Сыновья Беки - Боков Ахмед Хамиевич
2
В тот день пахать так и не начали. Добрались до места поздно.
Товмарза недолго оставался в поле. Он объявил, что Исмаал и Хасан должны за плуг вспахать их участки – его и Элмарзы. И Сями, мол, поработает.
– Сказал и сам уехал.
Стали устраивать ночлег. Поставили арбу набок, срезали пару толстых и длинных палок, приткнули их к арбе, набросали веток, травы. Получился шалаш на славу.
Гойберд с Рашидом тоже соорудили себе шалаш. А остаток дня они очищали свою делянку. Без этого под кол не посеешь.
Управившись с делами, Гойберд велел сыну нарвать крапивы, и они сели ужинать.
– Иди к нам, Гойберд, – пригласил Исмаал.
– Спасибо, мы уж здесь.
Куда пойдешь с одним сискалом. У Исмаала и его компании много разной снеди. Так уж заведено, в поле снаряжают – на сенокос ли, пахоту, – берут с собой все, что дома найдется, последний кусок не пожалеют.
Неплохо снабдила сына и Кайпа. Положила ему сискал, два круга творога, полный чами масла. На этот раз и Сями был богачом, – может, оттого, что снохи собрали его вместе с Томарзой. Он выложил вареное мясо, круг творога, масла, крынку пахты.
Исмаал понял, почему Гойберд не идет, настаивать не стал, только послал ему с Хасаном полкруга творога.
Гойберду ничего не оставалось, как поблагодарить за угощение. В ответ он предложил Хасану:
– Возьми, сынок, крапивы, она свежая, сочная. Мне другого ничего и не хочется, – покривил бедняга душой.
Гойберд стыдился бедности и, как умел, скрывал ее от людей, никогда не жаловался. Да и что жаловаться. Помочь мало кто может, и, известное дело, кто может, тот не поможет, только попрекнет, а бедняк вроде него вздохнет, пожалеет, да и мимо пройдет. Гойберду же с того ничего не прибавится…
– Ну, друзья, давайте решать, кому в эту ночь лошадей пасти, – сказал Исмаал после ужина.
Все промолчали.
– Ну что ж, бросим жребий.
Выпало пасти Исмаалу. Он сел на своего коня и тронул, а двух других погнал перед собой. Сями и Хасан остались в шалаше. Спать не хотелось, и говорить им было вроде бы не о чем. «Вот бы с Исмаалом остаться! – подумал Хасан. – С ним бы и всю ночь не скучно. Он мастер рассказывать. А Сями, он что, отвесит губу и пришептывает непонятное про себя».
Рашиду тоже не спалось. И тоже было скучно в темном шалаше. Отца словно бы и нет – молчит, все думает: о жизни своей, что вроде старого, подточенного червями плетня скрипит даже от малейшего дуновения, и о том, что все у него не как у людей – уже на шестой десяток перевалило, а дети мал мала меньше. И это оттого, что женился поздно. А когда наконец женился, Хажар, народив ему один за другим кучу детей, вдруг заболела чахоткой и тоже стала в тягость ему…
Рашид посидел-посидел с отцом, помолчал и не выдержал – выбрался из шалаша, пошел к арбе.
– Хасан, эй, Хасан! – позвал он.
Хасан будто только того и ждал, сразу вскочил.
– Ты не спал? – спросил Рашид.
– Нет, не хочется что-то.
– Мне тоже. Пойдем, посидим вместе. Будем сказки рассказывать.
– Пойдем.
– Рашид, ты куда? – раздался вдруг голос Гойберда.
– Я здесь, дади.
– Спать надо! Забыл, что завтра чуть свет подниматься?
– Я немного посижу. Не хочется мне спать.
Гойберд затих. Мальчишки, чтобы их не было слышно, сели поодаль. Земля сырая и холодная. Хасан принес из шалаша отцовскую шубу.
– На такой подстилке хоть до утра сиди – не замерзнешь, – обрадовался Рашид.
– А сидеть устанешь, можно и полежать, – добавил Хасан и привалился на локоть.
Небо было ясное, очень звездное и какое-то особенно большое. Иные звезды нависали так низко, что казалось, до них можно дотянуться рукой, стоит только подняться на ближайший холм. В селе сквозь деревья все видится не так.
– Интересно бы узнать, из чего все эти звезды! – сказал Хасан.
– Из золота, – уверенно ответил Рашид и тоже прилег.
– Откуда ты взял, что из золота?
