Елизавета Дворецкая - Две жены для Святослава
– Паволоки, серебро и оружие везут сюда от хазар, – напомнил Богуслав. – А путь к хазарам в обход русских владений идет.
Все примолкли.
– Путь к Волге лежит через ваши земли, смоляне, и земли вятичей. У вятичей же свои князья, они на Дону платят дань хазарам, но не русам киевским. Соль, как мы все знаем, Акуновы люди привозят теперь с Ловати, у него там свои солеварни. Вот и выходит, что русы Киева берут с вас, смоляне, дань лишь потому, что они сильнее. А вовсе не потому, что вам так уж необходим союз с ними. Ведь вы, смоляне, в самой середине света белого сидите. Отсюда в любую страну можно попасть. Люди, таким сокровищем владеющие, никому не должны дань платить. Здесь можно создать державу, что не уступит и Русской.
Богуслав говорил о том же, о чем думал сам Станибор. И на лицах смолянских бояр отражалось понимание.
Но даже самому Станибору, пожалуй, решение не давалось так трудно, как его жене. Прибыслава любила поговорить о том, что происходит из правнуков Олега Вещего, но, кроме удовольствия похвалиться своим родом, кажется, больше никаких благ от этого не ждала. И вот теперь это внезапно обрело новый смысл. Родство с Вещим немало стоило во всех землях, где о нем слышали – а слышали о нем до самых дальних сарацин. С одной стороны, это родство обязывало ее быть верной киевскому роду его наследников, а значит, побуждало всячески противиться замыслам отнять у Святослава такую важную невесту. Но с другой – эти замыслы в случае удачи обещали ей власть, почет, богатство не меньшее, чем у ее родственницы, Эльги киевской. А может, и больше. Эта будущая держава, простертая с запада на восток, разорвет и подомнет нынешнюю державу Русскую, вытянутую вдоль Днепра, Ловати и Волхова с полуночи на полудень. Ведь здесь – перекресток всех путей света белого.
От беспокойства не спав ночь, Прибыслава на заре тайком послала конного челядина в Смолянск к Хакону. Воевода, близкий родственник киевских князей, он представлял здесь военную силу русов, в то время как Прибыслава была мягкой лапкой, которую Эльга запустила в семью самого Станибора. Видя, какие дела тут затеваются втайне от Хакона, Прибыслава не находила себе места. Что, если все эти мечты – обман, грозящий бедой? Тогда ее нужно отвести, пока не поздно.
Назавтра день выдался ясный, и княгиня сговорилась с Ведомой идти катать детей с горки. Собрались шумной толпой: обе матери, Прияна, две няньки, двое челядинов-конюхов, двое княжеских и трое воеводских детей под началом семилетней Орчи. Запрягли двух лошадей, вопящей пестрой толпой тронулись вверх по Днепру до обрыва, который зимой превращался в чудную длинную горку.
Прияна тоже разок прокатилась, держа на коленях младшего сестрича Гостятку. Но ей было не до веселья: всем существом она ощущала, что где-то рядом грань, перелом, который определит судьбу и ее, и Смолянской земли.
Потом увидела, что сестра от опушки машет ей варежкой, и передала дитя няньке.
Ведома заметила под деревьями свежие следы копыт, уходящие в лес. Стараясь не слишком проваливаться в снег, две сестры прошли шагов двадцать, и в глаза им бросилось яркое красное пятно среди белизны – плащ Хакона. Под березой стояли две лошади, а возле них Хакон и Оки. Предупрежденные отроком княгини еще на рассвете, они ждали на опушке и ушли в лес, завидев на реке обещанные сани.
– Что случилось? – При виде сестер Хакон пошел им навстречу и подал руки сразу обеим, чтобы могли опереться. – Что у вас за дело великой важности, о каком дома нельзя говорить?
– Дождался твой Святослав! – сердито сообщила Ведома. – Полочане за Прияну сватаются. И Станята того гляди отдаст.
– Йотуна мать! – Хакон в гневе тряхнул кулаком, отняв руку у Ведомы, так что та вскрикнула и чуть не упала. – Он не посмеет уговор нарушить! Или он забыл, кто его, чудо лесное, вытащил из норы, почистил от сора и посадил на стол Велеборовичей?
– А Святослав ничего не забыл? – возмутилась Прияна. – Прислал бы он за мной вовремя – другие бы не присватывались!
– Ты! – Хакон вонзил в нее такой горящий взор, что она содрогнулась. – И ты, ты хочешь изменить ему? Ведь вашему обручению уже восемь лет!
Прияна опустила глаза. Она могла бы сказать, что вовсе не собирается за Городислава, но ее больно задело негодование Хакона: он и мысли не допускал, что она способна отказаться от прежнего жениха, не важно ради кого…
– Станибор надо мной волен! – вместо этого сказала она и с вызовом глянула на Хакона. – У меня отца-матери нет, а он князь и мне родич. За кого захочет, за того и отдаст. А хочет он теперь с полочанами подружиться. Это у них в Свейской земле, – она неопределенно махнула рукой на север, – чем дольше обручение, тем больше чести. – А мне уже из дому выйти зазорно. На Коляду боялась, что колоду мне под порог подкинут[8]. Дальше ждать – и мне стыдно, и роду мало чести. Возьмет Городислав – пойду за него, делать нечего! Знать, не судьба мне в ваш род войти, богам не поглянулось!
