сильных – если предел терпения и покорности исчерпан. Отчаянья не было, напротив, была решимость справиться самой!
Сухие, горящие зеленым огнем глаза, жесткие фразы, тон, не терпящий возражения:
– Что пытались сделать, чем помочь?
Лекарь что-то мямлил о воле Аллаха, стало ясно, что он просто не знает, что делать.
Не обращая внимания на несчастного лекаря, Роксолана повернулась ко второму:
– Вы будете находиться здесь, пока я не прикажу выпустить!
И дильсизам:
– Никого не выпускать и не впускать без моего приказа!
Вышла через потайной ход, пока шла к своим покоям в одиночестве, все обдумала.
Собиралась вызвать Михримах, но не пришлось, дочь уже была у нее:
– Что, матушка, что?!
– Тихо! Повелитель просто очень устал. Да, он болен, но это пройдет.
Михримах по глазам увидела, что не все так хорошо, поняла, что Роксолана говорит скорее для слуг и подслушивающих. Мать взяла лист бумаги, быстро начеркала:
«Немедленно найди Гекче! Приведи ко мне так, чтобы никто ничего не понял».
Написала по-итальянски, но сам лист все равно тут же бросила в огонь, убедившись, что Михримах пробежала глазами написанное. Вслух только добавила:
– Скажи, что все, как было когда-то. Она поймет. И быстро.
Провожая дочь до двери, произнесла достаточно громко:
– Я из-за всех волнений действительно устала. Пусть Гекче принесет то, что прошу, лекари дворца не знают ее секретов…