– Мне так кажется. И дади говорил. Эх, упала бы одна из них сейчас к нам на шубу, пусть самая маленькая! На всю жизнь хватило бы. Я бы прежде всего лошадь купил и корову. Тогда, может, и нани выздоровела бы. Говорят, ей надо много молока и масла…
– И кукурузу под кол не стали бы тогда сеять, – улыбнулся Хасан.
– Под кол лучше родит.
– Если бы так, все бы сеяли под кол.
– Пусть не сеют, а под кол кукуруза лучше! – стоял на своем Рашид.
– А я бы прежде всего купил верховую лошадь, – мечтательно протянул Хасан. – И тогда уж в день байрама все флаги и платочки были бы моими. На нашем мерине не выедешь – девушки засмеют. А еще, – добавил он после минутного молчания, – я купил бы винтовку и наган.
– Зачем они тебе? – удивился Рашид.
– Узнал бы зачем, если бы они у меня были!
Хасан отчетливо представил себе Саада: борода как кусок овчины, щеки – что тебе спелая земляника. «Хасан, отомсти!» Эти предсмертные слова отца неотступно звучали в ушах мальчика.
Оба друга умолкли. Каждый думал о своем, когда вдруг одна звезда, будто в ответ на желание Рашида, сорвалась с неба и устремилась к земле, оставляя за собой золотой след. Вскочив с места, Рашид внимательно следил за ее движением.
– Хасан! Похоже, она упала в нашем селе! – закричал он. – Интересно, в чей двор угодила? Вот бы попала к нам или к вам. Мы бы поделили ее поровну. Правда ведь?
– Уж конечно не поссорились бы.
– И стали бы мы богатыми!.. А как ты думаешь, Хасан, Угром и Саад тоже нашли чего-нибудь? Если не звезду, то клад. Иначе откуда бы им накупить столько овец?
– Размечтался ты, как маленький! Клад! Золотые звезды! Богатство и Угром, и Саад, и другие нажили нечестным путем. Чужое все у них.
– Как чужое?
– Атак! Обманывают людей, обирают, вот и богатеют!
– Так почему же у них не забирают?
– Не знаю. Боятся, наверное.
Больше они об этом не говорили. Да и что еще скажешь, что ответишь? Не только дети, взрослые не знали, где им искать ответа на такие вопросы.
Неподалеку подала голос перепелка.
– Хасан, слышишь, она говорит: «Таппа-тап, тап-па-тап».
– А вот и нет! «Ватта-пхид, ватта-пхид», – кричит перепелка.
– Что это значит?
– Она так лягушек дразнит…
Ребят понемногу стала дрожь пробирать. Хасан сходил за одеялом.
Укрывшись потеплее, они затихли и, разморенные теплом и усталостью, скоро уснули.
Солнце еще не взошло, когда Гойберд разбудил сына.
– Вставай, мальчик. Разлеживаться нам нельзя. Клянусь Богом, нельзя. Поднимайся, сынок.
Хасан тоже проснулся.
Небо звенело. Пел свою песню жаворонок, надрывались перепела. И сейчас, казалось, они кричали: «Гатта, кянк, гатта, кянк, гатта, кянк – вставай, мальчик, вставай, мальчик».
По склону вниз гнал лошадей Исмаал.
3
Из-за хребта едва проклюнулось солнце, когда уже была проложена первая борозда.
Хасан, держа в руках вожжи, шел по стерне и погонял лошадей. Сями тяжело ступал по борозде.
Исмаал успел уже раскидать зерно на всем отрезке, который они наметили вспахать в этот день, и ушел в шалаш. Таков неписаный закон: кто ночью стерег коней – тому днем спать.
Следить за тем, чтобы лошади не уходили в сторону, задача нелегкая. Из конца в конец саженей двести.
Хасан не спускает глаз с лошадей. Но вот Сями поднимает плуг и резким движением опрокидывает его. Хасан облегченно вздыхает. Только радость его недолгая. Лошади поворачивают, и все начинается сначала.
В первые часы работа эта казалась Хасану даже интересной. Но однообразие делало свое дело. К тому же и усталость одолевала. Хоть бы поле было ровным. Так нет же! То подъем, то спуск. Все труднее ноги передвигать – как свинцом налитые с непривычки. И, будто назло, всюду торчат прошлогодние кукурузные корешки, того и гляди, носом вспашешь землю.
В прошлом году Хасан прошел с отцом два круга, даже обиделся, что больше не пришлось. Зато сейчас с удовольствием бы стал делать что угодно, только не это.
