Николай Бахрошин - Викинги. Скальд

Сьевнар потом долго помнил ее темные глаза, в которых смешались и страх, и боль, и стыд. Этот стыд словно бы передался ему, хотя она почти не смотрела на воина, прикрывала глаза узкой ладонью, когда он брал ее, распаленный боем и воздержанием долгого похода. Кусала губы под его напором, но не издала ни звука.

Сьевнар до сих пор с неловкостью вспоминал ту женщину, имени которой так и не узнал никогда.

«Хотя, в чем неловкость? – оправдывался он перед собой. – Разве победитель не должен получить все? А ведь он даже не убил ее после этого, как часто делали другие воины…»

И все равно чувство какой-то вины оставалось с ним еще долго. Что-то в этом было неправильное, вывел он для себя, хотя, видят боги, воины в набегах хватают не только добычу, но и всех подвернувшихся женщин…

Да, разное было! Но никогда еще краска не заливала лицо от обычных, в общем-то, шуточек… Вот напасть!

– Ну что? Берешься что ли за жердь? – окликал Бьерн.

– Берусь!

Сьевнар в смущении отводил глаза, не видел, как в стороне улыбалась Сангриль, прислушиваясь к скользким словам, все время, как колючки репейника, цепляющимся за женское тело. Мужские слова и взгляды всегда цепляются за женские выпуклости, давно уже убедилась девушка. Мужчин – так просто понять…

Впрочем, Сьевнар тогда мало что видел вокруг. Может, и саму Сангриль толком не видел, думал он потом. Все больше выдумывал ее для себя, чувствуя, что она где-то рядом и постоянно – в мыслях. Все правильно! Он действительно видел Сангриль по-другому, не как остальные. И, может, не такой, как она была в действительности…

Как началась их любовь? А как начинается любовь? Вроде бы незаметно, постепенно и все равно сразу, эта девушка, не похожая на других, затмила для него окружающее. Вошла в его сны и наяву постоянно оставалась перед глазами, как во сне. Словно наваждение, насылаемое бестелесной нежитью, словно дурман.

Начало весны быстро отзвенело капелью, снег сошел с холмов бурлящими говорливыми ручейками, обнажая голые ветви деревьев и черную, влажную землю, дышащую прорастанием семени. Скоро окрестности Ранг-фиорда подернулись мягкой, зеленой дымкой, земля проросла травой, деревья начали расправлять первые листочки, и словно не было никогда никаких морозов. Сан-солнце, лучась радостью в вышине, щедро дарило тепло, с каждым днем дольше оставаясь на небосклоне. Эрд-земля, лелея свою новую поросль, разливала вокруг такую нежность, что даже бывалые хольды отбросили обычные мысли о пирах, победах и долях добычи. Вспомнили те далекие времена, когда догнать в лесу круглолицую деву казалось им слаще, чем убить врага и сжечь его дом.

Весна…

Дурман…

Наверное, это была самая счастливая весна в его жизни, вспоминал Сьевнар много спустя. Еще никогда он не чувствовал жизнь так пронзительно и остро, словно обжигаясь собственной радостью. Разве что в раннем детстве, в Гардарике.

Легкие, тонкие руки Сангриль с чуть огрубевшими ладошками, омут ее глаз совсем близко, паутина золотистых волос, ее губы, припухшие и подернувшиеся чуть заметными трещинками от частых и долгих поцелуев.

Еще милее казалась она от этих трещинок, заметных только совсем близко.

А запах! Ее неповторимый запах с каким-то медвяным привкусом с особой травяной горчинкой! От одного запаха ее тела можно было сойти с ума.

Он и сошел, наверное.

Оправившись от переломов, Сьевнар снова перебрался жить в огромный дом владетелей фиорда, где у него была своя лежанка в помещении для ратников. Без охоты перебрался, конечно, просто не нашел предлога подольше остаться в доме лекаря.

Он выздоровел.

Глава 3

Сангриль

Красно говориИ подарки готовь,Чтобы жен соблазнять,Дев красотуНеустанно хваляБудь уверен в успехе.Никто за любовьОсуждать другого не должен,Часто мудрецОпутан любовьюГлупцу не понятной…

1

Едва сошел снег, дружина Рорика как обычно начала готовить в набег деревянных коней, конопатить, смолить, подновлять резьбу, поблекшую за зиму. Паковали припасы, снасть, оружие, запасали древки для стрел, копий и дротиков. На этот раз Рорик сговорился со старым ярлом Дюри Толстым и ярлом из данов Хрольвом Большая Чаша обогнуть земли данов объединенными дружинами и спуститься по реке до городков бургундов, где всегда есть чем поживиться. Поход обещал быть прибыльным, вожди бургундов хоть и умеют сражаться, но редко помогают один другому, знали воины фиордов.