Но решительный, даже язвительный вид, с которым она это говорила, никак не вязался со словами, выражавшими покорность судьбе.
– Я этого не позволю! – Хакон двумя руками сжал ее руку в варежке, будто хотел удержать. – Ты и все, что при тебе, принадлежит Святославу. Его отец за это воевал. И победил. Ты – часть смолянской дани. Если тебя отдадут на сторону – это будет измена. Забыли вы, что с древлянами случилось?
– Часть дани! – усмехнулась Ведома. – Ты, воевода, дань собираешь. Бери тогда девку да вези в Киев. Чего расселся, как просватанный?
Прияна и Хакон воззрились на нее, онемев от изумления.
За шесть лет жизни с Соколиной Хакон хорошо понял кое-что: женщина не слышит слова «не могу», если его произносит мужчина, которого она хоть сколько-то уважает. Она считает, что он может – он ведь все может, – но просто не хочет. Из упрямства. Потому что она ему недостаточно хорошо объяснила, зачем это надо. Потому что сам себе враг. Потому что не любит ее…
Но если она, не дайте боги, поверит, что ты и правда не можешь… Лучше ее до этого не доводить. Потому что тогда она возьмет дело в свои руки.
– И повезу, – сказал он. – Собирайся.
Теперь уже обе сестры воззрились на него.
– Что? – Хакон поднял брови и перевел взгляд с одной на другую. – Думаете, языками будем болтать? А как до дела, так тролль за дверью мерещится? Собирай пожитки, невеста. Поехали в Киев. Пока санный путь держится – за месяц успеем добраться.
– Ты не шутишь? – наконец неуверенно спросила Прияна.
– А я похож на шутника? – сердито ответил Хакон. – Сейчас «козу» спляшу!
Всю свою тридцатилетнюю жизнь он старался держаться двух достоинств – благородства и благоразумия. От второго из них сейчас приходилось отказаться, но честь рода он считал себя обязанным защитить любой ценой. Даже в ущерб своей собственной.
Ведома сошла с места, будто думая идти собирать вещи, потом застыла, всплеснула руками:
– Скажут, девку умыкнул! Только что разговоры ходили… будто ты…
– И скажут! – горячо поддержал Хакон. – Это вас останавливает? Меня – нет. Поздно причитать. Я не допущу, чтобы у моего племянника увели его законную невесту, а с ней и всю Смолянскую землю! Я поставлен здесь оберегать его достоинство и власть, и я сделаю это даже ценой своей жизни!
– Хакон имеет право. – Бледная от волнения Прияна перевела взгляд на сестру. – Он – стрый Святослава и его доверенный человек. Он может взять все, что назначено Святославу. Мы даже больше не должны спрашивать Станяту. Он на все это согласился восемь лет назад.
– И… чтобы никто не знал? – уточнила Ведома. – Станята ведь… сдается мне, передумал. Если узнает, не отпустит тебя.
– Чтоб никто не знал, – мрачно подтвердил Хакон. – У меня очень мало людей, всех Соколина в полюдье увела. Подождать бы ее возвращения и тогда уже отправить тебя вместе со всей данью. Я бы так и сделал… если бы имел уверенность, что мы можем ждать! Что к весне ты уже не окажешься в Полоцке!
– Но как же мы это устроим? – по напряженному лицу Ведомы было видно, что она пытается представить, как вывести сестру с пожитками из Свинческа и передать Хакону, чтобы никто не приметил и не догадался.
Хакон тоже подумал немного.
– Обойдемся без приданого пока. Я вернусь к себе, соберу людей и все нужное. Ночью проеду мимо Свинческа и буду ждать вас на поприще ниже по реке. А вы просто пойдете гулять. И возле Харюшиных выселок я тебя посажу на сани, и уедем.
– А если… – начала Прияна.
Подумали все трое об одном и том же: о возможной погоне.
– Ты поговори с Прибыславой, – велел Хакон Ведоме. – Пусть она постарается удержать мужа от глупостей. Иначе у нее не будет владений, где она сможет называть себя княгиней.
Сев на лошадь, Хакон уехал в Смолянск – готовиться к долгому пути. Ведома и Прияна вернулись к детям на горку; накатавшись, отправились домой. Ведома отчаянно жалела, что все это случилось, когда дома нет Равдана. Он бы точно сказал ей, что правильно и как поступить. Он бы знал, что делать – сообразительный, дерзкий и осторожный, как настоящий волк. За восемь лет замужества она привыкла полагаться на мужа в большей мере, чем когда-то полагалась на отца. С отцом их желания нередко расходились, и в дочери Сверкер видел лишь орудие своих замыслов. Но с Равданом они всегда хотели одного: блага земли Смолянской и мира для своих детей.