Дело находилось для каждого, как всегда перед дальним походом. Но, как только освобождался, Сьевнар сразу бежал через лес к дому Бьерна. Каркал вороной издали, давая знать Сангриль, что он рядом и ждет.

То-то, наверное, удивлялся Полторы Руки – откуда в эту весну собралось столько воронья у его владений? – усмехался он. Пока дождешься любимую, целую воронью свадьбу отпразднуешь, до хрипоты.

По обычаю жителей побережья девушка и юноша, собирающиеся пожениться, не должны встречаться до свадьбы, родным не положено этого допускать. А если случайно увидят друг друга – им следует отвернуться и идти мимо. Впрочем, этот древний обычай соблюдался не так уж строго, многие, сочувствуя нетерпению молодости, сами отворачивались, завидев их вместе. Мол, никто ничего не видит и ничего не слышит. А если никто не видит – вроде как нет ничего. От влюбленных требовалось только соблюдать внешние приличия – делать вид, что они встречаются в глубокой тайне. Хотя, понятно, сердечные тайны обычно написаны на лицах так отчетливо, как руны, крупно выбитые на камнях.

Наверное, той весной он действительно в чем-то напоминал Агни Безумного, ничего не видящего вокруг себя.

Да и как иначе? Гибкое, горячее тело девушки под меховой безрукавкой, нежность груди под полотняной рубахой, упругость втянутого живота и округлых бедер. Его руки, привыкшие к веслу и рукояти меча, не переставали удивляться шелковистой гладкости девичьей кожи, его кожаное копье так и рвалось в битву, и только нежность удерживала воина от наскока.

– Не надо, не сейчас, потом… – говорила она с придыханием, завешивая глаза густыми ресницами и горячо, прерывисто дыша под его ласкающими руками. – Не надо, Сьевнар, любимый, я ведь живая, тоже не могу больше терпеть… Но не так, не здесь…

Она сама прижималась к нему, и тут же, с усилием, отстранялась, не давая совершить то последнее, что делает мужчину и женщину мужем и женой.

Да, тогда он так и говорил даже в мыслях – то, последнее. В языке свеонов много понятий, обозначающих соединение семенем, иные вообще уместны только за хмельным столом ратников, но все они – не про них, казалось ему. Слишком просто, слишком грубо и откровенно. Она – особенная! Они оба особенные, у них все будет по-другому, не как у всех…

– Ты понимаешь, девушка сама должна позаботиться о себе, – объясняла она чуть спустя, окончательно выпутавшись из его рук, зашнуровав рубаху и запахнув безрукавную накидку.

– Я понимаю…

– Ты пойми, мужчины – как дети малые, что видят перед глазами, то и тянут к себе. Им что ни дай – все хорошо. А девушка должна сама о будущем позаботиться – как станет женщиной, как заведет детей – это важно, – толковала она ему, рассудительно морща гладкий, чистый лобик.

Настолько рассудительно, что словно не она прижималась к нему еще несколько мгновений назад, как будто не она нетерпеливо постанывала, впиваясь пухлыми губками в его губы. «Может, прав Гулли Медвежья Лапа, когда громогласно разглагольствует о том, что любая женщина, порождение гибкой праматери Ивы, носит на себе два лица, – невольно приходило в голову. – Но это, значит, еще не все ее лица. Свое третье, истинное лицо, женщина прячет под нательной рубахой пониже спины… Нет, вздор, это не про нее, это – про остальных!»

– Я понимаю! – соглашался он.

Честно сказать, Сьевнар не очень понимал, почему она так боялась окончательно отдать ему свое тело. Ведь все уже было решено, договорено, с первым же попутным ветром дружина Рорика уходит в викинг на запад, и он, Сьевнар, идет вместе со всеми. А потом, к осени, возвращается с богатой добычей, берет у владетелей фиорда надел земли и ставит собственный дом. Морской конунг Рорик не откажет ему в хорошей земле, он любит, когда воины обзаводятся семьями и оседают в его владениях. Такие ратники не уйдут служить другому ярлу. Их дети, вырастая, тоже пополнят будущую дружину Ранг-фиорда…

Бьерн Полторы Руки тоже вроде не возражал отдать дочь замуж за Сьевнара. Он еще не сказал окончательное «да», по рукам они пока не ударили, но лекарь многозначительно крякал, понимающе покачивал головой, что можно расценить как согласие, решил воин.